Берегиня

Детская, мечтательная улыбка озаряла лицо тети Лели, когда она наблюдала, как русалочка изучает брошенные в аквариум ветки водяного папоротника и ричии или делает какие-то странные движения, отдаленно напоминающие танец. И когда пришел день отъезда, мне было слегка жаль увозить от тетушки эту игрушку, к которой она успела привязаться. Все же я убедил ее в том, что оставлять девочку-рыбу без моего присмотра сейчас нельзя.

– Да-да, возможно, - кивала тетка, и ее короткая челка как-то жалобно подрагивала на лбу.

В поезде было душно, и я часто заглядывал под вагонный столик, куда поставил бутыль с русалкой. Людмила ехала насупившись, всем видом давая, понять, что в схожу с ума, возясь с этой дерыбой, то есть девочкой-рыбой, как назвала она русалочку. Жена как-то очень быстро привыкла к ее чудесности и воспринимала ее не так, как я. Ее уже раздражало, что надо поминутно следить за тем, как бы не расплескалась вода. Ехавшие с нами в купе муж с женой, люди немолодые и усталые, узнав, что я везу детям аквариумных рыбок, потеряли к бутыли интерес. Меня же переполняло чувство приобретения чего-то, названия чему и не подберешь, чего не купишь ни за какие деньги. Лишь одно волновало и пугало: чем все же кормить русалочку? Пошел четвертый день, как она ничего не ела. Сколько она может без еды? Добавочным стрессом было для нее, вероятно, и путешествие, и я опасался, как бы с ней чего не случилось.

С теткой мы расстались невесело. Она с тревогой поглядывала на сумку с бутылью и укоризненно качала головой. Весь путь домой передо мной стояло ее лицо с белесыми ресницами и звучало печально сказанное ею:

– Хотите или нет, а я приеду к вам не в следующем году, как намечала, а через пару месяцев, лишь спадет жара.

– Хоть сейчас, - не очень любезным тоном пригласила Людмила, а в поезде призналась мне: - Хороша тетка, спешит на свидание не с детьми, а с этой дерыбой.

У меня же было ощущение, что мы везем с собой ребенка и на нас лежит ответственность за его жизнь. В какой-то мере это даже тяготило меня, хотя в целом я ощущал себя неожиданно разбогатевшим.

По приезде домой, прежде, чем вынуть из кошелки бутыль, мы высыпали перед Валерой и Аленкой ворох игрушек: заводные машинки, вертолетик, шагающий робот, кукла, набор игрушечной посуды. Как только восторг несколько поутих, я выставил на стол свой сюрприз.

– Ой, девочка!
– воскликнул Валера.
– Водяная девочка!

– Русалочка, - завороженно прошептала Аленка.
– Настоящая!

– Чур, моя!
– Валера бесцеремонно полез рукой в воду. Я подскочил к нему и грубо оттолкнул от бутыли.

– Ты что, с ума сошел!
– вскричала Людмила.
– Из-за этой дерыбы так с ребенком обращаешься!

Валера насупился.

– Она живая, - твердо сказал я.
– Ее нельзя трогать руками, иначе она умрет. И почему ей быть твоею? Она ничья - ни твоя, ни Алены, ни мамина. Она принадлежит природе.

– Развел антимонию, - усмехнулась Людмила и убрала бутыль на кухню. Готовь аквариум, а то портит интерьер.

– Ее дом в подмосковной речке, - продолжал я, с трудом сдерживая гнев.
– К нам она приехала погостить.

– А разговаривать она умеет?
– поинтересовалась Аленка, возбужденно блестя глазами.

Я задумался. А и впрямь - может, умеет? Кто знает.

– Она из породы рыбьих, значит, не умеет, - рассудил Валера.
– И вообще она - самая настоящая рыба в будет жить в аквариуме, пока не сдохнет. На девочку она только похожа.

