Бестолковая любовь

В руке Сева сжимал множество фантиков от конфет, которые он аккуратно сложил вместе, стараясь, чтобы все думали, будто фантик только один. Детская привычка. Он всегда обожал сладкое, а мать ругалась, что столько его есть нельзя. Тогда Сева научился ловко складывать фантики и показывать матери: смотри, я съел только одну конфету!

Николай машинально подвинулся к брату и взял у него из ладони цветной мусор. Сева покраснел.

— Давайте я выброшу, — вскочил Мухин.

— Были какие-то цыганки… — нехотя пробормотала Нина. — Разные… Шумные… Дети бегали… Потом все пропало… А потом выплыло вдруг откуда-то лицо цыганки, полной такой, золотозубой… И она пропела…

— Яхонтовая ты моя, рубиновая, — закончил за нее Николай.

Нина растерялась:

— Откуда вы знаете? Вы разве там тоже были?

— Да все они так говорят, — пробурчал Бакейкин-младший. — Затверженное…

— А какие цыганки там ходили? — вступил в разговор Сева. — Вы не помните?

Нина растерялась еще больше.

— Обыкновенные… Горластые… В ярких юбках и кофтах… Прямо глаза слепило… А больше я ничего не помню…

— Они опоили ее наркотиками! — авторитетно заявила Арбузова. — Все от этого!

— А как же вы ее нашли? — спросил Потап.

— Мальчик выдал, — рассеянно отозвалась детективщица. — Цыганский ребенок… Совершенно случайно. Сарынь на кичку! — неожиданно крикнула она и вскочила, топая, щелкая и хлопая.

Гости ошеломленно затихли.

«Смелая как нож, а ноги — танго», — вспомнил Сева.

«Вихрь, а не женщина, — вздохнул про себя Николай. — Аж от пола скоро оторвется. Блестит и вращает глазами, выбрасывает вперед руку и орет ничтоже сумняшеся… Может, тоже наркоманка?.. С кем я связался?.. Ситуация аховая…»

— Это что? — хихикнув, поинтересовался Потап.

— Это вроде «свистать всех наверх», — пояснил улыбающийся Ве Ве. — Так кричали в Средние века на русских кораблях. Кичка — нечто вроде полубака, и туда бежали и скрывались там во время бури. «Сарынь» — значит народная масса, ну, матросня — так к ним обращались. И Стенька Разин, когда грабил суда, тоже так кричал: «Сарынь на кичку!» Чтобы залегли туда, спрятались, пока он будет грабить. Наташенька любит нас куда-нибудь созывать таким призывом.

— А сейчас куда?

— Сейчас, юноша, искать вашу любовь. То есть не вашу, а вот его! — И дама торжественно указала на Севу.

На самом деле искала Нину именно одна Арбузова, за что Ниночка оставалась ей благодарной и старалась с тех пор не думать плохо о великой писательнице. Хотя получалось с трудом.

Хотя нашли Нину довольно просто.

Через три дня после ее исчезновения, когда весь маленький город стоял на ушах, и все уже сбились с ног, и бродили потерянные и перепуганные, Наталья Ильинична наткнулась возле магазина на привычно-грязного цыганенка и жестко схватила его за руку.

Арбузова была женщина тренированная, каждое утро стояла на голове, чем раньше выводила из себя дочку Наташеньку, пока та не вышла замуж и не переехала к мужу. Потому что при этом «стоянии» писательница, конечно, не молчала, а поливала на чем свет стоит правительство в целом и министров в частности, особенно налегая на здравоохранение, Пенсионный фонд, железные дороги, авиацию и господина Чубайса. Ну, этого в России ругает даже неграмотный.

— Слово «Чубайс», по-моему, скоро станет нарицательным. Кинь в меня помидором, если я не права, — нередко утверждала Арбузова. — Это будет обозначение чего-то зловещего и мрачного, от чего мурашки бегут по спине, что прячется где-то в темноте… Некий иррациональный символ зла, от которого всех передергивает, а с некоторыми даже случаются истерики. Словом «Чубайс» станут пугать непослушных детей. Будут говорить капризулям, что за такое поведение не «чертяка тебя утащит», а «Чубайс тебя утащит!».

Ната выслушивала все это рассеянно, вполуха — слышала слишком часто.

Однажды детективщица заявила в некотором раздумье:

— Че Гевару называли «товарищ Че», а как назвать Чубайса? Что ты думаешь по этому поводу, Наталья-вторая? Я считаю, что товарищ Чу. В последнее время в России слишком частенько оправдывают негодяев, прямо с завидным постоянством! И объясняют все их выверты болезненным состоянием и аффектами. Но эти оправдательные приговоры — очевидное послабление и потворство, и к добру они не приведут. Никогда! Они деморализуют народные массы, чувство справедливости у всех нас притупилось, так как все привыкли видеть порок безнаказанным. Оттого что бандитье постоянно оправдывают в судах, убийств стало только больше. И вообще я выступаю за революцию! Вот раньше законы были строгими и справедливыми, и тогда директора банка вполне могли отправить в тюрьму наравне с другими преступниками.

Дочь возразила:

— Мама, конечно, положение в стране всем нормальным людям ясно и понятно, но нужна ли нам кровь? Приведет ли она к хорошему?

Писательница парировала:

— А крови, Наталья-два, не будет. Девушка, давайте рассудим логично, трезво, исходя из современной реальной ситуации. Вы, стало быть, боитесь гражданской войны, так? Так. Но найдется ли хоть один мало-мальски разумный человек, который всерьез пойдет защищать олигархов? Конечно нет. Ни один здравомыслящий на их защиту не встанет. Потому и никакой гражданской войны быть не может, блин! Ура! Но революция быть должна и обязана!

— Мама, что ты бесишься? — возмущалась дочь. — Тебе ли жаловаться? Ты совсем недавно летала в Лондон, а чуть раньше — в Германию на книжную ярмарку. И вообще тебя каждый год приглашают за рубеж. И книги переводят. И издают миллионными тиражами.

— А пенсия? — кричала Арбузова, стоя на голове. — Ты помнишь, Наташка, какая у меня пенсия?! Это что, нормально?! Кругом одно ворье! И даже не просто ворье, а магнаты! Магнаты воровства!

— Да ты живешь не на пенсию! — справедливо возражала дочь. — Тебе до нее и дела нет!

— А люди?! — орала Наталья Ильинична, воительница за справедливость. — О людях кто подумает?! О своем народе?!

Схватив замызганного вонючего мальчонку за ухо, она в очередной раз задумалась о людях. О человеке. Ниночке, в частности.

— Отвечай мне, мерзкое создание, только быстро! Где та девушка, беленькая, в кудряшках, которую вы украли? Что вы с ней сделали? Засажу! — страшно заорала детективщица, перепугав даже видавшего виды мальчишку. — Всех вас, негодяев, за решетку отправлю, блин! Вы у меня там попляшете свои цыганские танцы! Попоете свои романсы! Где девушка в кудряшках?!

— Да ей ничего не сделалось, — захныкал мальчишка, тщетно пытавшийся выдернуть красное и пылающее болью ухо из цепких пальчиков неизвестной ему дамы. — Тетенька, отпустите меня… Я все скажу…

— В милиции! — грозно отрубила писательница-спортсменка.

В отделении, куда она приволокла мальчишку за ухо, на нее глянули с удивлением и нескрываемой тоской. Наталья Ильинична уже стала и тут знакомым человеком до таких мельчайших подробностей, что от нее мечтали лишь поскорее избавиться.