Бессонные ночи в Андалусии (сборник)

В Союзе не принято было крестить детей. Лиза, полукровка, крестилась вполне сознательно, более чем в зрелом возрасте, вдали от России. Вообще-то она считала себя человеком верующим и до крещения, но ни тогда, ни после, она так и не усвоила привычку посещать церковь. Из молитв, не считая, конечно, придуманных самой, часто по случаю, она знала лишь «Отче наш».

А Георгий, крещенный при рождении бабкой, тайно от родителей-коммунистов, был неверующим. Оставшись атеистом, в философском плане он был склонен скорее к индуизму, чем православию. Во всяком случае, его интересовала мистика кармы и реинкарнации. Посмеиваясь, он как-то сказал, что его греет мысль, появиться в следующей жизни в образе одуванчика. Лиза вспомнила шутку Гошки, когда стояла на отпевании.

«Смешно – Гошка в виде одуванчика, – усмехнулась про себя Лиза. – Но вообще-то, в нем было что-то от незащищенности одуванчика. Или только казалось? Конечно, казалось, и только на первый взгляд, – продолжала размышлять Лиза, не особо вслушиваясь в быстрое и малопонятное бормотание священника молитвы об упокоении вновь преставившегося раба Божьего Георгия. – На самом-то деле он обладал такой жизнестойкостью, волей или упрямством, что у меня вызывало раздражало. Впрочем, с настоящими одуванчиками тоже все не так просто. На даче мы с Племяшкой, сколько ни сражались с этими нежными сорняками, через день-два все шесть соток снова покрывались желтым ковром».

На обратном пути в супермаркете она купила бутылку финской водки и банку маринованных огурцов: соленых здесь не делали. Дома на кухне, не переодеваясь и не присев, открыла то и другое, налила водку в оставленную с утра на столе кофейную чашку, пальцами вытянула из банки маленький изогнутый огурец и направилась к своему креслу. Остановилась у комода, единственного здесь изящного предмета мебели, почти антиквариата, на котором стоял приемник, включила. В тишину дома ворвались энергичные голоса ребят из группы «Статус Кво», которые заканчивали песенный рассказ о том, что они «ин зе арми нау». «Хорошей службы вам, ребятишки», – сказала Лиза и отхлебнула водки из кофейной чашечки. Потом так и стояла у приемника, слушала старые знакомые мелодии, допивала водку, хрустела невкусным огурцом и думала, что надо написать Племяшке.

Водку она не любила, у нее сразу начинала болеть голова. Она вернулась на кухню, чтобы сварить кофе, закурила, и устало направилась к своему креслу у стола.

Со смертью Гошки бессонные ночи не закончились, а дни потянулись длинные и тяжелые в доме, ставшем теперь огромным и пустым. Каждое утро Лиза говорила себе: «Пора, пора сообщить племяннице, что ее дорого, любимого Гия уже нет». Но все медлила. Наконец, она достала из пачки бумаги, давно задвинутой в нижний ящик стола, чистый лист и начала писать.

Письмо. – Родная моя. Я все не решалась сказать тебе, что твой Гий был смертельно болен, а вот на днях умер.

Едва выведя эти строчки, Лиза зачеркнула слова «на днях», сообразив, что так не говорят о трагическом событии. Она поднялась и пошла к календарю, который висел в спальне. Страницу месяца марта украшала цветная фотография корриды, ее финальный акт. Один на один: тореро и бык. Последний миг, взмах бандерильи, когда вслед за этим бычина, с раздутыми от ярости и боли мордой, рухнет на песок арены. На календаре дата смерти Георгия была обведена синим фломастером.

«Значит. А что, значит? – задумалась Лиза. – Я же не знаю, какое сегодня число. И сколько дней прошло? Три, четыре, а может и пять?». Так и не вспомнив, сколько дней прошло со дня смерти Гия, она списала число с календаря.

Письмо. – Девочка моя, 20 марта твой любимый Гий умер. Как всегда, кажется невероятным, что вот только что человек был, а вот его уже и нет. На какое-то время остается нереальность случившегося. И боишься, что, если произнесешь или выведешь на бумаге слово «умер», вот только тогда-то и произойдет непоправимое. А потому и оттягиваешь момент. Он был болен и знал, что неизлечимо. Запущенный рак легких у курильщика с многолетним стажем не оперируется, а от химии он отказался. Он не хотел говорить тебе, просил меня сообщить, когда все уже случится, потом. Вот и случилось это «потом». Так вот, Племяшка, нет больше Георгия, Гоши, Гарика, Жоры, Жоржа, Джо, да как его только не называли! Как и у меня, у него накопилось много имен. Разные страны, разные языки, разные люди. Но для него самым любимым осталось изобретенное тобой в детстве имя Гий.

