Бессердечное небо

Вместо того, чтобы сказать ему правду, как, наверное, и следовало бы, я постарался прикрыть свою задницу. Я пытался соврать так хорошо, насколько было возможно, и заявил, что я показываю знак мира всем своим BFF BJ. Я еще сказал, что, возможно, предложу и Дариусу. Словно для меня подобное поведение совершенно нормально и не является полной хуйней.

Знак мира? Ебучий знак мира??? Теперь я должен исправить ситуацию и попытаться воскресить этот знак, показывая его случайным парням, всякий раз, когда Калеб будет рядом, продолжая обманывать, привязав его к солнечной стали и никогда не допуская, чтобы он распался. Я должен стать Рэмбо в своей лжи, выпотрошить все крохи честности и оставить за собой кровавый след правды, пока не останется только ложь.

Я должен действовать предельно жестко, поскольку если Калеб когда-нибудь усомнится во мне, или он узнает правду, то я умру. И не просто в драматическом метафорическом смысле, я буквально умру. Я встану прямо под луной и попрошу ее прикончить меня, так как мне не хочется жить в мире, в котором я потеряю Калеба Альтаира.

Даже если я буду мучиться всю оставшуюся жизнь и буду вынужден вечно хранить эту тайну в своем сердце, пока она не сожрет его и не оставит после себя лишь горечь. Мне придется смириться с тем, что Калеб женится на какой-нибудь девушке, с улыбкой на лице присутствовать на его свадьбе, смотреть, как он рожает от нее детей, и при этом вспоминать, как я когда-то отсосал его член и показал ему знак мира, делая вид, что для меня это совершенно ничего не значит.

Я стану злым, одиноким и никогда не женюсь, слишком переполненный гневом, ничего не смогу поделать, кроме как погрязнуть в собственных чувствах. И в последний день своей жизни, когда я состарюсь и поседею, и буду одиноко жить во дворце, полном красивых вещей, которые коллекционировал, заполняя пустоту внутри себя, то возьму нож, вырежу свое сердце и оставлю его на пороге Калеба. Тогда, и только тогда, я дам ему понять, что любил его так глубоко, так безответно, что это разрушало меня каждый день жизни с момента нашей встречи в его комнате.

Или, возможно, он покончит со мной сейчас и больше никогда не захочет со мной разговаривать.

О звезды, я все испортил. Я потерял Кэла навсегда.

Заунывный скулеж сорвался с моих губ, и я задрожал на морозном воздухе, углубляясь в темноту, мое тело жаждало контакта с окружающей меня стаей. По своей природе я ищу утешения у Волков, но здесь, внизу, у меня нет стаи, во всяком случае, такой, к которой я могу прийти прямо сейчас. Оскура всегда меня принимают, когда я нуждаюсь в комфорте других Волков, но у них есть свои Альфы, а у меня нет никакого желания бороться за власть над ними. Кроме того, если я пойду к ним, то увижу Розали и вспомню, как Калеб смотрел на нее, когда мы вместе ее трахали. При мысли о нем и его любви к вагинам моя душа запылала, и я понял, что, скорее всего, если пойду к ней сейчас, то попытаюсь вырвать ей горло.

Поговорить об этом с Максом или Дариусом я не могу, а теперь, когда ушла Дарси, говорить больше не с кем. Орион оказался единственным во всем этом месте, кто вообще знает о моих чувствах к Калебу, но я ему не нужен. Он снова и снова отвергает мою привязанность, а сейчас я не в силах вынести очередной отказ. Так что я нашел дорогу в самый темный, самый одинокий угол всего Берроуза, уселся там и заскулил, скорбный звук полился из меня, когда я запустил руки в волосы и уткнулся лицом в колени.

Я потерял его. Вот и все. Я прошёл путь от ничего до минета за шестьдесят секунд. Я сел на поезд до королевства Диклик даже не остановившись в округе Поцелуев. Я должен был уделить больше времени его рту, убедившись, что он хочет этого. Я многое успел бы проделать языком между его губами и выяснить, хочет ли он вообще, чтобы я отправился в поход на юг. О чем я только думал? Я был так взволнован. Но ведь это всегда была моя проблема, так ведь? Я был глупой шавкой, которой достаточно лишь предложить крошечную косточку, чтобы он пришел в восторг. А у Калеба кость огромная. По своей природе я хочу закопать ее где-нибудь, но мой рот явно не лучший вариант.

Я переступил черту, и теперь он намерен отвернуться от меня. Должно быть, я совершенно неправильно истолковал обстановку в комнате, и теперь мне кажется, что я, еб твою мать, сексуально домогался своего друга. Наверное, все дело в крови. Должно быть, он на мгновение растерялся, а я, как мудак, позволил себе поверить, что ему нужен именно я, и что теперь? Как нам теперь жить дальше?

На меня накатила тошнотворная правда, потому что я точно знаю, что мы никогда не сможем преодолеть это. Я в одиночку ударил по нашей дружбе молотком в форме члена, вытащил ее, брыкающуюся и кричащую, в лес, добил ее еще одним кровавым ударом по голове, а затем закопал на шесть футов под землю. Это убийство друга. Гребаное убийство в масштабах друга.

Я медленно начал стягивать с себя треники, решив, что мне станет легче, если я перекинусь и пойду наверх, побегать под луной. По крайней мере, луна выслушает мои жалобы, она всегда оставалась верной спутницей.

— Стоит ли мне знать, почему ты плачешь и раздеваешься в темноте? — глубокий голос Лэнса Ориона прозвучал надо мной, и я вскинул голову, когда хныканье застряло у меня в горле.

— Я не плачу, — глухо ответил я, натягивая штаны. — Я хнычу.

— Одно и то же, шавка. — Он откусил кусочек от буррито в своей руке, а я нахмурился.

— Почему ты ешь здесь в одиночестве? — Отвлекся я от своих проблем.

— Потому что я остался голодным после хотдога, а есть одному в столовой — это особый ад для меня, поскольку все относятся ко мне как к гребаному изгою, — пробормотал он, откусывая еще один кусочек буррито и проглатывая его. — Поэтому я приготовил себе перекус на кухне — ну, технически, я напугал маленького Оборотня Мышонка, заставив его приготовить его для меня. — Он хихикнул. — Полагаю, я не буду мешать тебе плакать.

— Хныкать, — прорычал я.

— Угу, — легкомысленно сказал он, отворачиваясь от меня.

— Подожди, — позвал я. — Ты… услышал, как я хнычу, и пришел проверить, все ли со мной в порядке?

— Совершенно, нет, — пренебрежительно сказал он, но, наверняка, его вампирские уши уловили мои хныканья? Он должен был понять, что это я, и захотел помочь. А если он захотел помочь, то, возможно, он сможет дать мне то, что мне необходимо.

Отчаянно вскочив на ноги, я побежал за ним, когда он пошел прочь, и тот факт, что он не умчался со своей вампирской скоростью, дал мне совершенно точный ответ, что он хочет меня утешить.

— Тебе, наверное, нужна компания. Ты скучаешь по Дарси, — произнес я, и он, ничего не ответив, принялся еще энергичнее уплетать свой буррито. — Может, иногда я могу спать с тобой по ночам? Я могу наложить иллюзию на свои волосы, чтобы они казались голубыми, и если я буду говорить высоким голосом, то, возможно…

— Я прерву тебя прямо здесь, Сет, — перебил он меня, проглотив еду, которая была у него во рту. — Не существует никаких обстоятельств — я повторяю — никаких обстоятельств, при которых я бы позволил тебе притвориться Дарси, чтобы у тебя была возможность обнимать меня в нашей гребаной постели.