Бешенство

— Но какое-то число клеток должно умирать, это необходимо для здоровья.

— Разумеется. Мы все время избавляемся от мертвых клеток кожи, слизистых оболочек. Но возмещаем их. Но клетки костного мозга, головного мозга, других жизненно важных органов возместить невозможно. Они стареют и умирают. В результате умираем и мы.

— А что происходит с этими гормональными манипуляциями?

— В этом и состоит суть данной работы. Какие гормоны или их сочетания продлевают жизнь клетки? Валленберг начал свои исследования в 1990 году. И пришел к некоторым обнадеживающим результатам.

Тоби подняла глаза на собеседника.

— Помните того человека в доме престарелых — ну, он еще устроил драку?

Брэйс кивнул.

— Возможно, его мышечная масса и сила соответствуют более юному возрасту. К сожалению, Альцгеймер испортил ему мозги. Гормоны тут бессильны.

— О каких гормонах идет речь? Вы упоминали какую-то комбинацию.

— Авторитетные исследования свидетельствуют в пользу гормона роста, ДГЭА, мелатонина и тестостерона. Мне кажется, текущий протокол Валленберга включает различные пропорции этих гормонов, плюс, вероятно, еще некоторые.

— Вы не уверены?

— Я не в курсе этой схемы. В моем ведении только пациенты дома престарелых. Ой, это все пока только журавль в небе. Никто не знает, что именно действует. Нам лишь известно, что с возрастом гипофиз перестает вырабатывать определенные гормоны. Вероятно, всплеск молодости — это один из гормонов гипофиза, нами еще не обнаруженный.

— Значит, Валленберг проводит заместительное лечение. — Тоби усмехнулась. — И неизвестно, лечит или калечит.

— Возможно, все-таки лечит. Сдается мне, на поле для гольфа в Казаркином Холме носятся весьма здоровые на вид восьмидесятилетние старички.

— И к тому же богатые, занимающиеся физкультурой и ведущие беззаботную жизнь.

— Ну да, кто знает! Возможно, лучшая гарантия долголетия — солидный банковский счет.

Тоби пробежала глазами статью и отложила ее на кофейный столик. Она еще раз посмотрела на дату публикации.

— Он делает эти инъекции с девяностого года и не разу не столкнулся с БКЯ?

— Этот протокол четыре года обкатывался в Институте Росслин. Затем Валленберг перебрался в Казаркин Холм и возобновил исследования.

— Почему он ушел из Росслина?

Брэйс рассмеялся:

— А вы как думаете?

— Деньги.

— Ха, это я из-за них пришел в Казаркин Холм. Хорошая оплата, никаких сложностей со страховыми компаниями. И пациенты, которые действительно прислушиваются к моим советам. — Он немного помолчал. — В случае с Валленбергом, я слышал, причины другие. На одной из последних конференций по гериатрии, где я был, ходили кое-какие слухи. Насчет Валленберга и одной его сотрудницы из Института Росслин.

— Ой! Если причина не в деньгах, то уж наверняка в сексе.

— Ну да, что же еще?

Она вспомнила Карла Валленберга в смокинге, молодого льва с янтарными глазами — нетрудно представить, что он сводит женщин с ума.

— Значит, у него был роман с коллегой, — сказала она. — Ничего такого в этом нет.

— А вот и есть, если замешаны трое.

— Валленберг, эта женщина, а еще кто?

— Еще один доктор из Института Росслин, мужчина. Я так понимаю, что отношения между ними изрядно накалились, и все трое уволились. Валленберг перешел в Казаркин Холм и продолжил исследования. В любом случае он уже лет шесть колет гормоны и без всяких катастрофических последствий.

— И случаев БКЯ.

— Ничего такого не зарегистрировано. Придется еще подумать, доктор Харпер.

— Ладно, рассмотрим другие способы, как эти двое могли заразиться. Хирургическое вмешательство. Что-то не слишком значительное, вроде операции на роговице. Вы могли бы посмотреть, есть ли какие-то упоминания об этом в их амбулаторных картах?

Брэйс застонал:

— Что же вы зациклились на этом? Мои пациенты постоянно умирают, но я же не схожу с ума от этого.

Она со вздохом откинулась на спинку дивана.

— Я знаю, что это ничего не меняет. Знаю, что Гарри, скорее всего, мертв. Но если у него действительно был Крейцфельд-Якоб, он уже умирал, когда я осматривала его. И что бы я ни сделала, все равно не смогла бы спасти его. — Она посмотрела на Брэйса. — Но, возможно, не ощущала бы ответственности за его смерть.

— Значит, это чувство вины, так?

Она кивнула.

— И некоторый собственный интерес. Адвокат, представляющий сына Гарри, уже берет показания у персонала нашего отделения. Я не знаю, есть ли хоть какой-нибудь способ избежать суда. Но если бы я могла доказать, что Гарри уже был смертельно болен, когда я осматривала его…

— Тогда в суде с вас взыскали бы не очень много.

Она кивнула. И устыдилась. «Ваш отец все равно уже умирал, господин Слоткин, так в чем же дело?».

— Неизвестно, мертв ли Гарри, — заметил Брэйс.

— Он пропал месяц назад. Что с ним еще могло произойти? Осталось только найти тело.

Крики наверху прекратились, битва была выиграна. Тишина лишь подчеркнула тревожную паузу в их разговоре. Послышались скрип лестницы и звук шагов, и в комнату вошла женщина. Рыжая, с такой бледной кожей, что ее лицо в сиянии лампы казалось полупрозрачным.

— Моя жена Грета, — представил Брэйс. — А это доктор Тоби Харпер. Тоби зашла поговорить по работе.

— Извините за вопли, — сказала Грета. — Это наша ежедневная пытка. Скажи мне еще раз, Роби, зачем мы завели ребенка?

— Чтобы передать ему наши превосходные ДНК. Беда в том, детка, что она унаследовала твой норов.

Грета присела на ручку кресла рядом с мужем.

— Это называется решимость, а не норов.

— Ну, как бы это ни называлось, а уши вянут. — Он погладил жену по коленке. — Тоби работает в клинике Спрингер. Это она зашивала мне физиономию.

— Ой! — Грета благодарно кивнула. — Вы хорошо потрудились. Наверняка даже шрама не останется. — Она взглянула на кофейный столик и нахмурилась. — Роби, я надеюсь, ты предложил что-нибудь нашей гостье? Хотите чаю?

— Нет, детка, все в порядке, — возразил Роби. — Мы уже закончили.

«Похоже, это сигнал, что пора восвояси», — подумала Тоби и неохотно поднялась.

Встал и Роби. Чмокнув жену, он сказал:

— Я ненадолго, только заеду в клинику. — Затем он повернулся к Тоби, которая с удивлением смотрела на него. — Вы хотели видеть карты амбулаторных пациентов, верно? — уточнил он.