Берег динозавров [Империум. Берег динозавров. Всемирный пройдоха]

— Стоп, стоп, замолчи, — сурово ответил ДИС. — Я вообще сделаю вид, что я ничего этого не слышал. Да если бы я позволил бы себе нечто в этом роде, меня изгнали бы из гильдии.

— Знаешь, что я тебе скажу, — ответил Лафайет. — Если ты пообещаешь никому не говорить об этом, то и я не скажу.

— Эх, заманчиво, конечно, но — нет.

ДИС поворошил угли, поворачивая железный прут, чтобы он раскалился докрасна равномерно.

— Я ведь не должен забывать еще и о традициях. Ничего не хочу сказать, это ты неплохо придумал, приятель, но я не могу на это пойти.

Он поднял раскаленный железный прут и критически осмотрел его, лизнул палец и слегка дотронулся до железа. Раздалось громкое шипение.

— Ну, вот, думаю, мы готовы. Если тебе не трудно будет раздеться до пояса, то мы можем начать.

— О, я не тороплюсь, — запротестовал Лафайет, отступая к задней стене своей камеры и лихорадочно ощупывая руками кладку стены сзади. «Всего одни расшатанный камень, — взмолился он про себя, — а за ним маленький потайной ход…»

— Честно говоря, я и так отстал от расписания, — сказал ДИС. — Что ты скажешь, если мы начнем легонько с эпидермы, а потом дойдем до нервных центров, прежде чем прервемся на ужин. Эй, кстати, совсем забыл тебя спросить: хочешь рацион? Всего полтора доллара, но я слышал, у них сегодня салат из цыплят и пирожки с вареньем.

— Нет, спасибо, я тут попощусь некоторое время. Я разве не говорил, что нахожусь на диете под наблюдением врача? И в особенности мне противопоказан шок и…

— Если бы это от меня зависело, я бы накормил тебя бесплатно, совсем по-американски. Но…

— Что ты знаешь об Америке? — вскричал Лафайет.

— Кто же не знает Луиджи Американца, рубахи-парня, который занимается поставкой яиц? Жаль, конечно, что герцог слишком жадничает…

— Я все слышу, Стонруб, — прозвучал вибрирующий баритон.

Высокий, мускулистый, но слегка одутловатый мужчина с зачесанными назад гладкими волосами и очками в тонкой оправе стоял в дверях. На нем были желтые брюки в обтяжку и короткий горностаевый плащ. Лафайет уставился на него, потеряв дар речи.

— О, привет, Ваша Светлость, — спокойно сказал палач. — Ну и что, вы сами знаете, что я ничего не скажу за вашей спиной, чего не сказал бы вам в лицо.

— Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко, — отрезал вновь прибывший. — А теперь оставь нас. Мне надо поговорить с пленником.

— Эй, это не честно, Ваша Светлость, мой рабочий стержень номер 4 только-только успел нагреться до рабочей температуры!

— Неужели мне надо указывать тебе на то, что мне довольно трудно будет беседовать с твоим подопечным, когда в воздухе будет вонять горелым мясом?

— Гм… это, конечно, верно.

Стонруб швырнул железный прут обратно на угли и бросил на Лафайета сожалеющий взгляд.

— Прости, приятель. Но сам видишь, какие тут дела.

Седовласый, сузив глаза, изучал О’Лири. Как только дверь за ДИС закрылась, он подступил вплотную к решетке.

— Итак, это все-таки вы, — сказал он и замолчал, нахмурившись. — Что случилось? — резко и требовательно произнес он. — Вы выглядите так, словно увидели привидение.

— Н-н-никодеус? — прошептал О’Лири.

— Если это какого-нибудь рода пароль, то я его не знаю, — отрезал герцог Родольфо.

— Вы не… Ннкодеус? Не субинспектор континуума? Вы не можете позвонить, чтобы меня отправили в Артезию?

Герцог уставился на Лафайета горящими глазами.

— Хватит издеваться надо мной, Ланцелот. Сначала вы врываетесь в мою приемную и несете всякую чушь, затем удираете из моей самой надежной тюрьмы на глазах самой неподкупной стражи. Затем открыто появляетесь рядом с пристанью, прямо-таки напрашиваясь, чтобы вас еще раз арестовали, после чего удираете только для того, чтобы напроситься на арест в третий раз, приставая к одной леди. — не будем называть ее имени — на глазах у ее охраны. Очень хорошо, может, я немного упрям, но мне кажется, я вас понял: у вас есть что предложить мне.

— Да?.. — слабо сказал Лафайет. — То есть… да. Значит вы, наконец, поняли?

— И?

Взгляд Родольфо остался таким же горящим.

— И, э-э-э что? — жизнерадостно спросил О’Лири.

Герцог нахмурился.

— Значит, ты решил шантажировать меня, вот как? Ничего у тебя не выйдет! Валяй, исчезай снова, развлекайся! Но не жди, что я приползу к тебе, умоляя сообщить сведения о леди Андрагоре…

Он закончил предложение в полувопросительном тоне, и в его глазах можно было прочесть почти умоляющее выражение.

— Леди Андрагоре? — пробормотал Лафайет. — Чтобы я сказал тебе…

— Ну, хорошо, — герцог вздохнул. — Я вижу, что с самого начала обращался с тобой неправильно, Ланцелот. Ладно, я признаю свою ошибку. Я был в корне не прав в этом. Но вряд ли ты можешь упрекнуть меня, если вспомнить об этом эпизоде с тухлым яйцом и бутылкой чернил. И, тем не менее, я готов примириться. Я даже извинюсь, хотя это против моих правил. Ну, теперь ты согласен посидеть со мной рядом и поговорить, как подобает джентльменам?

— Э-э-э, ну конечно, и я бы хотел быть покладистым, — не зная, что отвечать, с отчаянием произнес Лафайет. — Но камера пыток — вряд ли подходящее место для сердечной беседы.

Герцог хмыкнул. Повернувшись, он крикнул Стонруба.

— Проследи за тем, чтобы этого дворянина освободили, помыли, накормили, одели согласно его положению и привели в мои апартаменты через полчаса, — он бросил на О’Лири подозрительный взгляд. — И никаких исчезновений до тех пор, Ланцелот, — угрожающе сказал он и вышел из комнаты.

— Ну, вот, подфартило, — философски сказал Стонруб, отпирая дверь камеры. — Похоже, нам не удастся встретиться с тобой на профессиональном уровне сегодня ночью, малыш. Но все равно, мне было приятно с тобой познакомиться. Может, как-нибудь в другой раз.

— Не сомневаюсь, — сказал Лафайет. — Послушай, Стонруб, а что ты знаешь об этой, э-э-э, леди Андрагоре?

— Да ничего особенного. Просто, что она самая богатая и самая красивая леди во всем Меланже. И что страсть герцога к ней горит, как Чикагский огонь.

— Ты знаешь о Чикагском пожаре?

— Конечно. Пивнушка. Сгорела на прошлой неделе. А что?

— Да нет, неважно. Так ты говоришь?..

— Да, жаль Его Светлость, что ему никогда не удастся поближе познакомиться с Ее Светлостью.

— Почему?

Стонруб ухмыльнулся и понизил голос.

— Потому что у нее есть другой, приятель. Об этом всюду говорят.

— Другой?

Лафайет почувствовал, как его сердце подпрыгнуло до самого горла и опустилось обратно.

Стонруб ткнул локтем Лафайету под ребра.