Беременна от мажора

— Я пойду гладить, целая гора накопилась. Василию надо глаженое, маленький ведь еще, хватит того, что все с пола в рот тянет.

Резкая смена темы разговора мне не нравится. Вообще-то я и раньше подозревала подругу, но теперь, когда задала прямой вопрос, почти уверена.

— Машка!? — кричу ей вслед.

— Кроме глажки, еще и стирка, и потом надо позаниматься с Василием, у нас по плану логопедические упражнения, очень сложные и замысловатые. Мы же не хотим, чтобы наш мужик картавил или шепелявил?

— Нет, не может быть. Это ты ему написала.

Догоняю я ее в комнате, где на полу, вытряхнув конструктор из коробки, копается в ярких квадратиках Васька.

Машка смотрит на меня, кривится. Почти что плачет.

— Ну прости меня! Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — складывает руки в молитвенном жесте.

А мне хочется ей вмазать, я пытаюсь до нее добраться, но она убегает. Ее спасает только то, что она самый близкий мне человек после Василия. Вот же засранка.

— Ты просто сдала ему нас с Василием, как тару в гребаный приемный пункт!

— Ну разве плохо? — Перепрыгивает Машка кресло, прячась за штору, толкая на меня вешалку. — Посмотри, как много всего хорошего случилось!

— Я с тобой в жизни разговаривать не буду! Предательница, ты должна быть на моей стороне. — Плюнув, ухожу в ванную комнату и, хлопнув дверью, закрываюсь внутри.

Хочется злиться и ненавидеть подругу, но никак не получается. Благодаря Диминой помощи я больше сплю, пропали головные боли и синяки под глазами, я стала менее раздражительной. Перестала глотать обезболивающие. А еще у меня появился блеск в глазах.

— Иванка, я хотела как лучше. — Скребется Машка в дверь. — Ты одна все тянула. А ему куда эти деньги, как не ребенку своему?!

— Его отец чуть не сбил меня машиной, а Дима бросил нас.

— Его отец придурок был, придурком останется и таким же помрет, а Димка Василию родной, к тому же он хороший человек, в чем мы успели убедиться. Ну разве хуже стало? — бухтит она через дверь. — Посмотри, ты больше не похожа на загнанную лошадь, у тебя есть квартира, скоро будут права и машина. А еще не надо выбирать между зимними ботинками малому и комбинезоном. Заметь, все это совершенно законно.

Открываю дверь в ванную, Машка, опустив голову, идет ко мне, тычется лбом в плечо.

— Надо сказать сыну, кто его отец. — Позволяю подруге закинуть мои руки ей на плечи. Против своей воли обнимаю ее.

— Надо, Иванка, но Красинский должен присутствовать при этом.

— Конечно.

Руки невольно дрожат, Машка шмыгает носом, а я обнимаю ее по-настоящему.

Иванка

— Я повторю свой вопрос: разве стало хуже? — интересуется Машка, а я отчаянно жую свою нижнюю губу.

Стало! Еще как стало. Но совсем в другом плане. Об этом я не могу рассказать даже Машке. Стыдно.

Не получается у нас с Игорем. Мы с каждым днем все сильнее отдаляемся друг от друга. Не знаю, в Диме дело, или просто прошел тот период жизни, когда я остро нуждалась в поддержке доктора. Но мне ужасно стыдно перед ним за то, что его чувства никуда не делись, а мои постоянно просачиваются, редея. И наши с ним отношения словно песок, исчезающий между пальцев. Игорь не делает ничего плохого, просто мне все больше становится «никак» рядом с ним. Он ходит как в воду опущенный, раздражается.

А я ловлю себя на мысли, что все чаще жду, когда к Василию придет Дима. Сомнения никуда не делись, я бесконечно обдумываю ситуацию, в которой оказалась. Мой парень, к которому я очевидно остыла, и отец моего ребенка, рядом с которым я таю, как снег в апреле. Особенно, когда он сверлит меня своим темным взглядом. Все это так нелепо и запутанно.

Бывает, встречусь с ним глазами, и словно током по оголенным нервам бьет. Только ведь он уже один раз нас с Васей оставил. С этим как быть? А вдруг опять? Боязно. А Игорь домашний, спокойный, уравновешенный, заботливый. Все плюсы в его сторону. Только вот почему-то свидания с ним все больше напоминают повинность. Я уже и не помню, когда в последний раз у нас была близость — месяца два назад, наверное. Вот как Дима вернулся, и началась вся эта катавасия с его отцом, так мы больше и не спали. И я благодарна, что Игорек понимает и ни на чем таком не настаивает, потому что все это время я нахожусь в полном раздрае и смятении.

Телефонный звонок прерывает мои размышления, заставляя встрепенуться.

— Иваночка, милая, — слышится голос матери Игоря в трубке, и меня снова обдает мощной струей стыда, в щепки разнося покой и мир в моей душе.

Они — родители Игоря — такие хорошие.

— Милая, мы купили для Василия муравьиную ферму. Денег кучу отдали, но ему так нравились подобные штуки по телевизору! Ждем вас в гости, чтобы запустить букашек на арену.

Сердце тут же щемит от очередного приступа неловкости и угрызений совести. Родители Игоря воспринимают нас с Васей частью семьи.

А я больше не хочу их сына. И сколько ни уговариваю себя, не могу относиться к нему с нежностью и трепетом, как прежде. Но, с другой стороны, эти замечательные люди достойны невестки, обожающей их талантливого доктора. А не врушки, млеющей от предателя, когда-то сбежавшего от собственного наследника.

И ведь были же ненависть и боль. Только вот стоило Диме помочь нам, сделать несколько благородных поступков и все — обида испарилась. И теперь, что бы «умная» Иванка ни делала, куда бы ни ходила, все равно перед глазами стоит его жгучий взгляд.

У Игоря очень хорошая семья, принимающая и любящая нас с Василием, в связи с этим, как не вспомнить другую бабушку. Мамочку Димы, давшую недавно интервью одному очень известному глянцевому изданию. В нем «наша» бабушка назвала меня мерзавкой и охотницей за деньгами, опоившей ее сына менструальными выделениями (причем это прям выдержка из журнала) и заставившей бедного парня оклеветать собственного отца. И вот заботливым родителям Игоря, принявшим и полюбившим нас, предстоит узнать о моем бесстыдном равнодушии к их сыну.

Я просто не могу их так сильно ранить… Я с ума от этого схожу.

Совесть терроризирует меня и днем и ночью, не давая жить спокойно. Столько разных эмоций беснуется внутри. А Игорь как чувствует: избегает серьезного разговора, напросившись на конференцию на две недели, словно дает мне время перебеситься и успокоиться. Ждет, что все уляжется само собой и будет как прежде.

Да и Дима теперь ведет себя иначе. Переменился, стал рассудительнее, спокойнее и взрослее. Не каждый человек с легкостью переживет подобную семейную драму, конечно, все это оставило на нем отпечаток. Он больше не лезет ко мне, не настаивает на наших с ним отношениях. При этом к сыну приезжает с завидной регулярностью. И вот это вот его равнодушие меня странным образом цепляет. Когда я знаю, что Дима заедет к нам, я все бросаю и начинаю готовиться, хоть и ругаю себя за это по чем свет.