Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)

Но главное у брата, конечно, не снаружи, а все-таки внутри было. Где-то там, в мозгах, всё менялось. Он о чем-то непонятном говорить начал. Я его с самого детства не всегда понимала, он умнее меня был и разбирался в таких вещах, в которых я совсем терялась, но тут дело было не в этом. Сидят, например, на лавочке в саду Айзек Белмонт и Мелани Хаммонд, болтают, ничего такого удивительного или особенного, даже за руки не держатся. А Рэйнард вдруг говорит: «Она ему нравится». Как, спрашиваю его, узнал, откуда? А брат в ответ: «Чувствую». А через неделю Айзек и Мелани уже и за руки держатся, и яблоками друг друга кормят. Я сначала думала, что Рэйнард просто так меня дразнит. Подумаешь, сказал ему Айзек, что влюбился в Мелани, а брат и решил подшутить. Но только чем дальше, тем больше брат такого рассказывал, что объяснить уже не получалось. То про старших ребят, которые с нами и не общались никогда, а то и про сестер-культисток. Глянул на одну как-то и говорит мне: «У нее сын был, но умер из-за этого культа. А она всё равно здесь. Я так чувствую». Уж, наверное, это не она сама ему шепнула! А брат не врал, это я всегда чувствовала, скажу я вам, мы же все-таки близнецы.

Я вам всё за пять минут рассказала, но на самом деле, это целых пять лет длилось. С того времени, когда я у себя с рукой неправильности заметила, до того, как у меня предплечье щупальцами обросло, а Рэйнард стал сам на себя не похож, а главное, стал «чувствовать», что у людей в головах.

Но такое со всеми нами там творилось. У Бекки Холбрук, моей второй подружки, глаза стали белые-белые, как молоко, а губы сморщились и стали до того тонкие, что их и не видно было, зубы постоянно торчали, будто она всегда скалится. А у Саймона Крайтона, который мне нравился… В общем, перестал он мне нравиться, скажу я вам. Кажется, только у моего брата больше изменений внутри, чем снаружи было. Но мы не задумывались, отчего это и почему. Просто так было, и всё.

А однажды Рэйнард меня увел в дальний уголок сада, усадил на траву и начал рассказывать, что он «почувствовал». Я ему сразу поверила, не только потому, что он никогда не врал, но на самом деле я и сама что-то такое подозревала, в глубине души догадывалась.

Что все изменения эти – из-за Храма и сестер-культисток.

Еще Рэйнард рассказал, что это только начало. И если всё будет продолжаться дальше, то я тоже стану сестрой-культисткой. Это мне уже не понравилось.

Против самих-то сестер-культисток я ничего не имела, но проходить всю жизнь с закрытым лицом, да еще и неизвестно что на этом лице – это то еще счастье, скажу я вам. Я бы и в Ист-Энде так ходила в респираторе, но если уж я оттуда вырвалась, то не собиралась так глупо всё заканчивать.

И мы решили убежать.

Это я первая придумала, но я и подумать не могла, что Рэйнард согласится! Брат мой всегда был правильнее, чем я, запреты никогда не нарушал, старших слушался. А тут вдруг – сбежать из приюта! Но сейчас я думаю, может быть, он не всё мне рассказал, что сам «почувствовал»? Если я должна была стать сестрой-культисткой, то кем же он? Братьев-культистов я никогда не видела…

Угадывать можно без конца, но правда в том, что мы улизнули. Сговорились, встретились ночью на крыльце – и сбежали. Это просто было, сестры-культистки по ночам собирались для ритуалов на заднем дворе, так что мы прямо через главные ворота вышли, и вперед по дороге. Не знаю, когда нас хватились, и хватились ли, но на всякий случай мы первую неделю прятались днем, а выходили только после заката. У нас с собой было немного еды, так что можно было не беспокоиться. А потом мы как-то и забыли о приюте, нас так никто и не нашел.

А ночевали мы в трущобах, прямо на улице. Знаете, что хорошо в трущобах? Там всюду люди, на каждом свободном клочке улицы люди, а поэтому всегда тепло. От людей тепло, прямо жарко. Кто-то гуляет, кто-то работает, кто-то живет – и весь этот человеческий суп вокруг тебя постоянно варится, ни секунды одиночества и покоя. Мы неплохо устроились, между красным кирпичным домом и старым сараем собрали себе какое-то гнездо и жили там. Правда, когда еда из приюта закончилась, надо было что-то решать. Рэйнард пытался работу найти, но вы сами знаете, это еще сложнее, чем все магические ритуалы за раз. Иногда нам удавалось что-то заработать, но денег хватало разве что на пару ужинов, и то скудных.

