Бестолковая любовь

Летом Потап перевозил мать на дачу. Дача стояла за двести километров от Москвы, еще пешком от станции приходилось топать минут сорок, но матери и Потапу нравился хилый дощатый домик с удобствами на дворе, и своя чахоточная морковка на грядках, и глина вокруг да около.

Другой семьи, кроме матери, у Потапа не было. Но дама сердца имелась. Давно. По имени Лора.

Увидев ее впервые, Сева сразу вспомнил навязчивый, упорный, как все хиты, хиток группы «Руки вверх»: «Ах, что ж ты страшная такая?! Ты такая страшная! И не накрашенная страшная, и накрашенная…»

Он смутился, покраснел, спрятал глаза, будто его гадкие мысли могли услышать, подумал о себе: а сам-то ты что за красавец? И разве человек виноват, что не вышел ни лицом, ни фигурой? Но поделать с собой ничего не мог, и всегда потом при упоминании имени Лоры память преданно подкидывала ему простенькие слова знаменательного хитка.

— Память, она порой опаснее СПИДа, — иногда смеялся Николай. — Такая же неизлечимая и навязчивая. Но СПИД хоть лечить пытаются, а ее-то кто станет трогать? Пусть живет…

Могучая собой Лора с мужем разошлась и растила дочку, которая, впрочем, росла больше сама по себе — Лоре было некогда ею заниматься. Она увлеченно играла в шахматы и вдобавок писала афоризмы. Потап их тоже писал. На этой афористической почве они и познакомились.

— Разные бывают клубы и тусни. До противоположного, — весело рассказывал когда-то Потап о своем знакомстве с Лорой. — Например, студенческий хор «Гаудеамус». Хотя я вообще даже не заикался о своем желании петь, но в этом хоре вдруг мне заявляют: «Потап, а вступай к нам! Мы запросто тебя примем, хоть завтра тебе членский билет хора дадим. А остальное — не бери в голову! Когда захочешь — придешь на репетицию, петь поучишься, а не придешь — тоже ничего, но все равно членом хора будешь». Я прямо расчувствовался, спасибо, говорю, но я лучше останусь слушателем, вступать в хор мне не резон — зачем? Так они еще переспросили: мол, точно не надо? Смотри, а то примем сегодня же, ты подумай! И совершенно другой пример. Подошел я к даме, это Лорка оказалась, говорю: «Я человек, юморящий как дышащий, прозу пишу юморную. Нельзя ли мне вступить в ваш клуб афористов?» На что она мне серьезно и холодно ответила «нет», причем два раза.

Сева слушал с большим любопытством.

— А почему «нет»?

Потап захохотал:

— Она все подробно мне объяснила: вы, господин хороший, не юморист в чистом виде. А именно: пишете не «юмор», а «с юмором». Большая разница. И расшифровала: нет у вас самоцели веселить публику — фокусы там покусы, шутки-прибаутки, юморески, анекдотцы. А если у вас рассказ или повесть с юмором, то это всего-навсего рассказ-повесть, а не жанровый юмор сам по себе и в себе. Я понял ее мысль, но в долгу не остался. Объявил: «Своеобразные у вас критерии отбора. Где имение и где наводнение… Согласно вашим правилам такие юмористы, без которых классика мировой сатирической литературы невозможна: Гоголь, Салтыков-Щедрин, О. Генри, Джером Джером, Ильф и Петров, Рабле — ежели бы воскресли и пришли к вам вступать в клуб — оказались бы отвергнутыми!» Лорке ничего не осталось, как признаться, что, конечно, это все люди замечательные и веселые, но да, они бы их к себе, увы, не приняли… Так мы и познакомились. И даже потом подружились. — И Потап снова расхохотался.

Сева часто думал, что у этой могутной Лоры буквально все — тухлая феминистская поза чистейшей воды. Мол, я такая же умная, как мужчины, — могу играть в чисто мужские игры. В шахматы и в афоризмы. И не хуже самих мужиков. Даже лучше некоторых. Поэтому плюю на все обычные женские обязанности.

Как много девушек хороших, но чаще тянет на плохих… Мудрый брат Колька…

— Лорка у меня разрядница! — хвастал Потап. — Второй у нее, кажется. Или даже первый. Не помню точно. Говорит она мне недавно: «Потапушка!» Она нежная у меня такая, моя Лорка… Так вот: «Потапушка, давай сейчас займемся спортом!» Я прямо обалдел — Лорка сроду не пробежала даже стометровки, все под одеялком допоздна валяется. «Ты что, говорю, какой еще спорт?!» А она хохочет: «Я имела в виду: давай сыграем партию в шахматы! Шахматы — это считается спорт». Иногда она играет сама с собой, когда скучно становится. Что ей еще дома по вечерам делать? — Потап улыбался.

— Но играть в шахматы самой с собой — это абсурд, — заметил Сева. — Как индейцу стрелять из лука в дерево. Игра в шахматы — это кто кого перехитрит, в ней никакая случайность ничего не решает. А как можно перехитрить самого себя?

