Бессердечный принц. Раскол

Нельзя перечить цесаревичу и пренебрегать его приказами. Уж сколько было случаев, когда я по дурости показывала своеволие. Однажды я взбрыкнула после очередного приема, за что сразу же поплатилась. Всего-то нашла фотографию юной и прекрасной принцессы Вильгельмины из Австро-Венгрии.

***

Подобные снимки пачками присылали консулы иностранных государств в надежде, что наследник российского престола наконец остепенится. Желательно с той, которая принесет в страну «правильную» повестку запада. Но почему-то именно Вильгельмина и ее робкая улыбка вызвали раздражение: то ли девичьим румянцем, которого я давно лишилась, то ли пронзительным синим взором. Или во всем виновата дурацкая шутка Алексея про полные губы и свежесть девичьего тела.

Он стоял близко, я ощущала знакомый аромат древесины, влажной травы и хвои. Всего пара сантиметров между нами, а чудилось, будто мы на разных берегах Невы.

— Женишься на австрийской принцессе, я уйду, — по коже пробежали мурашки, когда холодные пальцы несильно сжали горло.

Взгляд Алексея обжигал, я будто провалилась под лед. Страшно, лёгкие наполнялись водой, и дышать с каждым разом становилось все труднее. Он опустил ресницы, затем чуть-чуть склонил голову набок. На плечи давила толща воды, тяжёлые одежды тянули на самое дно.

Убивающее молчание длилось недолго, однако потрепало мне нервы и потерзало душу скрытым страхом перед цесаревичем.

— Ну попробуй, — усмехнулся Алексей, — заодно проверишь, как далеко простираются границы моего терпения. Только помни, что у поводка ограниченная длина. А ошейник на твоей прелестной шейке из украшения легко превратится в удавку.

— Это угроза?

Ответа не последовало, но я и так его знала.

***

Воспоминания сменились ярко-жёлтыми пятнами от электрических ламп. По мере того как мы спускались ниже, прохладный сухой воздух сменился спертостью и затхлостью. Воняло старым подвалом, мхом, застойной водой, а каждый миллиметр этого места опутывала паутина боли, ужаса, унижения и… смерти.

— Аккуратнее, порожек, — предупредил меня Рябов.

Сухая ладонь нашла мою руку, затем пальцы крепко сжали кисть и удержали от падения. Покосившись на обнажившийся край браслета, Рябов тактично промолчал. Он сразу заметил царскую чеканку и учуял мощь артефакта звериным нутром.

— Давно ты служишь? — спросила я невпопад, просто для поддержания мнимой безопасности.

Заштукатуренные стены давили, полукруглые арки и отсутствие окон нагоняли депрессию. Не хотела бы я сюда попасть. Никогда.

— Нет, ваше сиятельство, — качнул головой Рябов. — Перевели из училища...

Где-то вдалеке раздался истошный крик, я вцепилась в рукав темной формы и застыла. Вопль повторился раз, другой, затем стих. Ощущение липкого кошмара, который окутал меня с головы до ног, усилилось. На лицах многочисленных охранников не промелькнуло даже сочувствия, они оставались спокойны и неподвижны, словно каменные изваяния. Никто не отреагировал на удаленные стоны, не спросил, куда мы так спешно двигались с Рябовым.

Карточка-пропуск, документы, краткий отчет кто и с каким визитом пожаловал — все, что потребовалось для входа в лифт на нижние этажи.

— Вам лучше закрыть уши, княгиня, — посоветовал мне Рябов.

В тишине кабины, куда не проникали звуки извне, стало как-то спокойнее.

— Общественность в курсе подобных выходок охраны? — сухо поинтересовалась я.

— Простите, княгиня. Не могу знать.

Ясно, понятно. Закройте рот, ваше сиятельство. Замелькали цифры на табло, а у меня в ушах все еще гремели вопли несчастного. Сцепив пальцы в замок перед собой, я прикрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. А когда прозвенел долгожданный колокольчик над головой и створки распахнулись, передо мной встал Влад Ящинский собственной персоной.

