Берлин: тайная война по обе стороны границы

Через пару дней — новое открытие! Один из наблюдавших доложил оперработнику, что в крыше этого дома он какое-то время наблюдал появление темного окна или отверстия. Потом его не стало. Обратили внимание других постовых на эту деталь. Наблюдение в бинокли с двух точек подтвердило факт появления и исчезновения в крыше темного отверстия на фоне красной черепицы.

Зафиксировали время его явления. Опять открытие! Оно совпадало со временем выкатывания на летном поле «демонстрационного» типа самолета и начала занятий с очередной группой обучающихся!

Стало ясно, что окно служило для наблюдения за аэродромом. Но расстояние только по прямой было около полутора километров. Значит, там, под крышей, должно находиться мощное оптическое устройство. Эти детали и заставили бить тревогу.

На данном этапе работы этому особому отделу была оказана вся возможная срочная помощь со стороны управления особых отделов. Было установлено круглосуточное наружное наблюдение (НН) за хутором и его первым домом. Бригады НН подтвердили результаты войскового наблюдения. С появлением самолета на летном поле на крыше дома отодвигались изнутри две черепичные плитки, и в темноте слегка просматривался блеск оптического прибора. При удалении самолета с летного поля отверстие в крыше изнутри закрывалось.

Через МГБ ГДР срочно выяснили, что в доме живет пожилая супружеская пара. Брак не зарегистрирован.

Мужчина по фамилии Краузе — выходец из отошедшей к Польше Силезии, где во время войны работал каким-то чиновником. Больше пока ничего выяснить не удалось. Правда, соседи знали, что у этого мужчины якобы есть родственники в Западном Берлине, куда он изредка ездит. Близких отношений с соседями он не поддерживает. В мансарде этого дома имелась небольшая жилая комната.

Данные сведения означали, что противником, возможно, раскрыто истинное предназначение аэродрома в Ораниенбауме как учебного центра воздушной армии ГСВГ, в котором изучалась новая авиационная техника, и возникла реальная угроза оптического наблюдения или фотографирования образцов новейшей техники. Этот факт был взят на контроль в Москве. Для координации работы по нему срочно прибыл представитель центрального аппарата.

Было принято решение предотвратить возможную утечку секретной информации. Стало ясно, что хозяин этого дома, Краузе, кроме распространения листовок ЦОПЭ, а доказательства его причастности к этому уже имелись (консервация запаха, собака, показавшая калитку), также ведет оптическое наблюдение за новой техникой с крыши своего дома. А вот этот состав преступления предстояло еще доказать.

С этой целью для Краузе устроили небольшую приманку, на которую он должен был отреагировать. К вечеру самолет не убрали с летного поля в ангар, как обычно делали раньше, а оставили на летном поле, только закрыли чехлами на ночь и выставили часовых. Как и предполагалось, а наружное наблюдение подтвердило это, «окошко» в крыше не было закрыто на ночь. Дали возможность предположить вражескому наблюдателю, что рано утром у самолета начнутся новые занятия (кстати, так уже бывало раньше, и он мог об этом знать). А он, закрыв окошко, может упустить шанс пронаблюдать новые детали конструкции самолета. Вот в такой ситуации и было принято решение сделать рано утром обыск у Краузе на чердаке и в квартире и провести его арест.

Оперативная группа, участвовавшая в этом мероприятии, была выстроена часов около пяти утра на аэродроме.

Инструктаж участников проводил представитель центрального аппарата. Я в строю стоял рядом с сотрудником МГБ ГДР. Он и рассказал мне о результатах установки по дому и хутору. Я переводил ему существо главной задачи, выпавшей на нашу с ним долю.

Быстро и скрытно сотруднику госбезопасности ГДР предстояло через веранду проникнуть в жилище с тыльной стороны строения, а оттуда на чердак. Здесь ему надлежало обнаружить «окно» в крыше со стороны аэродрома, внимательно осмотреть обстановку с целью обнаружения улик шпионской деятельности и при их обнаружении взять это место под охрану.

