Бесконечное движение к свету

Голос резко исчез и на смену ему пришёл всё тот же шум дождя.

А потом Андрей снова оказался в чьём-то теле. И надо сказать в очень нездоровом теле.

Всё это тело колотило от озноба и в то же время внутренний жар переполнял его. Дышалось тяжело, во рту сушило, глаза слезились, в ушах звенело. Перед собой он видел мрачную картину: непогода, серость, сырость, грязь. Ветер бесцеремонно рвал серое полотно мелкого дождя и обрывками швырял на землю. Чуть поодаль виднелись какие-то неказистые строения. Дальний забор из колючей проволоки ещё больше усугублял всю мрачность этого вида.

Перед Андреем внезапно остановилась повозка. Мокрая гнедая лошадь тащила невзрачную телегу, на уровне бортов которой лежала мокрая солома. На соломе сидели два человека – женщина, с вожжами в руках, и, чуть позади, полулежа, расположился мужчина. Обычные полотняные мешки, углом одетые на их головы, служили капюшонами и защищали от дождя.

Вдруг Андрей, точнее чьё-то тело с сознанием Андрея, чавкая ногами по грязи, направился к телеге. Подойдя сзади, этот кто-то сел на солому, как раз за спиной у мужчины. Мужчина обернулся и внимательно посмотрел на него.

– Что надо? – грозно спросил он.

– Погади, Пятро – обратилась в это время к нему женщина и они какое-то время молча смотрели друг другу в глаза.

– Ладно – наконец произнёс Пятро.

Чужое тело посмотрело влево, и Андрей увидел перед собой высокого человека в куцем, рваном пальтишке, сильно поношенной шапке ушанке, которая ему была явно мала, да и к тому же ещё с надорванным ухом. Его истощённое лицо, заросшее черной щетиной, казалось вымазанным сажей. Он изумлённо смотрел на Андрея.

– Пантелей… – наконец вполголоса произнёс мужчина – Ты с ума сошёл…. Они тебя сдадут…. Ты доедешь только до ворот.

– Пусть… Я уже больше не могу – произнесло тело с сознанием Андрея.

В это время телега тронулась, а тот мужчина продолжал стоять на месте и провожал их взглядом.

Вскоре они повернули за угол какого-то бревенчатого строения. Здесь телега снова остановилось. Андрей слышал, как у него за спиной женщина вполголоса с кем-то разговаривала. Он ничего не мог разобрать и если честно, то и не старался это сделать. Вдруг посмотрев в сторону, он встретился глазами с ещё одним незнакомым мужчиной. На нём была брезентовая накидка, голову покрывал капюшон, из-под которого выступал чёрный козырёк. По длине накидка доходила ему до колен, а ниже, опускался ствол, спрятанной под брезентом, винтовки. Обут был мужчина в добротные сапоги и стоял на дощатым настиле. По его чисто выбритом щекам текла вода. Лицо выглядело уставшим, глаза, неподвижно и безразлично уставившиеся на Андрея, как бы застыли в немом вопросе – «Ты кто?».

Андрей не осознавал этого взгляда. Ему, в общем-то, было всё и все безразличны. Неизвестно о чём думало тело, по имени Пантелей, в котором он, на этот раз, зачем-то оказался, какие оно в это время испытывало эмоции и чувства? Было ли в том, другом теле, своё сознание и ощущало ли оно те физические страдания так же, как их ощущал теперь Андрей?

Человек какое-то время смотрел в глаза Андрею, а Андрей – ему. Наконец тот опустил веки и, одновременно повернув голову вправо, крикнул вознице – «Трогай!».

Телега, скрипя и покачиваясь, проехала через распахнутые ворота, сбитые из жердей с натянутой поверх колючей проволокой, и поехала дальше, по мокрой, расдолбанной дороге, оставляя позади непонятные строения и неизвестных Андрею людей.

Через какое-то время они уже оказались в лесу.

Неизвестно, испытывал ли тот Пантелей радость от случившихся события, или ему тоже было всё безразлично, как теперь Андрею, потому что у последнего под горло подкатил тошнотворный ком, в голове звенело, в ушах стоял монотонный шум? От телесного жара глаза слезились и от этого вид лесной дороги, то прерывался, то неестественно изгибался, то исчезал вовсе.

Они ехали и мохнатые верхушки высоких сосен, раскачиваясь и шипя, слегка наклоняли к низу свои лохматые головы, словно любопытствуя – «А кто это сидит, там, на телеге?».

Может быть, уже начало смеркаться, а может быть просто потемнело у Андрея в глазах. Он этого не знал. Темнота быстро окутывала то ли его сознание, то ли лесную дорогу. Вдруг Андрей почувствовал, что его положение в этой темноте меняется: ему казалось, что он стал медленно кружиться, переворачиваться. Сначала он судорожно цеплялся за что-то руками, но сил держаться не было, и он полетел в чёрную пустоту своего безпамятсва.

Где-то далеко послышался глухой удар, словно разбился глиняный сосуд и жидкость, заполнявшая его, что-то липкое, тягучее, начала медленно расплываться, облегчённо освобождаясь от строгой, может быть даже кем-то навязанной и опостылевшей формы. Именно освобождение от этой формы, на данный момент, ассоциировалось у Андрея с исчезновением боли. Он уже не чувствовал ни жара, ни тошноты, ни озноба. Он ничего не видел и не слышал и это состояние его вполне удовлетворяла.

– Что это с ним? – неожиданно среди темноты послышался незнакомый женский голос.

– Похоже, в обморок упал – ответил ей мужчина – Ай… не надо было связываться с этими доходягами. Пока их поставишь на ноги, на харчи больше средств уйдет. А если окочуриться, что с ним делать?

– Бросим у дороги. Мало ли теперь таких валяется? Нет, ну чего, мужчина-то, вроде, крепкий, в хозяйстве сгодился бы. Степанида Козлова, вон, не нарадуется на своего. Всё по хозяйству делает. А когда прибился, так тоже ведь ветром шатало. Откормили, выходили, теперь гляди, какая помощь.

– Помощь…. Немцы пронюхают, будет ей тогда помощь. А вдруг он еврей или коммунист? Это же укрывательство.

– Ты про кого говоришь: про того или про этого?

– Да и тот и этот….

– Ну, этот-то, вроде, не еврей. А если коммунист то пускай помалкивает. Козловы вообще приучили – если кто к дому подходит, он по-быстрому, шух, и в чулан.

– Ого, да он, кажется, голову разбил. Кровищи сколько. Дай платок, перевязать.

– Может действительно в кустах бросить?

– Так он же ещё живой.

Голоса вдруг смолкли, а Андрей продолжал вслушиваться в тишину. Однако время шло, но ничего не происходило, только усилился какой-то шум, похожий на шум дождя. Однако потом снова стали доноситься приглушённые звуки.

– Только бы не тело, только бы не тело… – мысленно повторял Андрей. Через какое-то время звуки стали чётче, их уже можно было разобрать. Это был плач. Плакала женщина и её тяжёлые, и частые всхлипывания перешли в речь, перемешанный с тем же плачем.

– Ну что ты молчишь? Что ты молчишь, Пантелей?! Удар меня, кричи на меня, убей меня, но только не молчи! Да, я виноватая перед тобой. Я перед тобой сильно виноватая и сама это знаю, и прощения даже не прошу, потому что нет мне прощения. Возьми нож, зарежь или заруби меня топором. Заруби и выбрось моё тело собакам. Ты теперь можешь всё и во всём будишь прав.