Бесконечность любви, бесконечность печали

–  Молодцы ребята!
– похвалила Катя.

–  А то! У нас двор вроде как и спокойный был, но хулиганья во­круг хватало: девяностая школа рядом, о ней ого-го какая слава ходила! Но я в первой учился. Так вот, пока не переехали с мамой, больше никто меня во дворе не задирал. Зауважали.

–  А я знаю, где девяностая школа, и где первая, знаю, - обрадо­валась Катя - Я дважды жила в том районе: сначала студенткой квартиру снимала, а после - по семейным обстоятельствам. В доме между аптекой и хлебным!.

–  Неужели?!
– искренне удивился Олег.
– В этом доме до сих пор живет моя первая любовь! Детская, на три года старше, Татьяной зовут. Незнакомы?

–  Нет. Я там недолго жила, пару месяцев... А почему вы перееха­ли? Такой район замечательный, зеленый, тихий!

–  Отец с мамой развелись: не выдержал он моих болячек. Ба­бушка к тому времени одна осталась, вот мы к ней и перебрались на Якуба Коласа, - поделился Олег.
– Окна квартиры прямо на трамвайные пути выходили. Я, когда в мединституте учился, ча­сто за книгами по ночам засиживался, с первым трамваем спать укладывался. До сих пор стук колес по рельсам снится. Но друзья­ми я на новом месте не обзавелся...

Ностальгически улыбнувшись, Олег взглянул на монитор.

–  Ну вот и замечательно: давление нормализовалось, сердечко ровно стучит, - констатировал он.
– Самая надежная анестезия - приятные воспоминания! Спите. А мне пора.

–  У меня сейчас вообще ничего не болит. Как только о Минске заговорили, сразу отпустило... Олег, не уходите. Пожалуйста, по­будьте со мной еще недолго. С вами как-то спокойнее.

–  Ну хорошо, пять минут у меня еще есть. Только я дверь в кори­дор открою, чтобы слышать...

А как вашей маме удалось...
– Катя пыталась сформулировать волнующий ее вопрос.

–  ...вытащить меня из болезни? Верила, как и вы, хотя руки порой опускались. На трех работах вертелась, деньги откладыва­ла, чтобы на лето нас с бабушкой в Крым отправить. Там мне и в самом деле становилось легче, но стоило вернуться - приступы повторялись. К каким только врачам она меня не возила, какие только методики не опробовала - ничего не помогало. Пока один доктор не рекомендовал подводное плавание: мол, не надо убе­гать от проблемы, надо идти ей навстречу. А в моем случае глав­ное - правильно дышать и не паниковать. Так что мама, как ни берегла свое чадо от простуд, решилась отвести меня во Дворец водного спорта. От отчаяния, наверное. Но буквально через пару месяцев случилось чудо: приступы почти прекратились. Правда, с медицинской справкой возникали сложности: меня ведь уже в инвалиды записали - какое плавание?
– улыбнулся он.
– Вот та­кая история... Еще годик здесь подучусь - и домой, - неожиданно добавил он.

–  Как домой?
– удивилась Катя.
– Вы серьезно?!

–  Серьезней некуда, - подтвердил Олег.
– Хотя после того, как отработал распределение в одной нашей больнице и получил грант на учебу за рубежом, был уверен - уезжаю навсегда. Маму хо­тел со временем перевезти и поначалу ради этой благой цели сил не жалел: учился, работал, язык совершенствовал, во всякие юри­дические тонкости вникал. Жил по графику: поспал - и за работу.

–  А давно вы здесь?

–  Скоро три года.

–  Странно...

Катя задумалась: человека, который хотел вернуться на родину и честно в этом признавался, за два месяца жизни в Германии она встретила впервые.

–  И почему передумали? Расскажите, для меня это важно.

–  Стоите перед выбором?
– предположил Олег.
– Не уверен, по­может ли вам мой рассказ: каждый свой путь сам выбирает... Хо­рошо. Понимаете, раньше мне казалось, ностальгию люди просто выдумали - от лени, от безделья, от желания как-то себя оправ­дать... Ну как бы вам объяснить...
– попытался он подыскать пра­вильные слова.
– Вам знакомо понятие «территория души»?

–  Да, - неуверенно кивнула Катя. В памяти всплыл давно прочи­танный роман писательницы-землячки.

