Бестия

Он наклонился к Пембертону, и голос его прозвучал непривычно громко:

— Сколько мы уже проехали от ворот?

— Почти четыре километра, сэр, — ответил тот, взглянув на счетчик.

— Не дорога, а черт знает что, а?

— По карте — три километра, — сказал Вайн. На носу у него остался беловатый след от стекла.

— Такое впечатление, будто мы уже едем несколько часов.

Продолжая ворчать и всматриваться в бесконечные рощи и гигантские стволы деревьев, Берден вдруг увидел большой особняк.

Деревья как-то резко, словно занавес, расступились, и перед ними предстал дом, ярко освещенный, как для съемок; искусственный лунный свет, зеленоватый и холодный, заливал его от фундамента до крыши. Дом имел странный и даже драматичный вид. Как барельеф на фоне туманно-темной впадины, он сверкал и переливался в потоках света. Квадраты и прямоугольники горевших оранжеватым светом окон сияли по всему фасаду.

Берден ожидал увидеть темный, опустевший, но никак не освещенный дом. Открывшийся перед ним вид напоминал первые кадры фильма о сказочных героях, живущих неведомо где, фильма о Спящей Красавице. И должна звучать мелодия, приглушенная и зловещая, в которой ухо отчетливо улавливает звуки рожков и барабанов. Тишина же мгновенно заставила почувствовать, что чего-то не хватает, и это что-то таит в себе ощущение гибельности. Звуки исчезли, но остался свет.

Дорога сделала еще одну петлю, и лес снова приблизился. Бердена охватило нетерпение, ему захотелось выскочить из машины и побежать к дому, ворваться, вломиться в него и увидеть самое худшее, что может быть. С трудом сдерживая нарастающее раздражение, он продолжал сидеть в ожидании, когда они подъедут ближе.

Первый взгляд на поместье вызвал ощущение мимолетности, предчувствия, преддверия чего-то. Лес расступился окончательно, и фары высветили конец дороги, упирающейся в обширную, покрытую травой лужайку с огромными редкими деревьями. Как только машины начали пересекать лужайку, у всех вдруг возникло ощущение, что они выехали на совершенно голое место, что они словно передовой отряд оккупантов, который где-то впереди ожидает засада. Дом, к которому они приближались, был виден теперь совершенно отчетливо: превосходный образец загородного особняка, который можно было бы смело отнести к георгианскому стилю, если бы не его приподнятая крыша и прямые свечеобразные трубы. Особняк поражал своей огромностью, грандиозностью, и в то же время во всем его облике чувствовалось нечто угрожающее.

Низкая каменная стена, проходящая под прямым углом к подъездной дороге и как бы рассекающая открытое пространство, отделяла здание от остального поместья. Слева, прямо перед проемом в стене, основная дорога разветвлялась, так что можно было ехать либо прямо, либо свернуть влево на эту боковую дорожку и, вероятно, проехать по ней вдоль боковой части дома и свернуть к задней части. Стена скрывала расположенные где-то внизу лампы, освещающие дом.

— Поезжайте прямо, — сказал Берден.

Они проехали между двух каменных столбов с двускатными верхушками, сразу же за которыми начиналась обширная площадка, вымощенная каменными плитами. Это были песочно-серые плиты с приятной для взгляда неровной поверхностью, уложенные настолько плотно, что между ними не рос даже мох. В центре этого просторного двора располагался также обложенный камнем большой круглый бассейн, в середине которого на каменном островке в виде цветов и распластанных листьев из зеленого, розоватого и темного золотисто-серого мрамора возвышалась скульптурная группа — мужчина, дерево и девушка — также из мрамора, только серого. Все вместе выглядело как фонтан, но вполне могло и не быть фонтаном. Во всяком случае, если это и был фонтан, то в настоящее время он бездействовал: вода вокруг застыла зеркальной поверхностью.

И как завершение этого вдруг возникшего среди лесов вымощенного камнем пространства, в виде гигантской буквы Е, в которой не хватало средней поперечинки, или же как огромный прямоугольник с отсутствующей продольной стороной, возвышался особняк. Ни плющ, ни посаженный вблизи кустарник — ничто не мешало видеть его гладкий, из обтесанных каменных глыб, фасад. Дуговые лампы, расположенные со стороны обращенной к дому стены, освещали все его совершенные линии, каждую неровность и впадинку камня.

Весь дом сиял огнями: оба боковых крыла, центральная часть и верхняя галерея. Окна мерцали розовыми, оранжевыми или зелеными — в зависимости от цвета спущенных занавесей — огнями; свет беспрепятственно лился из окон коридоров и переходов, где занавесей не было; сияние дуговых ламп соперничало с приглушенным светом разноцветных люстр и светильников. И вокруг — ни единого шороха, ни малейшего дуновения. Можно было подумать, что не только воздух застыл здесь, но остановилось само время.

А что, собственно, спрашивал себя впоследствии Берден, могло здесь двигаться? Даже если бы из ниоткуда налетел ураган, здесь ничто бы его не остановило. Даже деревья остались позади, тысячи деревьев там, за домом, скрытые каким-то первобытным мраком.

Объехав бассейн — или фонтан — слева, они остановились перед входом в дом. Рывком открыв дверцы, Берден и Вайн вышли из машины и направились к двери, Берден впереди. К ней вели лишь две широкие каменные ступени. О том, что когда-то, вероятно, существовал портик, свидетельствовали лишь две пострадавшие от времени колонны по обеим сторонам. Сама входная дверь была белоснежной, краска, переливаясь в лучах льющегося света, сияла так, словно была наложена совсем недавно и еще не просохла. Сбоку они увидели старомодный звонок в виде сахарно-белой трости из кованого витого железа. Вайн потянул его, и весь дом, казалось, наполнился звоном, потому что доктора, выходившие в этот момент из машины метров за пятнадцать от двери, ясно услышали гулкое эхо.

Вайн дернул звонок во второй и в третий раз, затем начал барабанить по медной дощечке посередине двери. Помня молодой женский голос, который по телефону отчаянно просил их о помощи, Берден и Вайн прислушались. Полная тишина, ни шороха, ни стона. Берден еще раз ударил по медной дощечке, затем по почтовому ящику. Никто не подумал о задней двери, или сколько их там могло быть в таком доме. Им не пришло в голову, что она может быть открыта.

— Придется где-то взламывать, — произнес Берден.

Но только где? С каждой стороны двери было по два широких окна. Сквозь них они увидели просторный холл, нечто вроде оранжереи, где на белом крапчатом мраморном полу стояли кадки с деревьями и большие напольные горшки с лилиями. Их листья отражали свет двух люстр. Что же было за арочным проемом в глубине, рассмотреть уже не удавалось. Все выглядело уютно и покойно — хорошо ухоженный дом, где всему свое место, дом богатых людей, привыкших к роскоши. Около стены возвышался небольшой изящный столик красного дерева с позолотой, небрежно отодвинутый стул с гнутой спинкой и красным бархатным сиденьем стоял чуть поодаль. Из китайской вазы свисали длинные ветви какого-то вьющегося растения.

Отойдя от входной двери, Берден направился вдоль мощенного плитами двора. Заливавший его свет походил на лунный, только усиленный, словно сама луна увеличилась в размерах или отражалась в каком-то гигантском небесном зеркале. Позже он говорил Уэксфорду, что этот свет лишь все усугублял, темнота была бы естественна и он чувствовал бы себя намного комфортнее.

Подойдя к западному крылу, он заметил, что нижняя часть дальнего окна в нише отстоит от земли всего лишь на полметра. В окне также горел свет, казавшийся с того расстояния приглушенным зеленоватым пятном. Приблизившись, Берден увидел, что шторы спущены, по бледной подкладке, обращенной к стеклу, он догадался, что они должны быть из зеленого бархата.