Потап закивал:

— К тому и рассказываю. Сели мы с Лоркой играть. Я думал над ходом, думал, я ведь не разрядник, задумчиво взялся за коня и постучал им по доске. Передумал ходить конем… А Лорка ехидничает: «Вообще-то, конечно, такие жесты — уровень игры пенсионеров. Настоящий шахматист так браться не должен, он ходы заранее продумывает, чтобы противник ни о чем не подозревал. Ну да ладно, у нас с тобой все по-простому. А у профессиональных шахматистов — если уж взялся рукой — так ходи. У них даже есть шутливое выражение по этому поводу: «Потрогал фигуру — женись!»

Сева засмеялся:

— Это она тебе сделала такой тонкий намек.

— Туды-растуды, — согласился Потап. — Я почему не сразу въехал… Я такой любитель шахмат, что у меня даже само слово «фигура» по первой ассоциации — это шахматы. И только потом до меня доходит его другое значение, сразу не увязывается. И вот тут Лорка рассказала мне одну забавную историю. Один ушлый человек придумал такую аферу. Написал известному гроссмейстеру письмо, в котором предложил виртуально поиграть в шахматы. Спорим, пишет, я у вас выиграю — и тогда вы мне, господин хороший, заплатите большие деньги. И срок оговорил, и условия. Если будет затяжка — деньги пусть ему сразу отсчитываются. А если гроссмейстер выиграет за условленный срок — тогда этот человек отдаст ему крупную сумму. Все везде почем… И вроде все по-честному, правда?

Сева кивнул.

— Проиграл?

— Сначала гроссмейстер решил: выиграю я запросто да еще деньги получу в придачу. Стал вести игровую переписку ходов. И вдруг видит: дело-то, оказывается, сложное. Время уходит. Изо всех сил он старался, сделал ничью за немалый срок. Пришлось все равно некоторую сумму отдать, но хоть от крупной отвертелся. И невдомек ему было, что он не с автором писем играл. Тот — пронырливый и хитрый — точно такой же спор затеял с другим гроссмейстером. И просто «списывал их вместе». Ну индеец! В результате — с обоих просто так содрал деньги, которые и сложил. Во афера! Художественная! Мастерская! Так что себя не перехитришь, а другого — запросто!

После того как его возлюбленную показали в знаменитой передаче «Аншлаг», которую еще не успели закрыть, хотя даже министры публично ратовали именно за это, Потап вознесся чересчур высоко. И говорил о своей Лоре с придыханием.

— Обижают ее! — жаловался он. — Известное дело — куда бабе с мужиками тягаться! Где имение, а где — наводнение… А они у нее фразы воруют. И друг у друга тоже. Вот у меня недавно сперли такой афоризм! «Не проходите мимо, а то пройдут мимо вас». Хорошая фразочка! Так вот — свистнули! И опубликовали. Туды-растуды… Теперь не докажешь, где имение, а где наводнение. Я еще тут сочинил: «Вышедшей в дамы и туз не страшен». Тоже напечатали. Под другой фамилией. Ну индейцы! И еще один афоризм — «Несолоно хлебавши живут только сладкоежки».

Сева всегда внимательно выслушивал Потапа.

Глава 10

— Вот на чем современные родители лажаются — на книгах! — как-то заявил Потап.

Сева удивился.

— Да, господин хороший! Узнают мама с папой, что дети увлекаются книгами и кино, и успокаиваются, и радуются: умные и полезные, мол, увлечения, ребятишки ведь не по улице шляются, а — читают! И родителей можно понять: они все так воспитаны и приучены к мысли, что книга или кино не могут научить чему-то откровенно плохому, на бессознательном уровне литература и искусство для них — «плюс», знака «минус» тут быть не может. Они выросли в эпоху идеологическую, цензурой отягощенную, когда действительно негативное произведение просто бы никуда не прошло. Но время изменилось. И теперь надо быть бдительными даже тогда — особенно тогда! — когда детишки увлекаются отнюдь не улицей, а книгами и искусством. Вот тут надо всегда интересоваться, что именно они читают и смотрят. Нынче отсева в этом плане нет. А книги — они как люди. Ведь не со всеми господами нормальному человеку стоит общаться, так и не все книги ему стоит открывать. Я вот читаю про индейцев — и доволен!

Сева с ним согласился.

Потап и Лора два раза в месяц отправлялись заседать в свой клуб фразеров и фразистов, где все, по рассказам Потапа, бранились и переругивались между собой, пытаясь доказать свое авторство. Потом они все дружно издали свои книжечки за свой счет тиражами сто, а то и пятьдесят экземпляров и понеслись вступать в Союз писателей. Его ничему не научил и не предостерег опасный пример большого географического Союза, и писательский точно так же развалился на множество маленьких, получивших свободу в борьбе за независимость. Правда, в пылу этой борьбы писатели не заметили и пропустили множество серьезных деталей — например, как и кому теперь учить молодых и как воспитывать читателя в русле рыночных отношений.