Форма была испачкана кровью.

Глава 12. Алексей

Выезд из Петербурга перегодила толпа демонстрантов: часть из них выкрикивали лозунги вроде «Верните наши права и землю!», другие же размахивали флагами и печально озирались по сторонам. Акция не планируемая, потому приезду околоточных и прочих сотрудников полиции я нисколько не удивился. Зато с интересом понаблюдал, как бравые надзиратели порядка уговаривали упрямую молодёжь уйти.

Желательно вместе с плакатами, где лицо императора перечеркивали кроваво-красные полосы.

— Чернь, — презрительно скривил губы Рахмат Алишерович.

— Безбожники, — вторил ему Тихон Федорович. — На императора нашего, отца всея Руси, нападают.

— Или, — я оторвал взгляд от переполненной улицы и перевел на озадаченного Быстрикова, — они злы. Народ у нас такой. Сколько благ ни давай, все равно недовольные найдутся.

Пока мы общались, крики и оскорбления переросли в первые драки. Подросток бросился прочь от дубинки надзирателя, за что получил удар по голове. Тут и там загремели клаксоны, испуганные водители выскакивали из салонов, оставили транспорт прямо на дороге, поскольку опасались нападения. Кто-то толкнул подростка: юный активист ударился о дверцу. Его перекошенное от злости с примесью страха лицо мелькнуло в нескольких сантиметров от окна. Если бы он видел сквозь затемненное стекло, наши взоры обязательно схлестнулись бы в схватке не на жизнь, а насмерть.

— Нужно эвакуироваться. Ваше императорское высочество, здесь опасно, — моментально оценил ситуацию темноволосый офицер за рулем.

Хмыкнув, я отклонился и, проигнорировав, дернувшегося Тихона Федоровича, посмотрел на Рахмата Алишеровича. Полумрак очертил острый профиль, отчего Соловьев стал похож на хищную птицу. Совсем не безобидного соловья. Что-то стремительнее и опаснее.

— Выйдете, Рахмат Алишерович? — я приподнял бровь, в голосе промелькнула издевка.

Конечно, отцовский прихвостень никуда не пошел. Ему вообще не рекомендовалось светить лицом перед общественностью, ведь знаменитый Соловей-разбойник уж больше тридцати лет числился мертвым. Согласно всем учебникам истории его казнили в девяностые годы, когда вторая волна революции была жестоко подавлена отцом.

— Попробуйте объезжать, — поджал губы Тихон Федорович.

— А охрана? — удивился водитель.

— Догонят. Сейчас важно увезти цесаревича в безопасное место.

Я с удовольствием прислушивался к их тихой беседе. Рахмат Алишерович связался с охранной, в темноте замигал светодиод наушника.

Лейб-гвардия императора имела практически неограниченные полномочия и самые передовые средства защиты: оружие, техника, связь. В трех машинах за нами сидели сотрудники, у каждого второго — автомат, снайперская винтовка или пистолет. Впереди, через три гражданских автомобиля — неприметными тенями в микроавтобусах сидели маги. Два огневика, возможно, водник или менталист. Еще эмпат, чтобы определять настроение противника и вероятные намерения.

Именно рекомендации эмпата уезжать я слышал сквозь приглушенный шум толпы. Низкий голос считывал реакции, давал просчет на возможное поведение, пока остальные думали о безопасном маршруте.

— Генерал, это Волк Один. Прием. Движение в ста метрах от вас. Оранжевый уровень, повторяю, оранжевый уровень.

Понятно, магов нет, зато оружие есть. Призванных никто не почувствовал, да и мой браслет оставался холодным. Лишь раз он нагрелся, когда знакомый аромат ладана закружился по салону. Я посмотрел на место рядом с Тихоном Федоровичем. Его мантия приподнялась и опустилась обратно на сиденье, а тени сгустились, обрисовав фигуру Жнеца.