Берия. Лучший менеджер XX века.

И Сталин 18 июня обращается к Гитлеру о срочном направлении в Берлин Молотова для взаимных консультаций. Я подчеркиваю, уважаемый читатель, что сообщаю не о гипотезе, а о факте! Сталин действительно делал Гитлеру такое предложение.

Гитлер отказывает.

Даже если бы он начал тянуть с ответом, это было бы для Сталина доказательством близости войны. Но Гитлер вообще сразу отказал. И Сталин понял: это — война. И для окончательной проверки посылает в разведку Захарова, а точнее — отдает соотвествующие распоряжения, подключая сюда и Берию.

Сведения же о предложении Сталина Гитлеру отыскиваются в дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск рейха Франца Гальдера. Этот нормативный для любого историка войны источник был опубликован ордена Трудового Красного Знамени Военным издательством Министерства обороны СССР в 1968–1971 годах, и на странице 579 тома 2-го среди других записей 20 июня 1941 года имеется следующая:

«Молотов хотел 18.6 говорить с фюрером».

Одна фраза…

Но эта фраза, достоверно фиксирующая факт предложения Сталина Гитлеру о срочном визите Молотова в Берлин, полностью переворачивает всю картину последних предвоенных дней!

Полностью!

Впервые этот феноменальный факт, ранее как-то ускользавший от моего внимания, я обнаружил в блестящем исследовании Арсена Мартиросяна: «Трагедия 22 июня: Блицкриг или измена? Правда Сталина» (М.: Яуза, ЭКСМО, 2006), за что я ему весьма признателен.

Так вот, не исключено, что дата 18 июня — как предлагавшаяся Сталиным, но отклоненная Гитлером — указана Гальдером по факту его осведомления, но само предложение Сталин сделал 17-го к вечеру, после некоего знаменательного разговора с Меркуловым и Фитиным, о котором — чуть позже.

После отказа Гитлера не надо было быть Сталиным, чтобы сделать тот же вывод, который сделал и полковник Захаров и который можно сформулировать в четырех словах: «со дня на день».

И Сталин поручает Наркомату обороны обеспечить срочную и эффективную воздушную разведку приграничной зоны с немецкой стороны. И подчеркивает, что разведка должна быть проведена опытным авиационным командиром высокого уровня. Возможно, он дал такое задание командующему ВВС РККА Жигареву, побывавшему в кабинете Сталина с 0.45 до 1.50 17 (собственно, уже 18-го) июня 1941 года, а уж тот позвонил в Минск Копцу.

Мог ли Копец выбрать лучшую кандидатуру, чем полковник Захаров?

С другой стороны, Сталин поручает Берии обеспечить немедленную и без помех передачу собранной этим опытным авиатором информации в Москву.

Вот почему Захарова на всем маршруте его полета, в зонах нескольких пограничных отрядов, под каждым кустом ждал пограничный наряд, даже не спрашивая — что это за самолет сел в пограничной полосе. Он ведь садился на «подходящих площадках» не по собственной инициативе. Ему, безусловно, было заранее сказано, что все сведения в реальном масштабе времени надо периодически передавать через пограничников, делая посадки через 30–50 километров.

Причем обязательно периодически, а не один раз в конце полета! Потому что, во-первых, время не ждало! В реальном масштабе времени сведений от Берии ждал сам Сталин. При

скорости «У-2» (позднее переименованного в «По-2») примерно в 120–150 километров в час фактор времени на 400-километровом маршруте уже был значимым.

А во-вторых… Во-вторых, Захарова в какой-то момент немцы могли и сбить. И тогда хотя бы часть оперативной информации до Сталина все равно через Берию дошла бы.

Она же дошла вообще полностью. И уже к вечеру 18 июня Сталин знал точно и окончательно: война на носу.

Возможно, впрочем, что приведенную мной реконструкцию событий надо кое в чем изменить (особенно если Захаров летал не 18-го, а 17-го), то есть, возможно, вначале был полет Захарова, а уж после него — обращение Сталина к Гитлеру. Возможно и параллельное совмещение этих событий. Но несомненна их взаимосвязь и взаимная обусловленность в реальном, подчеркиваю, масштабе времени.

Поняв, что Гитлер решился-таки на войну с Россией, Сталин немедленно (то есть не позднее вечера 18 июня) начал отдавать соответствующие распоряжения НКО, НК ВМФ и НКВД.

Это не могло не быть так или иначе замечено чужим глазом, что подтверждается и в записке Сталину, Молотову и Берии, направленной Меркуловым 21 июня 1941 года.

Записка содержала текст беседы двух московских иностранных дипломатов, состоявшейся 20 июня. Точные данные относительно их гражданства в тексте записки, опубликованной в сборнике «Секреты Гитлера на столе у Сталина», Служба внешней разведки изъяла даже в 1995 году! Однако нам сейчас важен сам разговор, часть которого я ниже привожу:

«……………: Когда приехал ваш генерал-лейтенант?

……………: Вчера. Он видел Тимошенко и Жукова.

……………: <…> Вы с ним были?

……………: Я с ним был.

<…>

……………: Но он ничего не спрашивал? Тимошенко знал, что он от вашего генерала подходящего ответа не получит… А здесь все беспокоятся — война, война.

……………: Да. да. Русские узнали».

Да, русские узнали!

И узнали заблаговременно потому, что усилия множества крупных и мелких разведчиков, предпринимаемые в последние месяцы, увенчал личный зондаж Сталина!

В свете этого зондажа в истинном свете выглядит и Заявление ТАСС от 14 июня 1941 года о том, что «по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы…»

Сталин Заявлением ТАСС от 14 июня как бы предварял, свое последующее предложение Гитлеру о немедленной посылке в Берлин Молотова.

То есть это была первая фаза зондажа.

Предложение о срочном визите Молотова было второй фазой.

Отказ Гитлера стал «лакмусовой бумажкой».

Полет Захарова и сведения от него, принятые пограничниками Берии и немедленно переданные последним Сталину, поставили последнюю точку.

Теперь надо было немедленно дать указание Тимошенко, Жукову и наркому ВМФ Кузнецову о срочном приведении — без особого шума — приграничных войск и флотов в боевую готовность и ждать развития событий.

Поскольку они нарастали, 21 июня Сталин санкционировал вторую директиву.