Его рассуждения очень не понравились мне, но я промолчал, не желая портить радость встречи.

– Значит, она ничья, - задумчиво сказала Аленка.
– Жаль.

И тогда я спохватился.

– Нет, если по-настоящему, то моя, - строго сказал я, решив, что у русалочки все-таки должен быть хозяин: так спокойнее.
– И прошу: ни в коем случае не лезть в воду руками.

– Она раненая? Кто ее ранил?
– забеспокоилась Аленка, заметив тонкую полоску бинта на плече русалки.

И я на ходу сочинил историю, в которой за крошкой гналась щука и, спасаясь от нее, русалочка зацепилась за корягу, а я в это время хотел искупаться, и вдруг, прямо к моим ногам выплеснуло эту перепуганную щукой крошку. Мой рассказ, кажется, вызвал у детей сочувствие. Это меня обрадовало. Восьмилетний Валера и шестилетняя Алена в общем-то были добрыми ребятами. Но Валера иногда позволял себе охотиться с рогаткой на воробьев и голубей, из-за чего у меня случались крупные разговоры с ним. Поэтому, подготавливая для гостьи самый большой аквариум, я давал наставления: не полоскать руки в воде, ничего не бросать туда, иначе русалочка умрет.

– А что она ест?
– поинтересовался Валера.

– Ничего.

– Как?
– не поверили дети хором.

А Валера сыронизировал:

– Солнечными лучами, что ли, питается?

Вот тут меня и осенило: что, если русалка и впрямь автотрофное существо, заряжающееся лучами солнца? Но как же она тогда клюнула на червяка? Может, из любопытства? Ведь сидит же по утрам на краешке аквариума, купаясь в солнечном свете.

Вскоре моя догадка подтвердилась.

Я поставил аквариум так, чтобы утреннее солнце падало прямо на него, и на следующий день рано утром увидел русалочку, греющуюся в его лучах. Она явно получала удовольствие от их обилия, ее серебристые чешуйки отливали золотом, будто она переодевалась в другой наряд. Мне было известно, что к автотрофам на земле относятся только растения, человек может лишь мечтать о таком экономном приеме пищи, и вот... Это было существо поистине фантастическое от головы до кончика хвоста.

В первый же выходной я пошел в библиотеку стал рыться в справочной литературе, выискивая все, что написано о русалках. У Даля я нашел, что это сказочная жилица вод, водяная, шутовка. На северо-востоке ее называют водяницей, берегиней; на юге - русалкой, мавкой, майкой, здесь это веселые, шаловливые создания; а на севере и востоке их считали злыми, из числа нежити. На Украине так называли некрещеных детей: они наги, с распущенными волосами, прельщают, заманивают, щекочут до смерти, топят. Было еще такое слово - русальничать, то есть праздновать обрядами русалку, на все лады гулять и пить всю всесвятскую неделю.

В других источниках у русалок еще такие синонимы - купалки, лоскотухи. Образ русалки наши предки славяне связывали с водой и растительностью. И только позже, под влиянием христианства, русалками стали считать умерших девушек, преимущественно утопленниц.

Меня привлекло название - берегиня. Этимологически оно казалось связанным с именем Перуна и со старославянским "пръгыня" - холм, поросший лесом. Позже его смешали со словом "берег". Культ берегини объединялся с культом Мокоши, единственного женского божества древнерусского пантеона, типологически близкого греческим мойрам, прядущим нить судьбы.

В научной литературе о русалках ничего не было. Однако я обратил внимание на небольшую информацию в научно-популярном журнале, на которую случайно набрел. В ней говорилось о некоем реликтовом эндемике, найденном в одной из подмосковных заводей. Точнее, это был неизвестной морфологии крупный головастик, отдаленно напоминающий мифическое существо: полурыбу-полуженщину.

Информация заинтересовала меня, я записал фамилию натуралиста, поймавшего этот необычный эндемик и решил со временем списаться с ним.