Бесконечное движение к свету

– Там, возле пищеблока, бочка с питьевой водой стоит.

– Ой, не могу я пить этот мыльный раствор.

– Ничего, Барун её обеззаразил.

– Фу, тогда тем более её пить невозможно. Ну, Андрей, будь другом.

– Войтенко попроси. Он сейчас на станцию поедет.

– А он будет заезжать в Чихали?

– Он всегда туда заезжает. Буфетчицу потискать.

– Какую буфетчицу? Это ту ли беленькую, кругленькую, которая в кафе работает?

– Да, ту самую.

– Она ему ещё не дала?

– Вот это ты у его и спросишь.

– Эта буфетчица, между прочим, отчаянная особа. Служил у нас как-то прапорщик по фамилии Антонович. Однажды, будучи «под шафе», припёрся он к ней среди ночи со своей стоячей елдой. Она ему так звезданула между глаз, что тот с ног свалился. И не чем-нибудь, а обычным кулаком. А потом ещё коленкам в пах добавила. У этого Антоновича член полгода не поднимался! Хи-хи-хи….

Андрей старший стоял задумчивый и никак не реагировал на рассказанную шутку. Видя это, его коллега убрал с лица улыбку и, немного помолчав, достал из под бронежилета что-то продолговатое и плоское.

– Смотри, какую вещь мои пацаны изобразили – сказал он и резким движением обеих рук как бы разорвал предмет пополам. Им оказался нож, вытянутый из ножен.

– Ого! – впечетлённо произнёс Андрей, взял нож и с любопытством начел рассматривать.

Это была финка. Острое, блестящее лезвие с насечками и канавками, заканчивалось углом в форме полумесяца. Рукояткой служила козья ножка, мастерски отделанная и обработанная.

– А козла откуда взяли? – поинтересовался Андрей.

– Это тот, который на прошлой неделе на мине подорвался. Громкий с бойцами его достал, а мы в дело пустили.

– А это, случайно, не тот козел, который кого-то там на рога поднял?

– Не знаю. Уже не скажет.

– Кто не скажет?

– Козёл не скажет.

– Сегодня командир полка Каплуну "пистон" вставлял за то, что его подчинённые по минному полю лазят.

– Ну а кому ещё лазить? Они ставили мины, они и лазят. Что плохого они сделали? Этот козёл начал бы разлагаться, вонять, собаки полезли. Представляешь, какой бы был фейерверк?

Андрей младший не слышал их дальнейшего разговора, потому что отвлёкся на осмотр укреплений контрольно-пропускного пункта.

Во время службы в армии ему неоднократно приходилось выезжать на ученья и жить в полевых условиях. Он жил в палатках, копал окопы, капониры, возводил инженерные заграждения. Но там, везде и всюду, чувствовалась какая-то условность. Что-то вроде игры, что-то обязательно добавлялось в воображении. Здесь же всё было по-настоящему. Особенно впечатлял контрольно-пропускной пункт. Ворот, как таковых, не было. Вместо них находился деревянный шлагбаум, разукрашенный бело-красными полосами. По обе его стороны возвышались укрепления, состоящие в основном из мешков, наполненных песком. Верхняя площадка пятиметровой вышки, почти до самой крыши была защищена таким же образом. Подъезд к воротам в двух местах, и с двух сторон, преграждался массивными бетонными блоками, занимающими по длине полдороги. Любое транспортное средство, объезжая эти преграды, поворачивалось боком сначала к одному, а потом к другому укреплению, из бойниц которых торчали стволы пулемётов. По обе стороны дороги находились деревянные столбы с натянутой колючей проволокой, за которой была, по-видимому, сознательно замусоренная заминированная территория. Таким минным полем окружался весь палаточный городок. Вообще вся структура инженерного заграждения походила на слоёный пирог: вначале – забор из колючей проволоки, потом минное поле, потом сетка-путанка и, наконец, снова колючая проволока в виде растянутого рулона. Вдобавок ко всему между этим заграждениями и палаточным городком оставалось свободное пространство, шириной метра два, которое круглосуточно патрулировалось часовыми. Просто преодолеть все эти преграды и остаться незамеченным, было невозможно.