Сейчас мне терять уже нечего, так что могу честно рассказать: я начала подворовывать. Точнее, воровали мы вместе, но это я придумала. Рэйнард, он не такой, он сам никогда бы не стал. Он честный и правильный всегда был. Даже когда я заработать хотела… ну… как девушка… он мне строго-настрого запретил. Сказал, что лучше сам с голоду подохнет, но мне этим заниматься не даст. Только поэтому в те времена, когда совсем туго приходилось, мы воровали. Вот тут я добрым словом вспомнила приют и культ Шаб-Ниггурат, потому что щупальца мне очень помогали в этом деле, скажу я вам! Это же совсем не то, что ладонью в карман залезть! Одно маленькое щупальце никто и не заметит, а кошелек уже у меня! Рэйнарду гораздо хуже удавалось, он слишком порядочным был, но зато всегда следил, чтобы нас не поймали. Он же «чувствовал», понимаете, да? Так мы всё лето и прожили, а в начале августа мне удалось устроиться на нормальную работу, посудомойкой в бар. Платили там, конечно, копейки, зато можно было забирать с кухни еду, так что, когда листья на деревьях начали желтеть, мы уже неплохо жили.

А как осень пришла, стало холодать, и оказалось, что в трущобах не так много людей, как я думала! По ночам совсем плохо, холодно, и надо было что-то придумывать. Но денег на жилье нам бы точно не хватило, даже на крохотную комнатушку. И тогда брат меня за руку взял и просто по улице повел. Сказал ему довериться, а я ему и так доверяла больше всех на свете. А он шел такой сосредоточенный, серьезный, вел меня куда-то, мы уже из трущоб ушли, почти до самого Вест-Энда добрались. А это такой район, скажу я вам, нас бы оттуда вышвырнули только за то, что одежда была не очень чистая и модная! Ну да вы знаете, конечно. Так вот, где-то на окраине Вест-Энда Рэйнард вдруг остановился и говорит: «Теперь мы здесь жить будем».

Я сначала думала, что пошутил он. Стоим мы перед здоровенным таким домом, у нас весь приют был меньше, чем эта громадина. Нам всех наших денег хватило бы разве что на один камень из фундамента, да и то вряд ли. Но Рэйнард уверенно в ворота зашел, через сад прошагал и заднюю дверь открыл, а я за ним прошмыгнула.

Вот так мы и оказались в доме Виктора… Как его там, я фамилию и не запомнила, немецкая, что ли, какая-то? Брат постоянно говорил, что это смешно и что есть книжка про доктора Виктора, с похожей немецкой фамилией, но я эту книжку не читала, так что шутки не поняла. Брат понемногу об этом докторе Викторе рассказывал, то, что «почувствовал», что уж тут правда, а что – нет, я знать не могу. Хотя Рэйнард, брат мой, никогда не врал, так что всё правда, наверное.

В общем, этот доктор Виктор сын богатых родителей и тоже сирота, как мы. Только он постарше нас, правда, примерно раза в четыре. Дом этот ему от родителей достался вместе с наследством, да только доктору Виктору деньги нужны не были, ему только наука была интересна. Целыми днями он в своей лаборатории пропадал, даже спал там, выходил только за едой, да и то не каждый день. Так понемногу он друзей растерял, а потом и слуг выгнал, так что когда мы с Рэйнардом его нашли, жил он в своем огромном доме совсем один.

И мы стали жить с ним. Точнее, он о нашем существовании даже не догадывался, брат за этим следил внимательно. Я этого доктора Виктора и не видела-то ни разу, даже не знаю, как он выглядел. А то если бы он нас заметил и выгнал, замерзли бы мы на улице до смерти, и никакие щупальца бы не помогли, скажу я вам! Заняли мы пару самых дальних от лаборатории комнат, устроились там хорошенько, о большем и мечтать не могли.

Я говорила, что мы воровали, и вы, наверное, думаете, что мы что-то из дома доктора Виктора брали, но это не так! Ни единой нитки я там не тронула, а даже наоборот, мы иногда доктору незаметно еду на кухню подкладывали, когда он совсем с головой в свои эксперименты уходил, а то он бы с голоду умер. Доктор этот, когда чем-то занят был, ничего вокруг не замечал, скажу я вам, ни дня, ни ночи, даже если бы я у него сплясала перед носом – и то, думается мне, бровью бы не повел! Мы, кстати, и за фюллером его следили, а то доктору же не до таких мелочей было. А то крысы и кошки в округе уже закончились, а в таком огромном доме и фюллер здоровый, скажу я вам, так что, если бы не мы, то быть доктору Виктору следующим. Но Рэйнард лишние щупальца пообрубал, и фюллер нас больше не беспокоил. Так что мы, выходит, доктору даже пользу приносили.

Так вот, жили мы в доме доктора Виктора, не мешали друг другу. Я всё так же работала в ресторане и хозяйством занималась, а Рэйнард подрабатывал от случая к случаю, а в свободное время сидел под дверью лаборатории доктора и как будто прислушивался. Я потом догадалась, что ему так проще «чувствовать» было, когда он ближе находился.

Как-то брат взялся рассказывать о том, что он там у доктора Виктора «почувствовал», но я мало что поняла. Рэйнард сказал, что доктор науку с магией мешает – это вроде ясно. То есть я, конечно, и не подозреваю даже, как можно науку и магию вместе соединить, но сама идея понятна. А вот дальше глупости какие-то начались, скажу я вам. Рэйнард сказал, что доктор Виктор хочет Богов уничтожить. Мол, они на нас влияют, а это плохо.