Бермуды
Шрифт:
В тот роковой день мотоцикл капризничал и не хотел заводиться. Хунька, занятый чисткой свечи, попросил Коку проверить, есть ли в баке бензин. Невежественный Кока открыл крышку бака и зажег спичку, чтобы убедиться в наличии топлива. Бензин был! Сгорел не только мотоцикл, но и сарай. Пожар потушили пожарники, они и вычислили причину возгорания, найдя на пожарище труп мотоцикла. Большой шухер со скандалом и штрафом подвел черту под мотоциклетным периодом.
В который раз собрался расширенный семейный совет. Решили: эвакуировать Хуньку в Клайпеду. Там он закончил какие-то рыболовные курсы и через три месяца ушел в Атлантику. В родной город возвратился через полтора года. И явил третью смену имиджа.
На Хуньке были джинсы «Wrangler», голубая футболка с надписью «Vidima» (производитель
В квартире он создал уникальный интерьер. Вошедшего встречали гигантские рога какого-то тропического козла, висевшие над пластмассовым гербом Санта-Круса. Под гербом веером расположились улыбавшиеся безвестные девушки с крупными сиськами и аккуратно подстриженными лобками. Фоном служило синее море с обросшими зеленью коралловыми островами. Старых черно-белых девушек он выбросил, оставив только любимую Мишель Мерсье. Коллекция топоров, ножей и заточек пополнилась сувенирными саблями и кинжалами. Привез он также литр виски «Джек Дениелс», кока-колу, сигареты и большой полиэтиленовый пакет с турецкой жевой. В 1975 году это было крутиссимо. Всё развешав и расставив, Хунька начал водить к себе девчонок на экскурсию.
Первому эшелону очень повезло. За секс с человеком, который вот этими руками трогал капитализм, полагалось: 1. Короткий рассказ о загранице. 2. Рюмка виски. 3. Стакан кока-колы. 4. Прослушивание пластинки братьев Джи. 5. Две сигареты «Мальборо» - до и после. 6. Жева на память.
Хунька внимательно следил, чтобы очередь не занимали дважды. Со временем паек пришлось сильно урезать. Роль виски исполняла тетьдунина самогонка. Закончилась кока-кола, иссякли сигареты, в пачках из-под «Мальборо» обнаруживался «Космос». Не всем доставались и жвачки. Отпуск подходил к концу. Хунька еле успел вылечить триппер, вывести с лобка насекомых и опять поехал ловить рыбу и дефициты…
Арнольд Израилевич прервал рассказ. Опять налили и выпили.
Уже порядочно врезаный Свенсен поменял кассету в диктофоне и, восхищенный услышанным рассказом, потряс «Филипсом».
– Тут материал для диссертации «Особенности национального характера»!
– Слушай, а зачем диссертация?
– произнес Опанас Охримович, вытряхивая остатки еды из своей бороды.
– Ну, прочитают ее три профессора - и всё. Напиши лучше книгу, я тебе даже название могу подарить - «Десять дней, перевернувших мое сознание».
Свенсен достал блокнот и законспектировал слова Опанаса.
– А как в дальнейшем сложилась судьба господина Хуньки?
– спросил славист.
– Ничего особенного, - ответил Опанас.
– После тюлькинфлота родственники за взятки вперли его в литературный институт, который он смог осилить за девять лет. Никуда больше Хуньку не брали даже за деньги. А в кузнице инженеров человеческих душ посчитали, что богатый жизненный опыт необычного абитуриента позволит ему удивить литературную общественность. И Хунька оправдал. Пиком его творческой деятельности стало стихотворение: «Я - жовтеня-манюня, і в мене є тепер / КПРС - мамуня, татусь - СРСР». Поэзия кормила плохо. Хунька решил пойти по административной линии и дошел до директора небольшого академического издательства. После наступления капитализма Хунька круто изменил жизнь и оказался во главе толстого глянцевого гламурного журнала, редакционную философию которого ярко отображало известное стихотворение:
«Усе цвіте, усе зелене, усе їбеться, як скажене…»
А для души Хунька открыл под Киевом ресторан для байкеров «Лос хулиганос»
с крышей в виде гигантского сомбреро. В интерьере витал дух Шарля Перро, Зигмунда Фрейда и Квентина Тарантино. Неоштукатуренные стены, грубая кладка, выкрашенная в любимый черный цвет, украшенная бутафорским холодным оружием, алебардами, копьями, мечами, саблями. А также черепами разных животных с галогеновыми лампочками в глазницах.Прямо из стены торчали жуткие синие руки, державшие светильники в виде факелов. На торцевой стене зияла полукруглая ниша, в ней - белая скульптура голого юноши с закрытыми глазами; он как бы выходил из стены, вытянув вперед руки, недобро улыбаясь, и тоже держал факел. Трезвым смотреть на него было невозможно. В разгар вечера вдруг зажигались галогенки, и черепa, страшно светя глазницами, пробивали клубы табачного дыма, освещали нишу. Но в ней уже вместо жуткого лунатика под крики и овации постояльцев появлялась стриптизерша. Потолок черного цвета декорировали муляжи огромных летучих мышей и паутины. В зале гремел тяжелый рок, на всех столах стояли кактусы.
