Берлинский блюз

– Что значит стать? Если ты хочешь кем-то стать, значит, на данный момент ты никто. А я так не считаю.

– А ты это всерьез сказал?

– Что?

– Что ты меня любишь.

– Конечно. Я это не говорю где попало и кому попало.

– Надеюсь, что так, – улыбнулась она и снова стукнула его.

Они немного поборолись, потом начали целоваться, и она легла на него сверху. Ему стало трудно дышать, но это было не важно.

– Я не уверена, что люблю тебя, – сказала она. – То есть, – сразу поправилась она, – наверное, я люблю тебя, но я в тебя не влюблена, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Не понимаю.

– Ну, я люблю тебя, это точно. Но я в данный момент не влюблена, это нечто другое.

– Это вовсе не другое. Если ты кого-то любишь, то ты влюблен.

– Вовсе нет. – Она выпрямилась и серьезно посмотрела на него сверху вниз. Ее волосы щекотали ему глаза. – Когда любишь кого-то, то это в общем и целом. А если ты влюблен, то это необходимо тебе в данный момент, вынь да положь.

– Ну-ну, – сказал господин Леман. – То есть, по-твоему, это как хроническая болезнь и резкий припадок, так?

Она коротко рассмеялась:

– Ну вроде того.

– Первое – как хронический бронхит, а второе – как воспаление легких, так?

– Как-то у тебя неромантично получается. – Она склонилась и поставила ему засос. – Вот так, – сказала она, – теперь ты заклеймен.

– Ты всегда так делаешь?

– Да.

– Это, конечно, очень романтично, – сказал господин Леман.

Они потискались еще некоторое время, потом она слезла с него и надела халат.

– Хочешь есть? – спросила она. – Я ужасно проголодалась. Сейчас приготовлю что-нибудь.

Она исчезла на кухне. Господин Леман сел и огляделся. Телевизор, который она включила сразу, как они пришли, все еще работал. Слава богу, они вовремя отключили звук, господин Леман с трудом мог сконцентрироваться на сексе, если при этом ему приходилось слушать диалоги из сериала про врачей.

Комната ему очень понравилась. Она была примерно таких же размеров, как и его большая комната, да и вся квартира, насколько он успел разглядеть, имела почти такую же планировку, но в остальном их квартиры разнились как день и ночь. У Катрин все было идеально. Обстановка тщательно подобрана, на потолке даже висела люстра, стояли вазы с цветами, имелась настоящая кровать, и все было очень чисто и аккуратно, мебели было мало, но все предметы подходили друг к другу, а книги были аккуратно расставлены на настоящей книжной полке. У нее все в жизни под контролем, подумал господин Леман, и это очаровало его, хотя в то же время и несколько обескуражило. Каждый раз, когда он пытался представить себе совместную жизнь с ней, ему казалось, что ее жизнь имеет или хотя бы стремится иметь смысл и цель, это нормальная жизнь, полная нормальных вещей, а когда он думал о своей собственной жизни, то в ней все эти вещи напрочь отсутствовали, а уж в чем заключались смысл и цель – об этом он не имел ни малейшего представления. Ситуацию особенно усугубляло то, что это было ему абсолютно безразлично.

