Бери и помни

– И себя покажу, – подсказала Римка.

– И себя покажу, – бездумно повторила девушка. – Но нет! Ты представляешь, они никого не пригласили. Только маман и папан с его стороны, ну и мы…

– Чего ж плохого-то?

– А чего хорошего? Кстати, ты зачем ей столько деньжищ отвалила? Лучше бы мне их дала, я бы нашла, куда потратить. Главное, сидим за столом, папа говорит: так, мол, и так. Это от Дуси. И книжку протягивает. И этот, главное, берет, смотрит и говорит: «Йа не знай, кто такой этта Ду-у-уся. Но этта бболь-шо-о-ой сумма, мы не можем этто при-и-инять». А я ему и говорю: «Так это и не тебе!» Анжелка чуть в обморок не упала: как это? Ее Антанасу так сказали! А легко! «Принять не можем!» Тебя не спросили.

– Так и сказала? – огорчилась Евдокия, а в ушах так и скрипело: «Йа не знай, кто такой этта Ду-у-уся…» «Значит, не рассказала Лика-то», – догадалась Ваховская, но тут же переключилась, отогнав от себя эту мысль.

– Вообще, Дуся. Я так замуж не пойду.

– Было бы за кого! – съязвила Римка и наконец-то ретировалась в комнату.

– Не переживай, – обнадежила ее дочь и подмигнула Ваховской. – Я тебе расскажу сейчас, как я замуж буду выходить.

Именно так, как обещала, Элона и вышла, назначив в мужья колебавшегося Куприянова.

– Ты что, меня не любишь? – грозно поинтересовалась Лёка у старинного поклонника, томившегося около аудитории, где возлюбленная постигала азы возрастной психологии.

– Люблю…

– Тогда слушай, – скомандовала Лёка.

И продиктовала бедному Куприянову всю последовательность действий, начиная от сватовства («Не у вас ли курочка? А то у нас петушок!») и заканчивая лентами на машинах.

– Зачем так мно-о-о-го? – стонал жених, обнаружив очередной вариант списка приглашенных.

– Я что? – оскорблялась Элона. – Каждый день замуж выхожу?

– Не каждый, – соглашался Куприянов и покорно следовал назначенному курсу.

Селеверовы, разочарованные свадьбой старшей дочери, с готовностью выполняли любую прихоть невесты.

– Только «Волги», – приказывала Элона отцу, ошалевшему от аппетита собственного дитяти.

– Где я тебе столько «Волг» найду? – огрызался Олег Иванович, но под нажимом Римки выполнял все условия.

– Найди, папуля, – ласкалась к нему кошкой Элона и предвкушала, как утрет нос «чертовым литовцам» (которые, кстати, на свадьбу приехать отказались, мотивируя это сложным материальным положением).

– Я оплачу, – предлагал Селеверов, но Анжелика уклончиво заявляла:

– Антанас против.

– Не унижайся, – сочувственно попросила мужа Римка, и вопрос оказался закрыт.

– Не хотите, как хотите, – отмахивалась Лёка, увлекшаяся процессом настолько, что скоро сама определила день своей свадьбы как Самый Главный День жизни.

– Повенчать бы их, – осмелилась предложить Дуся, но после Римкиного «Не лезь не в свое дело» ретировалась в свою комнату.

Склонив голову над шитьем, Евдокия переживала великую смуту в гордом одиночестве до тех пор, пока счастливая Элона не ворвалась в комнату, чтобы выяснить, в каком наряде Дуся отправится на ее свадьбу.

– Может, я не пойду? – робко усомнилась Ваховская.

– Ты что, сдурела? – брала напором Лёка. – Ты – да не пойдешь? Да ты у меня на самом почетном месте сидеть будешь! Пусть все видят!

Не привыкшая к публичности Дуся смущалась и послушно открывала шкаф, чтобы ее воспитанница сама определила, на каком наряде остановиться.

– А больше у тебя ничего нет? – возмущалась девушка, брезгливо осматривая Дусину одежду.

– Только смертное, – брякала Евдокия и вытаскивала увесистый целлофановый пакет, внутри которого проглядывала записка: «Платок белый – 1. Чулки – 1. Платье тоже – 1».

– Даже не думай, – испуганно отстранялась Лёка и поясняла: – Примета плохая.

– Тогда не пойду, – отказывалась Ваховская и снова склонялась над нехитрой своей работой.

– Пойдешь! – приказывала Элона и теребила мать: – Купите ей платье…

Конечно, никакое купленное платье не помогло, и своим несуразным видом Дуся испортила все коллективные свадебные фотографии, кроме тех, на которых красовались только жених и невеста.

Евдокия Петровна не умела и боялась фотографироваться, поэтому всегда от волнения выпячивала грудь, опускала подбородок книзу и таращила глаза, чтобы, не дай бог, не моргнуть во время съемки.

– Улыбнитесь, женщина! – приказывал фотограф, недовольный общим видом композиции.

И тогда Дуся улыбалась, как умела: не отрывая подбородка от груди и растянув свои бледные губы в ниточку.

– Естественнее! – орал фотограф, но через секунду осознавал бесполезность попыток, и устало нажимал на кнопку, периодически выкрикивая: – Внимание! Снимаю!

В результате на фотографии среди радостных лиц гостей торчала нелепая рожа, отвлекавшая внимание от остальной красоты.

– Ну и что? – проявила чудеса такта Элона, теперь Куприянова, и подвела итог: – Зато память. На всю жизнь теперь хватит.

Приятных воспоминаний хватило на три месяца. Уже через полгода Лёка Куприянова запросилась обратно, в свою комнату в просторной, как никогда, четырехкомнатной квартире.

– Почему бы ей в своей квартире не остаться? – возмущалась Римка, коротая время на кухне с Дусей.

– А может, ей там плохо, в своей квартире-то. Здесь она – кум королю. Поесть сготовлено, белье поглажено, хочешь – спи, хочешь – читай. Учись, одним словом.

– К чему это ты про учебу-то заговорила? – всплеснула руками Селеверова. – Нужна ей эта учеба как собаке пятая нога. Ей замуж было подавай! И что теперь? Сходила и обратно?

– Так ты ж сама ей во всем потакала! – осмелилась возразить Евдокия.

– А ты бы своему ребенку, наверное, не потакала бы?

– Не знаю. Бог ребятишек не дал.

Скорость, с какой Элона разочаровалась в семейной жизни, смутила даже Римку. Об Олеге Ивановиче можно было и не говорить: расстроился он не на шутку, восприняв случившееся как позор своему честному имени.

– Какая тебе разница, что люди подумают? – наскакивала на него жена и требовала пустить дочь обратно.

– Я ее замуж не гнал. Сама напросилась.

– Все ошибаются, – заявила отцу Лёка, а потом сладко разрыдалась, признавшись, что видеть «этого дурака» не может, и носки у него воняют, и перспектив тоже никаких – физрук районной школы, и поговорить с ним не о чем, и мать у него дура…

– У-у-у-у… – протянул Олег Иванович, поглаживая дочь по спине. – Не много ли претензий? О чем-то ты с ним раньше же говорила, до свадьбы…

– До свадьбы у нее рот был занят, – спошлила мать и мерзко хихикнула.

– Ма-а-ама! – возмутилась Элона и зарыдала с еще большим удовольствием.