– А ребята, как у них сложилось?
– спросил Свенсен.
– Какие ребята?
– не понял Арнольд Израилевич.
– Меня интересует судьба Графа и Коки, друзей мистера Хуньки, - уточнил Свенсен.
– Кока окончил школу, пошел на завод и там растворился в гегемоне. А Граф остался мачо. Однажды, когда они были еще пацанами и на пляже играли в буру, решили провести первенство - у кого самое большое «оборудование». У Кили оказался с собой штангенциркуль, нашлась и рулетка. Произвели обмеры. Граф победил во всех номинациях. Эта победа вселила в него уверенность. Он взял высокое обязательство трахать все, что шевелится, и взялся за дело. Работал честно, без выходных и праздников. Он делал это везде. В подъездах, на пляжах, на чердаках, в междугородних автобусах, парках, сараях, в гаражах, в кинотеатрах, в подсобках магазинов, на поминках и на свадьбах. На одной свадьбе он даже успел кувыркнуться с молодой, пока ее новоиспеченный муж блевал в огороде. Для того чтобы не сбиться со счета, Граф ставил зарубки на березе у себя во дворе.
– Ну и сколько там зарубок?
– ревниво спросил Вовчик из 107-го.
– На девяти тысячах пятьсот тридцать второй береза усохла. Он жаловался мне: «Газету некогда почитать - работы непочатый край», - улыбнулся Арнольд.
– Дальше, - потребовал Свенсен.
– Однажды по делу он ехал в Харьков и оказался в купе с дамой, - рассказывал мне Граф.
– Больше пассажиров не было. Дальше - цитирую. «Вел я себя подчеркнуто сдержанно и холодно, всячески давая понять даме, до какой она мне феньки. И что ты думаешь, несколько часов она меня доставала, как я отношусь к Мандельштампу и читал ли я «Ювенильское море» Платонова. Набивалась, чтобы я ее трахнул, понятное дело. Но я гордо сказал - ты подо мною не будешь смотреться». Чем пополнил мировую сокровищницу крылатых выражений.
У него были четыре официальные жены. Детей он не считал и не интересовался ими, понимая, что они - неизбежное зло процесса. И только потому, что Граф перебирал харчами, его рекорд побил Косой. Тот вообще, говорят, был животное. Пацаны рассказывали, как его однажды спросили, а смог ли бы тот заняться любовью с козой? Косой самую малость подумал и ответил. Смог бы, но ее нужно одеть в черные чулки. Вот таким козлом был Косой.
Рассказ Арнольда прервали. Появились новые, чистые, распаренные гости - пришел уже знакомый шведам Петрович с прилипшим к шее березовым листком и незнакомый мужчина с развитым торсом и обильным волосяным покровом, рвавшимся наружу из-под халата.
– Какие люди!
– радостно приветствовал гостей эмоциональный Серега.
Петрович по-деловому разгружал кульки. На столе еще появились две бутылки водки и восемь бутылок пива.
– Не маловато купил?
– иронично спросил Опанас Охримович.
– Она легкая, видишь - написано «Лайт». Можно пить с шести лет, - успокоил Петрович.
Свенсен пьяно улыбнулся и одобрительно кивнул головой.
– Друзья, познакомьтесь, - представил Арнольд гостя.
– Коляныч, - представился волосатый мужчина, пожимая руки.