Очень правильное понятие - «территория души». С одной сто­роны, ну какая может быть территория у души? Если, конечно, не считать тело, в котором она живет. А на самом деле такая терри­тория есть: место, где ей хорошо, комфортно, где царит умиротво­рение, покой... Весной мне надо было принять окончательное ре­шение: остаюсь или возвращаюсь? Никак не мог определиться, и на нервах все пошло не так - на работе перестало ладиться, грипп подхватил. Слег с высокой температурой, впадал в забытье. И пре­следовали одни и те же видения: первая любовь, мама, ребята во дворе и те самые яблоки... Не поверите, но я даже их запах чув­ствовал! Так могли пахнуть только те яблоки, из детства!

– вооду­шевленно уточнил он.
– Очнулся и сразу решил: возвращаюсь! И так стало на душе легко, свободно. Понял: убегал от самого себя, старался не слышать, как мается душа, жил умом, а не сердцем. Стоило определиться - и пошел на поправку. Дела наладились. По­ставил новую цель: стать со временем таким же детским кардио­хирургом, как профессор Сандина. Ну, чтобы таким, как вы, не при­шлось лететь за помощью в другую страну, - пояснил он.
– Мову пачау вывучаць... Мабыць, за мяжой найбольш востра паустае пы- танне: хто ты ёсць насамрэч?

–  А как ваши друзья отнеслись к такому решению?

–  Вы имеете в виду тех, кто здесь работает?
– уточнил Олег.
– Так здесь мы большей частью не друзья, а конкуренты в борьбе за место под солнцем, - усмехнулся он.
– И это нормально: стимули­рует... Думаю, некоторые из них обрадовались.

–  А те, кто не обрадовался?

–  Те считают мое решение ошибочным. Только я думаю иначе. Эмиграция - жестокая штука: здесь по ночам каждому снятся свои яблоки. Рано или поздно наступает момент истины, но изменить что-то уже невозможно: работа, семья, дети. Страшно. И возраст, опять же. Яблоки - это и есть ностальгия. Иногда она переходит в хроническую форму, как болезнь. Многие эмигранты спят и ви­дят, как бы вернуться на родину, но не все могут в этом признаться даже себе, Так и чахнут при полном внешнем благополучии.

–  Вы уверены?
– озадачилась Катя.

Такое она опять же слышала здесь впервые. Конечно, в русско­язычном кругу часты рассказы о родине - где кто родился, вырос, учился. Но особенной грусти в этих разговорах она не уловила. Или дело в чем-то другом?

Уверен, - кивнул Олег.
– Вот давайте возьмем пример из жизни растений. Хорошо известно - пересадить взрослое дерево, чтобы оно прижилось, практически невозможно. Разве что с огромным комом земли, сохраняя корни в благоприятной среде. И пересажи­вать желательно в подобную же среду обитания: береза никогда не приживется в пустыне среди кактусов. Люди - как деревья: эмигрируя, они должны выдрать себя с большим «комом земли». Если безжалостно отсечь корни - могут не прижиться, а если и приживутся, то все равно не будут такими, какими могли бы вы­расти на родине, - пышными, красивыми. Разве что в оранжерее...

–  А вот здесь я с вами не соглашусь, - все еще раздумывая о сво­ем новом окружении, перебила Катя.
– Многие здесь продолжают цвести и пахнуть. Во всяком случае, я пока только таких встречала.

–  Вы здесь недолго и наблюдаете за видимой частью айсберга, - многозначительно произнес Олег.
– Поначалу и мне так каза­лось... Вот только прежней питательной среды даже пересаженно­му с комом земли дереву хватает ненадолго - от силы на несколь­ко лет. И если к тому времени не образовались новые корешки и не пошли новые ростки - начинается процесс увядания.

–  Новые ростки, я так понимаю, дети?

–  Да. Но здесь кроется другая беда: когда они вырастут, это будут уже гибриды. Потому что изменилась среда обитания. Не исключено - через несколько поколений они окончательно поте­ряют родительские черты. Но я хочу, чтобы мое продолжение со­хранилось... как вид, что ли. Эволюционировало - да. Но при этом не потеряло идентификационный код или, того хуже, не превра­тилось в перекати-поле.

–  А вы философ, Олег, - переваривая монолог доктора, уважи­тельно заметила Катя.