Он кое-как оделся и подошел к книжной полке, чтобы проинспектировать ее книги. И он увидел там именно то, что ожидал: книги о дизайне и дизайнерах, книги по искусству, каталоги выставок, несколько романов и сборников немецких и американских авторов, которых читали все, кто хоть что-то читал, и все они настолько хорошо подходили друг к другу, что это даже обеспокоило господина Лемана. Из кухни до него донесся запах жареной картошки. Наверное, она не выбрасывает оставшуюся вареную картошку, чтобы потом ее пожарить, подумал господин Леман, и это понравилось ему, потому что он и сам всегда так делал, когда готовил что-нибудь картофельное, хотя это случалось крайне редко, потому что он редко готовил и еще реже что-нибудь картофельное, а если это и случалось, то потом оставшаяся картошка несколько дней плесневела в холодильнике, выбрасывалась и он решал, что больше не будет ее хранить. Он взял с полки пару больших книг по искусству и наткнулся при этом на несколько зачитанных пестрых книжонок с золотым шрифтом на обложках. Это были любовные романы. «Брюс Аткинсон – успешный человек, высокий, крепко сложенный и в самом расцвете сил, – прочитал господин Леман на обороте одной из них. – У него есть все, о чем можно мечтать: прекрасная работа, шикарная вилла в Санта-Монике и яхта на побережье Палм-Бич. Никто не догадывается, что, после того как два года назад у него умерла жена, его посещают мрачные мысли о самоубийстве. И тут в его жизни появляется Сандра, молодая, жизнерадостная женщина, которая тоже скрывает страшную тайну…» Господин Леман услышал ее шаги и быстро поставил книги на место. Он чувствовал большое облегчение.

– Ты как хочешь есть, в постели или на кухне? – спросила Катрин. Она держала в каждой руке по тарелке.

– В постели, – ответил господин Леман. – В такое время я предпочитаю постель.

Она засмеялась:

– Да, уже поздно. Тебе когда вставать на работу?

– Вообще-то никогда, – сказал господин Леман. – Я ведь работаю по вечерам.

– Мне нужно с утра в «Базар». Но ты можешь оставаться здесь.

– Ага, – ответил господин Леман, несколько удивленный.

Она вручила ему тарелку, и они начали есть в постели. Она приготовила что-то вроде крестьянского завтрака, это было здорово. Когда он спросил про кетчуп, она даже не оскорбилась, а послала его на кухню. «Принеси турецкий, – сказала она, – он самый вкусный, по-настоящему острый».

После еды Катрин поставила будильник и потом еще некоторое время лежала в его объятиях, закинув на него ногу. Комнату освещал только мигающий свет телевизора. Господин Леман уже задремал, когда вдруг заметил, что она плачет.

– Эй, что случилось? – нежно спросил он.

– Ты отличный парень, Франк, – произнесла она, всхлипывая. – Правда. И главное, суперлюбовник, правда. Но… – Она шмыгнула носом и села.

– Что «но»?

– Не знаю, но у нас ничего не получится. По-моему, ты ждешь слишком многого, мне так кажется.

– Честно говоря, я даже еды не ждал. С этой точки зрения…

– Может быть, нам стоит попытаться, – сказала она. – Но получится ли у нас?

– Получится, – сказал господин Леман. – Почему же не получится?

– Потому что ты совсем другой. И потому что ты не охраняешь вареную картошку.

– Ты хотела сказать – не сохраняешь?

– Нет, не охраняешь. И к тому же становится все теплее и ребенок плохо учится.

– Это не страшно, – сказал господин Леман. – Будет оставаться после уроков. Все остаются.

– Кроме тебя! – закричала она и начала бить его. – Кроме тебя. И меня тоже.

– Ах черт! – сказал господин Леман и проснулся. По телевизору шли новости про какие-то демонстрации, а рядом с ним на спине лежала Катрин и тихо похрапывала.

Вот и хорошо, подумал господин Леман и снова заснул.