Надрывный гул моторов отвлёк Андрея младшего от задумчивого созерцания укреплений. Повернувшись, он увидел, что БТР и крытый брезентом ЗИЛ, вместе с взводом солдат и им самим, объехав бетонные преграды, находились уже на прямой дороге и набирали скорость, поднимая облако пыли.

– Баля-я-я… Проворонил… – сокрушённо произнёс Андрей и устремился вслед за удаляющимся транспортом.

Он прекрасно понимал, что даже быстрым бегом не сможет догнать уезжающие машины. Да и побежал он, повинуясь инстинктивному порыву, одновременно обдумывая как ему выйти из этого положения. Теперь надо было связываться с Простаковым и просить чтобы его снова переместили назад. Он бежал и думал, как лучше преподнести всё: сказать правду или что-то выдумать. В этом раздумье он даже замедлил свой бег, как вдруг начал замечать, что всё больше и больше приближается к машинам. Осознав это, он посмотрел себе под ноги: оказывается, он перебирал ногами как при обычным беге, но его ступни, при этом, совершенно не касались поверхности земли. Он перемещался в пространстве сам по себе, причём перемещался значительно быстрее, чем делал бы это настоящим бегом. Тогда Андрей перестал двигать ногами вообще, но его скорость от этого не изменилась. Поняв это, он мысленно приказал себе – «Вперёд!» – и одновременно устремился вперёд всей грудью. Его тело подчинилась этому приказу и совершило рывок. Андрей вдруг понял, что управлять полётам, он может своим желанием, то есть – мыслью. В следующее мгновение он уже летел на одном уровне с машинами.

Он летел как птица, расположив тело горизонтально земли, расставив в стороны руки. Потом он прижал руки к телу и летел уже как пуля или ракета. В общем, он мог летать как угодно: головой вниз, вверх, сидя, лёжа на боку. Он залетал то с одной, то с другой стороны движущихся машин, мог лететь над ними и даже под ними, в том смысле, что под землёй. Дело в том, что во время полёта он как-то перестал следить за направлением и врезался в край скалы. Никаких последствий, только тень промелькнула перед глазами. Он посмотрел в бескрайнюю синеву неба и резко взметнулся вертикально вверх.

Андрей был уверен, что теперь мог бы полететь в космос, в его самые дальние уголки. Он мог бы смотреть на галактику Млечный путь как на пятикопеечную монету. Он бы одинаково себя чувствовал в чёрной, ледяной бездне пустоты и в кипящих недрах рождающейся или умирающей звезды. Но он никуда не полетел. Он остановился на каком-то невидимом краю. Причиной тому стала внезапно появившееся мысль – «А вдруг здесь существует определённая точка невозврата?».

В армии Андрей служил в Воздушно-десантных войсках. Ему не раз приходилось летать самолётом и прыгать с парашютом. Он с уверенностью мог сказать, что ему знакомо чувство полёта. Но теперь это оказалось не так.