Я знаю, что позапрошлым летом вы виделись в Москве. Вы пробыли вместе всего дня три-четыре, на даче, а потом заспешили по делам: твоя мать к мужу в Копенгаген, а ты на какую-то модную московскую тусовку. Оказалось, эта встреча была последней. Кабы знать. Не терзайся. Гий не обиделся. Впрочем, он вообще никогда на своих не обижался, на чужих, бывало. Странно, правда? Обычно бывает наоборот. Но ты ведь знаешь, он вообще был со странностями, эдакое чудо-юдо из тридевятого царства.

Из спальни раздался сигнал гошкиного мобильника: пришло очередное сообщение. Лиза не переставала подзаряжать телефон, просматривая послания от коллег, друзей, знакомых, которые еще не знали, что Гошки больше нет. Но с каждой неделей телефон звучал все реже – печальная новость с опозданием спускалась из космоса на землю. А вот пропущенный Лизой месседж от племянницы: «Гий, Лиза, куда вы пропали? Буду в Мадриде недели через две. Может быть, встретимся? Весь трехдневный визит расписан по минутам. К вам не смогу, наверное, вырваться, а вы не махнете в Мадрид?»

«Вот удобный случай, – мелькнуло в голове. – Послать ответ сразу, написать коротко и просто, как писали в официальной хронике такого рода: «После тяжелой и продолжительной болезни скончался известный изобретатель, инженер-электронщик Георгий Алексеевич Терехов».

Но она не стала этого делать, наоборот, отключила все телефоны, а еще через минуту выдернула и шнур компьютера. Потом заглянула на кухню, покружила по комнате, остановилась на пороге спальни Гошки. С тех пор как он умер, Лиза редко заходила сюда и не оставалась надолго. На его диване, накрытом клетчатым пледом, лежали в прозрачной папке документы, которые оставила Нора. Лиза ни разу не притронулась к ним.

Она вышла на террасу, передумала, поднялась на веранду, и сверху увидела мальчонку, который развешивал на столбах объявления о традиционных скидках в продуктовых магазинах в ближайший четверг.

– Стало быть, сегодня вторник, – сообразила Лиза, вспомнив, что объявления появлялись за два дня до распродажи. – Господи, так сегодня же ровно девять дней, как Гошка умер. Помянуть же надо, – заволновалась Лиза, поспешно спустилась и пошла на кухню.

Она достала водку, купленную после похорон, налила полстакана, выпила за упокой раба Божьего Георгия. На закуску пошли все те же маринованные огурцы из банки, которая так и стояла в холодильнике рядом с бутылкой.

Из приемника неслось виртуозное исполнение известной японской скрипачкой 40-ой сонаты Моцарта. Лиза присела на табуретку, долила остатки водки в стакан, выпила, чуть задохнувшись, хрипло прошептала «Царства тебе Небесного, Гошка» и уронила голову на стол, ударившись лбом. Она сидела так долго, не двигаясь, сжав виски, которые начали пульсировать болью, и снова отчаянно и жалобно завыла, как ей показалось, совсем тихо. И очень удивилась, когда ранним утром соседка, Мария Долорес, завидев ее на террасе, спросила, не мешает ли ей вой какой-то бездомной собаки.

С того дня Лиза решила быть осторожней и стала плотно закрывать все двери, чтобы снаружи ее странный плач, похожий на вой одинокой собаки, не был слышен. Свет по ночам она тоже не включала, слабо светился только дисплей приемника.

Гошкина коллекция оригинальных бутылок со смешными этикетками заметно убывала. Через день-два Лиза открывала новый «шедевр». Едва рассмотрев рисунок и название напитка, открывала бутылку, наливала и начинала пить маленькими глотками и вроде неспешно. Но почему-то бокал быстро пустел, приходилось снова его пополнять. Зато питье приносило ей минуты сна, забвения, улетов в ирреальность, как и сейчас.