Бессмертие. Владимир Михайлович Комаров

Теперь очередь журналистов посмотреть на корабль. «Восход». Передо мной распахнута металлическая дверь. Один шаг — я в лифте.

— Поехали, — говорит мне особенный, единственный в мире «лифтер»… Из круглого окошечка лифта смотрю, как уходит вниз площадка. Все меньше и меньше фигурки людей, оставшихся на площадке.

— Пожалуйста!

И я выхожу на металлический мостик. Справа, впереди, слева — даль, которую можно видеть, наверное, только с самолета: горизонт не закрыт скоплениями домов. Далеко-далеко от меня сходятся земля и небо. А сзади — ракета. Ровной цилиндрической стеной уходит она ввысь. С лифтовой площадки туда ведет металлический трап. Не отпускаю рук от поручней: справа — ракета, слева — воздух. Наконец и площадка. Самая верхняя. Смотрю вниз на фермы, которые держат ракету: они кажутся мне отсюда тоненькими, жидкими. А ракета и над площадкой — все еще великан. Маленькими кажутся все здания, разбросанные вокруг стартовой площадки. Теперь они, весь ландшафт, раскинувшийся подо мною, выглядят, как макет.

Сюда не долетает обычный шум предстартовых дел. Команды передаются по радио, как летчикам. К поручням площадки прислонен какой-то диск, завернутый в синтетическую пленку. Догадываюсь — люк корабля… Здесь тихо. Только вдруг затрепещет на ветру алая ленточка. Она напоминает: здесь еще надо работать стартовику. Но пока вокруг меня пусто. Огибаю корпус ракеты… Гагарин, одетый в меховую куртку, словно гид, встречает около самого люка…

— Вот, становитесь на ступеньку, лучше будет видно, — предлагает первый космонавт.

Всовываю голову внутрь кабины, оглядываюсь по сторонам. Три кресла. Среднее чуть выдвинуто вперед. Это место Феоктистова. В глубине, у дальней стенки кабины, кресло Егорова. Около входа — кресло командира корабля Владимира Михайловича Комарова. Напротив него — пульт. Управление кораблем — одна из главных задач командира. Что сказать об «интерьере»? Белые стены, словно созвездиями, усыпанные группами приборов. На видном месте маленький глобус. Круглые окошки иллюминаторов… Мое время истекает. Я еще раз смотрю вокруг на желто-бурую осеннюю степь, на домики, рассыпанные под ногами, на бетонный квадрат стартовой площадки, по которому, словно жуки, ползают автомобили. Такой видят Землю космонавты в последний раз перед отлетом…

Когда мы уходим со стартовой площадки, я замечаю белый щит, усеянный гвоздиками, что-то похожее на табельную доску. На некоторых — одна-две алые ленточки. На одном целый букет. Какие-то предстартовые работы уже закончены…

Утром следующего дня мы снова на стартовой площадке. Солнце только что встало, как раз за ракетой, отчего она кажется настоящим великаном. Последнее предстартовое заседание Государственной комиссии.

Руководители служб рапортуют: все системы работают нормально, к полету готовы. Все системы: и те, что сделаны руками советских людей, и те, которые созданы природой, — система атмосферы, система Солнца. Погода будет хорошей. Опасных излучений не предвидится… После рапортов специалистов последний акт: члены Государственной комиссии подписывают разрешение на старт. Я смотрю, как растет столбик подписей. Угловатые, округлые, размашистые, короткие. Легко быть здесь графологом. Талант и воля этих людей не нуждаются в доказательствах…

Белый автобус въехал на бетон площадки. Один за другим выскакивают из него Комаров, Феоктистов, Егоров. Легкие голубые куртки, темно-серые брюки, на головах белые шлемофоны… Так они и полетят. Ни скафандра, ни гермошлема. Черт возьми! По-моему, одна эта перемена костюма космонавта больше скажет простому человеку о прогрессе советской космической техники, чем толстые тома отчетов. Последний земной рапорт: «Готовы». Крепкие мужские поцелуи. Взмахи рук с площадки лифта: «До свидания, Земля!» Еще раз нам машут руками все трое уже с той верхней площадки, на которую выходит люк корабля. Пора уходить.