10. Кудамм

Когда несколько недель спустя господин Леман добрался до Виттенбергплац, где, по его представлениям, начиналась Кудамм, хотя она там и называлась еще Тауенциенштрассе, он был в дурном расположении духа. Господин Леман направлялся к своим родителям, которые ожидали его в отеле на Кудамм. У него было легкое похмелье, он не выспался, но это было не страшно, это обычные проблемы, страшнее было то, что он ушел от спящей Катрин, об этом он очень жалел, он виделся с ней не так часто, как ему того хотелось бы, и еще реже ему дозволялось у нее переночевать, поэтому он был бы не против провести с ней и утро. «Жалко, – ответила она, когда он сообщил, что должен рано утром идти встречаться с родителями на Кудамм, – а то мы могли бы утром что-нибудь придумать», – но сказала она это без искреннего сожаления, что сильно огорчило господина Лемана, который об этом действительно очень сожалел. По дороге между станциями «Гёрлитцер-Банхоф» и «Виттенбергплац» он собирался спокойно подумать о том, что же ему, ради всего святого, еще нужно было предпринять, чтобы они с Катрин стали наконец настоящей парой, а не просто любовниками без особых обязательств, кем они в общем-то являлись уже несколько недель; для господина Лемана это было едва ли не хуже, чем если бы между ними вообще ничего не было, – кто же захочет голодать рядом с полным холодильником, думал он по дороге между станциями «Гёрлитцер-Банхоф» и «Виттенбергплац». Но этот образ он сразу отбросил, это неромантично, подумал он, нельзя это так интерпретировать, а затем ему пришлось сконцентрироваться совсем на другом.

Потому что и в остальном все пошло вкривь и вкось. Например, он не успел купить билет на метро, так как поезд подошел как раз в тот момент, когда он вошел на станцию, в результате господин Леман был вынужден ехать зайцем, а он этого страшно не любил, потому что ему не везло в таких делах, ему уже пришлось однажды заплатить штраф за безбилетный проезд. Но он все равно не мог не сесть на этот подошедший поезд, поскольку ему никак нельзя было опаздывать, не из-за того, что родители обиделись бы, а они, конечно, обиделись бы, а просто потому, что он никогда не опаздывал. Он терпеть не мог опаздывать, это было еще хуже, чем ездить зайцем, и гораздо хуже, чем когда опаздывали другие, на это он как раз не обращал внимания, главное, чтобы он сам пришел вовремя, как всегда. Поэтому он не мог не сесть на подошедший поезд, хотя было еще довольно рано, вернее даже, слишком рано, ведь он пришел на станцию около десяти, а с родителями договорился на одиннадцать, у него было еще полно времени, чтобы добраться до Кудамм на метро, даже по этой убогой первой линии, которую он всегда считал невыносимо медленной и заполненной исключительно психопатами и шизоидами, которые сегодня, как раз по дороге на Кудамм и тем более с учетом похмелья, особенно действовали ему на нервы. Вдобавок он ужасно нервничал из-за того, что у него не было билета; однажды он поклялся, что больше никогда, никогда не допустит, чтобы его унижали контролеры, неприятные мужики в дурацкой униформе, время от времени они перекрывали все выходы со станции или протискивались через набитые битком, еле-еле ползущие вагоны, чтобы проверить билеты; он откупился бы от этого ужасного общественного транспорта и пользовался бы такси, если бы не чурался еще сильнее таксистов, которые читают «BZ», [17] бесконечно болтают и ужасно ориентируются на местности.

17

«Бэ-Цэт» – популярная в Берлине «желтая» газета.

Добравшись наконец до Виттенбергплац, то есть, по его представлениям, уже до Кудамм, он постарался поскорее выбраться из подземной толчеи на свет божий, пусть даже это был всего лишь свет Виттенбергплац, где возле «KDW» [18] начинался весь этот кошмар: вдали грозно возвышались нелепый «Европа-Центр» и еще более ужасная Гедехтнискирхе, потом обувные магазины под названиями «Ляйзер», «Штиллер» или вроде того, здесь начиналась эта улица-катастрофа, по которой можно было проехать на автобусе по специальному билету всего за одну марку, что он и собрался сделать, чтобы проделать остаток пути легально. Он перешел улицу и встал на остановке, там было довольно тесно, все было заполнено людьми той особой категории, которых по субботам что-то влечет на Кудамм, за что господин Леман просто решительно отказывался их понимать.

18

«KDW» (Kaufhaus des Westens) – огромный и очень дорогой универмаг, в котором имеется 562 сорта колбасы и т. п.