Беседа со временем

Сильнейший ветер начался постепенно, до этого подгоняя и раззадоривая. Он не давал поставить палатку, подумать, разжечь огонь и гнал только вперёд. Экспедиция задумывалась не только как способ отдохнуть в неведомых краях, но и в качестве шанса найти и забраться в теплоту подземных озёр среди затерянных на окраине России снегов, которые по легенде могли быть спрятаны именно тут, а не в Антарктиде на мифической базе нацистов, а, может, и советского ВМФ. Саша с Володей были уверенны, что именно им предстоит открыть эти места – а там, по русской привычке, как Бог даст. Вера сильнее бытовых препятствий, когда подкреплена некоторым расчётом и философским обоснованием – всего этого хватало в избытке. Была пересмотрена недавно с проступавшим холодным потом даже последняя балабановская картина про колокольню счастья и невозврат назад. То было кино уютного зала, но с не покидающим ощущением режиссёра-провидца. Грела душу заученная аксиома, что как в кино в жизни в основном не бывает, и простая вера в свои силы – лишь бы не подкосила простуда, а там согреемся, упадём, встанем и снова в бой. Жалко, что CNN не снимает и, может, вообще никто не узнает, что здесь будет происходить – так часто наши открытия принижаются и первооткрывателями назначают совсем не те фамилии, которые не возносят отечественные первоисточники, уступая всесилию иностранных масс-медиа. Может когда-то по загадочной иронии истории наши и восточные товарищи здесь постепенно, как и в IT, будут понемногу догонять. Пошатнувшийся колосс приведёт и к утрате части информационного влияния, а уж добраться сюда ему и не снилось в сложном сейчас расположении политического духа.

Силуэт белого коня неподвижно стоял на вершине снежного холма, облака дыхания вылетали из ноздрей загадочного гостя, померещившегося ночью. Венские стулья были расставлены прямо возле напоминавшей айсберг горы, лабиринт переулков за их спинками кружил зашедшего гостя и огоньками напоминал то переулки центра Москвы, то какой-то повторявшийся сон из раннего детства. На язык падал мелкий град, растворявшийся на частицы подобно кофейному зерну. Поражала не реалистичность происходящего и желание побыть в ней подольше, снова заснять время и обязательно показать его потом, как-то записать для других. В один момент зигзаги улиц начинали двигаться в танце, конь засыпал у входа в таинственный лабиринт, а ощущения, наиболее часто характеризуемые как «все равно», одолевали любую практичную натуру здесь за несколько мгновений. Как при подъёме на вершину, бесконечный снег и ветер постепенно превращал взгляд в раба окружающей ауры, за неопределённое время рассеивая внимание и переводя в состояние покорности событиям, обволакивавшим пришедшего из далёких мест гостя.

Театральный разговор с горой был неравный – она подобно режиссёру командовала и не давала отступить ни на шаг, как экскурсия с гидом заставляла возвращаться в такой ненужный начинающимся вечером автобус. Колёса, стёкла, но с отражением не самого себя, жар, чувство бесконечной музыки ветра и, наконец, падение в холодный прилив северного моря, на дне которого капюшон набрал воды, стекающей по позвоночнику. Мираж исчезал не долю секунды, а казалось добрый час, потому что подняться не было сил. Сияние заслоняло горизонт в левой его части, справа была просто бесконечность. Постепенно сознание возвращалось, и с чувством спасения Володя побрёл вдоль берега в никуда.

– Погоди, друг, ты что, – раздался окрик возле похожего на дерево столба с висящими на нём какими-то шарфами.

– Ничего, иду домой, – ответил Володя, оставив очередной рыхлый след, залитый тотчас же холодной водой сурового независимого ни от кого моря.

– Здесь не приземлится вертолёт, потому что просто нет связи. Возможно, там, за теми вершинами, но их пересекает широкий пролив, через который непонятно, как перебраться.

Ощущение невозможности толкает русского именно туда, поэтому решено было идти напролом вместе с придуманной в тот же момент совместными усилиями идеей. Плыть на доделанной до плота гитаре предстояло Саше как более маленького роста человеку – и он отлично уместился в ней, ставя ноги на привязанные к ней атрибуты в виде всего, что могло держаться на плаву из двух рюкзаков и всего собранного, что умело плавать. С тех пор жизненные пути двух путешественников разделились. Красиво уплыл, оригинально, но как-то не в походном стиле – все разделилось.