На наблюдательном пункте, где сегодня разместились журналисты, поставлен телевизор. Вот они на экране, космонавты. Мы с ними, хотя они уже заняли места в своих креслах… Слышим голос Гагарина, дежурящего на связи с кораблем:

— Вижу, вижу, как смеется Константин Петрович!

Объявлена минутная готовность… Пусковые команды… Отрываюсь от экрана, чтобы увидеть взлет ракеты. Первая вспышка пламени… Дым… А они? На экране спокойные сосредоточенные лица. Ракета уже летит. Знакомое солнечной силы сияние. Гром, рев — не знаю, как назвать этот звук, который наполнил всю степь…

Ракета — это уже яркая звезда. Ослепительная, крупная, каких наше небо не знает. Еще немного — она уменьшается, краснеет.

— Я «Рубин». Земля, все идет нормально, — докладывает космодрому Владимир Комаров — командир первого космического экипажа. Он где-то далеко-далеко. Он и его два друга.

И вот исчезла светящаяся точка. Растаяло изображение на экране. Улетели!

Экипаж, коллектив, экспедиция… Многими словами пополнился космический лексикон, словами, которые говорят: действует много людей, не один человек.

Командный пункт, с которого идет разговор Земля — Космос и Космос — Земля, первым взял в деловой оборот это пополнение. Командный пункт — это просторная комната. Карты, графики, магнитофоны, серые ящики радиоаппаратуры, телевизоры…

Я пришел на пункт как раз к началу сеанса связи. Мой блокнот ложится на стол, который, как скатертью, покрыт картой мира. Дежурный по связи — Гагарин. Он сидит, держит в руках микрофон. Связисты-операторы, дежурные специалисты то, как один, поворачивают головы в сторону Гагарина, когда он говорит, то смотрят на металлический ящик, в котором заключен динамик. Оттуда звучит голос из космоса.

Гагарин просит космонавтов сообщить свои физиологические «параметры»: пульс, частоту дыхания…

Дежурный врач удовлетворенно кивает головой после каждой цифры, прозвучавшей из динамика. Кивают и связисты, и все, кто здесь находится: цифры обычные, знакомые, земные.

Входит Главный конструктор:

— Дайте нам связь с «Рубином»! — Он спрашивает о самочувствии у Комарова, Феоктистова, Егорова…

— Отлично!

— Отлично!

— Отлично!

Потом вопрос к Феоктистову:

— Как выполняете программу?

— Все идет нормально. Время идет быстро, а работы много.

— Ну, что ж, — смеется Главный, — оставлю вас на сверхурочную работу! Только сверхурочных не будет. Учтите!

— Готовы на общественных началах!

Другой сеанс связи. Опять микрофон в руках Главного. Я слышу просьбу командира корабля…

— Увидели много интересного. Хочется кое-что уточнить, разобраться получше. Весь экипаж просит продлить полет еще на одни сутки!

— Много есть, о друг Горацио, чудес на свете! — строчкой Шекспира отвечает Главный. — Конечно, много интересного. Но… будем выполнять программу! — четко заканчивает он.

Много интересного! Но придется тебе, Земля, потерпеть! Кое-что, правда, просочилось оттуда, из космоса: видели полярное сияние, очень красиво! Золотисто-желтые венчики на полюсах Земли!

Ни наши, ни американские космонавты не увидели полярных сияний… Сколько еще новостей привезут наши исследователи из космоса!

Это будет через несколько часов! Пора включать в репортаж рассказ Главного конструктора о том, как будет приземляться трехместный космический корабль «Восход».

Вот что услышали от него журналисты, когда он собрал их: