Бессердечные изгои. Падший враг

Она все еще смотрела на меня, когда я взял свою пустую тарелку от овсянки, книгу и вышел из комнаты. Я знал, она хотела обидеть меня, но у нее больше не было такой силы.

* * *

Отец оказался прав. Грейслин решила остаться в особняке на Рождество, в то время как ее мать сбежала в наш дом в Хэмптоне и собрала вокруг себя разведенных подружек из Нью-Йорка.

Плюс всего этого был в том, что сквозь годы во время каникул я поменял свою комнату и теперь жил в отдельном крыле, подальше от Грейслин. Я вполне легко мог избегать ее, если бы захотел.

И я действительно хотел, потому что она была занозой в заднице.

У меня получилось избегать ее на протяжении всех каникул, кроме самого Рождества, на которое мы втроем обменялись подарками.

Отец подарил мне классический спорткар 1966 года – Shelby 427, а моей сестре винтажную тиару – настоящая ценность, вся покрытая бриллиантами. Мне достались смешные носки и свитер от Грейслин. Я подарил отцу футляр для сигар с гравировкой, а Грейслин замороженных мышей и корм для змей из зоомагазина. Этот подарок вызвал у нее неловкий смешок, а у отца раздраженное мычание, но он был слишком занят мыслями о крахе своего брака, чтобы тратить время на упреки в мою сторону.

Еще один день прошел, потом другой… Так приятно было осознавать, что завтра я вернусь в Академию имени Эндрю Декстера, а Миранда до сих пор не вернулась, и Грейслин, которая была где-то здесь, чувствовала себя жалкой и потерянной, как я первые два года в академии.

Этот повод стоил звания праздника, поэтому я решил пойти вниз на кухню посреди ночи и обыскать винный холодильник. Я не собирался пить сегодня, но хотел привезти несколько бутылок с собой в общежитие. Риггс и Ники оценили бы это, и нам хватило бы алкоголя до самой Пасхи.

Я спустился босиком вниз с пакетом и начал набивать его дорогими бутылками. Потом зашел в кладовку, где не было света, и начал запихивать вредную еду в другой пакет. В этот момент я услышал тихий недовольный вздох за спиной. Точнее, это было больше похоже на икоту. Я обернулся, думая, что это кто-то из работников, но увидел прямо перед собой сводную сестру, похожую больше на призрак, а не на саму себя.

Мы стояли в кладовке, уставившись друг на друга, и лишь слабый свет от вытяжки снаружи освещал наши лица.

– Ты плачешь? – я усмехнулся. Ее глаза сияли, лицо было мокрым.

– Не глупи. Из-за чего мне плакать? – Она торопливо вытерла щеки, не сдержав смешок.

– Потому что вашей семейной жизни не существует, у тебя нет настоящих друзей, нет особенных талантов, и однажды твоя обычная красота померкнет, и ты постепенно скукожишься, – галантно предположил я.

Она хихикнула, что было больше похоже на царапание гвоздем школьной доски, прежде чем разразиться диким воем. Я ничего из этого не понимал. Вообще ничего. Она победила. Она была здесь, а я уехал. Я не простил ее, нет. В том плане, что собирался отомстить, когда представится возможность. Но я принял ситуацию, как она есть, за все прошедшие годы. И никогда не позволял ей увидеть, как меня огорчало это. Позволять кому-то увидеть, что ты чувствуешь из-за их действий, было самым худшим, что ты мог сделать с собой. Особенно если ты не доверял им эти самые чувства.

– Ты такой придурок, Арсен, неудивительно, почему твой отец любит меня больше тебя! – Она толкнула меня в грудь, но все еще плакала, почти истерически, и мы оба знали, что это была слабая попытка скрыть ее истинное лицо.

– Что ж, наслаждайся своим срывом, сестренка. Увидимся в следующем году. Только если Дуг не решит, что его окончательно достали Лэнгстоны, – проговорил я, перекинув пакеты с нездоровой едой и алкоголем через плечо и пожав плечами.

– Нет! Не уходи, – сказала она, когда я попытался обойти ее, но она втиснулась между дверью и мной.

Это паршивая угроза… Я взглянул на свои часы. Было поздно, но даже если это было бы не так, сейчас неподходящее время слушать бред Грейс и ее жалобы.

– Ты хочешь поговорить об этом? – хмыкнул я.

– Вообще-то… – На ее лице медленно расползлась улыбка. У нее было приятное лицо. Я должен был признать это. Она уже вышла из этой неловкой формы подростка. И она не только была горячей, но еще и совершенно недосягаемой. Что, конечно же, волновало мой подростковый член. – Я могла бы придумать более приятное занятие для наших ртов, учитывая, что ты собираешься уехать через несколько часов.

Я сглотнул, наблюдая за ней из-под полуприкрытых век. Уважающий себя мужчина во мне хотел сказать ей поиграть с собой пальцами в душе. Гормональному подростку во мне не терпелось узнать, использовала ли она свой действенный язык с пользой с тех пор, как мы поцеловались.

– Мне нужно, чтобы ты была конкретнее, – сказал я, выгнув бровь и преуменьшая свой интерес.

– Например, рассказать, что я хочу с тобой сделать? – она ухмыльнулась, скрывая боль.

– Демонстрация будет лучше всего.

– Ну ладно, ковбой.

Она закрыла за собой дверь. Я включил свет. Мне хотелось увидеть все, что будет происходить. Часть меня не могла поверить, что это происходило (часть гормонального подростка). Другая часть думала, что я сошел с ума, позволяя ее зубам приблизиться к моему члену (уважающий себя мужчина).

Но как только она меня толкнула назад, моя спина врезалась в высокие стеклянные бутылки с привезенной минеральной водой, я решил рискнуть. Грейслин упала на колени и действовала быстро, стянув с меня штаны. Она даже не хотела меня целовать. Мой член выскочил из спортивных штанов. Он был длинным, твердым и набухшим после всех наших разговоров и факта высоких ставок.

Она схватила его за основание, выглядя немного неуверенно. Я был почти уверен, что она впервые столкнулась с членом лицом. Она посмотрела на меня из-под густых ресниц.

– Ты думаешь обо мне иногда? Когда ты там, в пансионе?

Постоянно. И только о плохом.

– Если ты спрашиваешь меня, хочу ли я переспать с тобой, то вот ответ, – проговорил я, двинув бедрами вперед, мой член уткнулся ей в щеку.

– Нет, я не про секс. Ты хочешь большего? Ты… я тебе нравлюсь? – Ее глаза умоляли, но я прекрасно знал, что она была неискренней. Ей просто было больно. Вся разбитая из-за наших родителей. Если я покажу ей сострадание, она воспользуется этим против меня.

– Грейслин, я здесь не для того, чтобы сказать тебе, какая ты милая. Если хочешь сосать мой член, то приглашаю. Если нет, то отойди и отпусти меня. Этого слишком мало, слишком поздно, – сказал я с ухмылкой, проводя пальцами по ее волосам и заправляя их ей за ухо.

Иронично, но это заставило ее действовать. Она стала разгоряченной и требовательной. Возбужденной от идеи завоевать меня. Ее губы обхватили мой кончик, и она взяла глубже. Я откинул голову назад, из моего рта вырвался стон. Я наслаждался несколькими минетами в прошлом, но никогда с тем, кого знал. Это ощущалось по-другому, словно подчинение. Я понял, что видеть Грейс подчиненной было даже лучше, чем доводить ее до слез грубостями. Потому что, когда я обижал ее, она ненавидела только меня. Когда я использовал ее, она к тому же ненавидела себя.