– Серебро – не серость будней, оно блеск возможностей без хвастовства, – произнесла Жанна с гордым видом того, что фраза ей удалась и придумана только что. Так и было, хотя в это никто и не поверил. Безусловно, ответ был в виде чего-то про золото, хотя понравившийся ей парень пытался негромко произнести показавшуюся ей занятной фразу «А красиво завёрнутый простой камень ты ведь тоже сможешь расхваливать без умолку своим подружкам». Посоревноваться в красноречии не было возможности хотя бы в силу того, что беседы как таковой не было – был разговор уставшего вечера и соревнование моды. Японская философия была здесь только в одном наряде, а мозговой штурм присутствовал, переваливаясь нога на ногу и сверкая накрашенными ресницами так ярко, что задачи казались решёнными уже заранее. Лёха поражался, сколько разных жизней есть тут – каждое кафе, переулок, кабинет давал настолько разные образы поведения, что ему хотелось сыграть наоборот, оказаться с другой стороны стены и одновременно с ними.

– Слышали, два психа пошли куда-то к полюсу и пропали, как пишут в газетах.

– Да, самое удивительное, что нашли гитару на берегу с несколькими оставшимися струнами и следами на них лап белых медведей.

– Ха-ха, наверное, в ней кто-то высидел свои яйца, а потом устроил концерт для моржей и музыка разносилась по всему побережью.

– Поговаривают, что был обнаружен также и след поставленной там походной бани, которая до сих пор плавает на одном из самых больших отколовшихся айсбергов, и камни в ней никогда не гаснут, а своим теплом дают жизнь. А вечером перед заходом солнца кто-то постоянно с криками выбегает из неё, ныряя за рыбами.

– Надо было не париться, – расхохотался мужской голос, подхваченный всей компанией так, что любой высоколобый интеллектуал в очках засмеялся, даже если бы старался быть в стороне.

– Ладно, девчонки, фантастику в сторону или на одиноких выходных, нам там не погреться и на мишках не покататься, поэтому давайте к делу, – командный женский голос резко изменил всю беседу, но вспоминались всем перед сном то шутка, то просто желание в то момент тоже оказаться где-то, кроме пути по дороге в ванную и офис с рабочим местом из множества бумаг.

Одиноко пить чай с идеей В буднях тающего шоколада. Красив далёкий голос, Как приятен шум листопада.

Красивая музыка рождала в сердце приятные нотки, хотелось сочинить часть куплета самому, не испортив общей мелодии, ритма и настроения сидящих в зале. Но она утихла, превратившись в приветливую улыбку официантки и сумму купюр. Расходились праздно шатающиеся гости, как ему казалось, с разных сторон голосящие примитивным но, на их взгляд, восхищённым тоном дам. Но это было не так – в голове его кружились фразы намного более интеллигентные и умные, однако не произнесённые в силу разных обстоятельств стеснительности и магии момента. Самодовольство и самолюбование на минуту взяли верх, потом разбавленные воспоминаниями из серии, когда сам не лучше.

Лёха уходит в стихи, когда ему грустно или какая-то цель пропадает. Светка вон играть начинает новую роль в таких случаях – помогают оба метода, становится веселее от придуманного на ходу.

Уютно полежать с грозою на балконе, В ночи поговорить с ней не при всех. И утром сесть на поезд быстрый, Не позабыв своих доспех. В дороге сном схватить усталость И облаков прозрачных белизну. И машинистом своей жизни Обнять осеннюю листву.

И представляешь, задумаешься, засмотришься нынче.

…С одной стороны Дмитрий Смотров был что ни на есть классического воспитания, либерален, в меру патриотичен, не придерживаясь той или иной крайности и разделения на лагеря, в которые часто оппоненты записывают друг друга. Скорее он был наблюдателем во всех этих вопросах, выжидающим, берегущим себя для какого-то важного действия и не разменивающегося на мелочи. Из-за этого казался в разных ситуациях осторожным и записываемым во властные структуры неопытным взглядом. Самгинские черты интеллигента, красивая внешность и сидящее довольно близко от взрослости ребячество создавали необычный образ, который при начале разговора начинал нравиться собеседницам.

Говорят, что люди, склонные к познанию мира шаг за шагом, системно, склонны проводить время в компании совершенно разных личностей – с ними им интересно, но при этом они всегда остаются верны себе и ломаются только перед вторыми половинками. Люди же, познающие хаотично – перенимают образы, проживают как бы несколько непохожих отрезков, часто раньше сгорают и нередко записываются по стандарту в творческие персоны, хотя крайне часто красиво накинутый шарф и необычное сочетание цветов в одежде есть признак просто неформальства – мы видим в нем фотографа, музыканта, поэта, художника и обязательно философа. Таким был его друг – культуролог Игорь Разношёрстов.