Наша главная задача состояла в том, чтобы не дать Краузе опередить нас. Чтобы он не смог до нас попасть на чердак, закрыть «окно» и уничтожить возможно имеющиеся там какие-либо улики, изобличающие его в преступлении, и затруднить тем самым следствие по его делу. Если хозяева дома обнаружат присутствие постороннего на чердаке, я был обязан остановить и, не допуская их на чердак, объявить им об аресте. То есть, по замыслу, я снизу страховал действия оперработника органов госбезопасности немцев. Он, в свою очередь, должен был сверху дать мне знать о том, что он наверху у «окна», и я могу вызывать помощь.

Но так гладко все выглядело только на бумаге, в планах операции. Не у всех ее участников была полная ясность понимания своих задач и путей их решения.

На первом этапе все прошло хорошо. Мы проникли во двор, бесшумно открыв калитку. Немецкий оперативник ушел на другой конец дома, к веранде, и занялся входной дверью в нее. Я по его сигналу, вошел внутрь двора и подошел к окну на кухню, расположенному у двери в жилой дом.

Едва я подошел к окну, как на меня бросилась с громким лаем большая черная овчарка. К счастью, собака была посажена на цепь. Я отпрыгнул от нее на выступ фундамента у стены дома. Пес рвался с цепи, хрипел в ошейнике. Конура в углу дома, к которой была прикреплена цепь, стала поддаваться усилиям пса, пытавшегося дотянуться до меня.

Я растерялся… Пристрелить собаку не составляло труда, но делать этого было нельзя — неизвестно, чем это потом могло обернуться. Отходить от окна тоже нельзя — сюда нужно вызвать хозяина.

Так в один миг сорвалось скрытное проникновение на чердак дома, и пропал фактор внезапности ареста. Овчарки в наших расчетах не было. Мы, непосредственные исполнители плана, не знали о ней. Срочность подготовки операции не дала возможности нам изучить все детали, могущие повлиять на исход операции.

Лихорадочно думаю: «Где может находиться сейчас хозяин дома? Только бы он не бросился на чердак, полагая, что это обыск. Ведь тогда он может испортить весь наш замысел, убрать улики с места наблюдения и закрыть отверстие в крыше».

Свирепый лай собаки услышал оперработник МГБ ГДР, возившийся с дверью на веранде. К счастью, он имел опыт обращения со служебными собаками. Немец отвлек ее внимание на себя и стал толкать ей в пасть небольшие палки и поленья для растопки печи, которые были сложены в поленницу в углу двора. Он крикнул мне:

— Делать нечего, стучи в окно, вызывай хозяев!

Я энергично постучал в окно. На мой стук у окна на кухне появился пожилой мужчина в исподнем белье. Опознав в нем по описанию самого хозяина дома Краузе, я громко крикнул, направив через окно на него пистолет:

— Ни с места! Вы арестованы! Посылай жену, чтобы она открыла дверь и убрала собаку, иначе я ее пристрелю!

Краузе сделал было движение, чтобы отойти от окна, но я с яростью повторил:

— Ни с места! Руки вверх! Иначе я стреляю без предупреждения, — и пригрозил направленным ему в грудь пистолетом.

Хриплым, обрывающимся голосом Краузе вызвал жену. Та открыла дверь и затолкала хрипящую овчарку в чуланчик у входа в дом.

Немецкий оперработник немедленно воспользовался этим. Когда хозяйка занималась собакой, а хозяин стоял у кухонного окна с поднятыми руками, — нырнул в открытую дверь дома и устремился на чердак. Минут через пять я услышал сверху его громкий уверенный голос:

— Все в порядке! Вызывай срочно остальных. Все на месте!

По моему сигналу прибыла вторая опергруппа, уже в форме советских военнослужащих. Я передал им Краузе и плачущую хозяйку, которой я пока не разрешил заходить в дом, чтобы она не мешала во время обыска и допроса, и велел держать в чулане собаку.