Когда летишь в самолёте и смотришь в иллюминатор, то истинного чувства нет и быть не может. Ведь ты сидишь в мягком кресле, под ногами твёрдое покрытие, а вид из иллюминатора похож на изображение по телевизору. Немного больше чувствуют пилоты но, по сути, управление самолётом сродни управлению тем же автомобилем или кораблём. Совсем другое дело при прижке с парашютом. Здесь ты уже телом чувствуешь воздушные потоки, натяжение купола, вибрацию строп. И тем не менее, когда Андрей совершал прыжки, он в полной мере не испытывал настоящих чувств. Здесь всё дело в том, что он, в своём сознании, ограничивался определёнными понятиями, такими как самолёт, воздух, стропы, купол. И всё. Больше он ничего не пропускал за это ограничение, в том числе и другие впечатления. Делал он это сознательно потому как считал, что если пропустить хотя бы что-то ещё, пусть даже хорошее, положительное, то вместе с ним обязательно проскочит и что-то плохое, отрицательное. Например – а вдруг что-то случиться с самолётом, а вдруг не раскроется парашют, а вдруг запутаются стропы, а вдруг резкий поток воздуха, а вдруг птица врежется в купол? Достаточно было осуществиться хотя бы одному из этих «вдруг» и на дальнейшем своём существовании можно смело было ставить крест. В смысле не распятие, а русскую букву «Х» или латинскую икс. Ну а потом уже и распятие. Люди, в реальности, столкнувшиеся с этим «вдруг» и оставшиеся в живых, резко меняли свою жизнь. В полку, где служил Андрей, из уст в уста передавалась история, произошедшая когда-то с одним из десантников. Самое смешное, что этот десантник, как потом оказалось, боялся высоты. Но армия существует не для того что бы думать и рассуждать а для того что бы исполнять и подчиняться. Когда тот садился в самолёт, никто не обратил внимания на его бледный вид. Во время прыжка всем его сознанием овладела одна единственная мысль – а вдруг парашют не раскроется. И он, действительно, по каким-то причинам не раскрылся. Когда боец это понял, ему не оставалось ничего другого, как только молиться. И он молился. Пусть не по Библии, не по-церковному, просто повторял одно и то же – «Господи… Господи… Господи…». И так всё время, пока продолжалось свободное падение. И в самый последний момент парашют раскрылся. Солдат приземлился целый и невредимый.

Потом, в жизни этого десантника, всё резко поменялось: принципы, взгляды, мировоззрение. На этой почве его даже хотели комиссовать с формулировкой «психическое расстройство». Но кое-как он, всё-таки, дослужил. А на гражданке, стал священником.

Самым страшным для Андрея были первые секунды после прыжка. Он всей своей сущностью ненавидел даже само понятие, связанное с прыжком, которое называлось свободное падение.

Глухой хлопок и резкое встряска тела, иногда довольно болезненное, после раскрытия купола, приносило моральное и физическое облегчение. Можно было, наконец, свободно вздохнуть. И уже окончательно Андрей расслаблялся, когда ноги касались земли. Напряжение за всё это время было настолько сильным, что после первого в своей жизни прыжка Андрей чуть не намочил в штаны. Потом привык, освоился и страх исчез. Он даже считал, что ему нравиться чувство полёта. Но как оказалось, он даже его не испытывал.

Теперь он мог лететь куда угодно, как угодно, совершенно не думая о безопасности и не испытывая, при этом, ни капли страха. И он летал. Он летел вертикально вниз, вверх, под углом, дугообразно, зигзагом, плавно, мгновенно, медленно, зависая, падая. Теперь ему даже нравилось чувство свободного падения. «Так, наверно, летают ангелы, эти безгрешные и прощеные души» – думал Андрей. Находясь на волне эйфории, в его сознании родились мысли, возможно, даже произнесённые им вслух – «Верую…. Верую в Господа, Создателя, Творца…. Верую в рай, в ад, в небесные силы…. Верую в бессмертие души и истинную справедливость…. Верую…». Но оставалась одна нить, которая, как поводок, пусть даже очень длинный и свободный, не позволяла сполна отдаться нахлынувшим эмоциям и возможно даже окончательно обрести веру. «Не увлекайтесь полётами…». Эти слова Простакова, как гигантский плакат с огромными буквами, возник в его воображении. Насколько крепкой была эта нить, Андрей не знал. Но у него даже не возникало мысли проверить это, потому как явившееся неопределённость могла оказаться чем угодно. В том числе и иметь фатальный исход. Именно это обстоятельство его удерживало теперь от непреодолимого желания умчаться вглубь космической бездны, что бы там, с превеликим удовольствием, бесцельно и бессмысленно мотаться между мирами, пусть даже ради того, чтобы просто за всем наблюдать.