Бестолковый роман: Мужчины не моей мечты

Как-то вечером Любовь Петровна машинально подняла с пола старую газету с объявлениями, пробежала глазами нескольку строчек и облегченно вздохнула. «Выход есть, – подумала она. – Если я дам хотя бы одно объявление, телефон заговорит. А если два или три, тем более. Только вот что бы мне подобрать для продажи. Хотя, какая разница. Все равно продавать не буду. Так, только поговорю. Например, про шкаф».

Первый звонок раздался рано утром. Женщина с приятным голосом спрашивала про размеры шкафа, его цвет и цену. Любовь Петровна очень вежливо попросила подождать и измерила длину ширину, высоту. Цену сказала с потолка, потому что шкафу было лет тридцать, и после него она мебель не покупала. Женщина удивилась, что так дорого, и повесила трубку.

Потом позвонил молодой мужчина, по голосу не старше тридцати. Он рассказал Любови Петровне, что купил дачу за городом, и туда нужна недорогая мебель. Хочет сделать своей жене сюрприз, чтобы, когда та приедет, уже все было обустроено. Не важно, какой шкаф, какого цвета. Он уже все подобрал: диван, стол и стулья, даже холодильник. Если Любовь Петровна согласна, он придет его посмотреть, но это так, формальности, и сразу же его купит. Надо только адрес сказать, а он подъедет с друзьями на машине и заберет. Хорошо бы сегодня вечером, если Любовь Петровна не возражает. Любовь Петровна подумала, что и на самом деле лишится своего старого шкафа и, молча повесила трубку. Телефон звенел весь вечер, но Любовь Петровна к нему не подходила. Только уже часов в двенадцать, когда решила, что приличные люди по ночам шкафы не покупают, сняла трубку.

– Добрый вечер! Простите, что так поздно. Вы шкаф продаете? – интересовался приятный, с хрипотцой, мужской голос.

– Уже продала, – с раздражением ответила Любовь Петровна

– Очень жаль. А вы, наверное, переезжаете?

– Нет. Я уже один раз переехала, на всю жизнь воспоминаний хватило.

– Я вас понимаю. Когда у меня умерла жена, я не мог находиться в той квартире, где мы прожили двадцать семь лет. Обменял на меньшую. Теперь вот живу в однокомнатной. Всю мебель там оставил. А сейчас хочу новую купить. Но не новую, конечно, у пенсионера откуда деньги, а так, подержанную, но чтоб прилично выглядела.

– Если честно признаться, мой шкаф очень старый. А вот, может быть вам кресло подойдет. Оно совсем недавно купленное. Я вам его за полцены отдам. У меня все равно места мало.

– Спасибо вам огромное. Вы чуткий и добрый человек. Давайте договоримся встретиться завтра. Вас устроит? Скажите ваш адрес. Ну, хорошо, я перезвоню после обеда. Было приятно с вами поговорить. Всего доброго! Спите спокойно.

Любовь Петровна положила рубку и услышала, как радостно забилось ее сердце. Она почувствовала, как ей стало тепло и уютно. Мешало только какое-то незнакомое волнение. Она представила, как мужчина с хрипотцой в голосе, подает ей руку, когда она переходит дорогу, как готовит ее любимые вареники, заваривает по ее рецепту чай. А почему бы и нет? Все-таки живой человек – это не телефон. Мужа уже тринадцать лет назад похоронила. Может быть, это судьба.

Она обвела взглядом свою комнату и поежилась. А если он начнет переставлять мебель. Отодвинет кровать, разберет коробки, вымоет пол. Потом будешь целыми днями искать свои вещи. А он будет ходить, шаркать тапочками, как Ефим Иванович, чихать, кашлять, на весь напор включать воду и включать на всю громкость телевизор. Нет!

Она решительно встала и выдернула телефонный шнур из розетки. Аппарат завернула в марлю и засунула в холодильник.

Больше никто не звонил.

Ценность жизни

В моих планах на вечер пункта «зайти на чашку чая к давнему приятелю» не было. Но он был так настойчив, что пришлось согласиться. Выглядел он сущим ребенком, который просит папу купить новую машинку в супермаркете. Обиженно вытянул вперед губы, умоляюще посмотрел. Потом резко дернул меня за рукав и вытянул на улицу. Со спины его костюм висел, как на пугале. Галстук болтался за правым плечом. Один ботинок с развязанным шнурком. По всему было видно, этот тип давно не попадал в хорошие женские руки. Мне стало его жаль, и я послушно сел за руль своего «Шевроле».

Густой туман, висевший над дорогой клочьями, не оставлял ни одного шанса для оптимизма. Говорил, в основном, он, а мне приходилось слушать, следить за дорогой и кивать головой. Рассказ получился длинным.

Про то, как уже двадцать лет он живет с диабетом. Жена не выдержала и ушла к другому. Теперь он вынужден одновременно бороться за свою жизнь и против своих страстей, которые сокращают его срок на Земле. По пять раз в день кормить себя инсулином. Соблюдать строгую диету. Отказывать себе во всех удовольствиях. В том числе и плотских. Но, несмотря на все усилия, он готов испустить последний вздох. Когда это произойдет, никому не известно. Может быть, через несколько лет. А, может, через несколько дней.

Мне показалось, что в салоне пахнуло сырой землей. Я открыл форточку, вдохнул свежего воздуха.

Он продолжал. Сейчас его самое больное место – почки. Они настолько износились, что пора заменять их искусственными. Но его очередь на операцию дойдет только через полгода. За это время он может умереть.

Я опять потянулся головой к окну и заметил, что проскочил нужный поворот. Пришлось перестраиваться, давать задний ход. Пока я маневрировал, он несколько раз смачно сморкнулся в помятый носовой платок. Украдкой смахнул слезы и засипел про бренность бытия. Наконец приехали.

Пока он гремел посудой на кухне, я пытался отыскать доступ к свежему воздуху. Задвижки на окне не поддавались, и я в отчаянии прижался к холодному стеклу. В темноте мерцали признаки жизни. Неоновые вывески гласили об удобных авиарейсах, новых ресторанах, престижных вузах, элитных клубах, дорогих магазинах. Обо всем том, что моему приятелю уже никогда не пригодится. Я понял, почему во многих фильмах падение с высоты сопровождает звук разбитого стекла. Крик изломанной судьбы, тяжелый вздох рухнувших надежд. Стон прерванной жизни. Наверное, гулкие удары комков сырой земли о крышку гроба – это тоже отзвук разбитого стекла.

Но готовый к Вечности, вернувшись их кухни, выглядел повеселевшим. В одной руке он держал чашку с горячим чаем, в другой – наполовину пустую бутылку с джином. Сохранить равновесие ему не удавалось. Если джин только предупредительно булькал за толстым стеклом бутылки, то чашка грозилась оказаться на моем тщательно отглаженном костюме.

Я рванулся вперед, взял, обжигаясь, горячую чашку и поставил ее на стол. Пить чай уже не хотелось. Вслух я выразил искреннее удивление преображению умирающего и настойчиво посоветовал соблюдать диабетический пост. Он только небрежно махнул рукой и мешком свалился в кресло. Потом медленно, будто преодолевая сопротивление, поднял голову. Внимательно посмотрел мне в глаза и с надрывом спросил:

– Если ты будешь точно знать, что тебе осталось жить только полгода, как ты их проведешь? С пользой для жизни? Для здоровья? А на кой черт тебе это здоровье, если все равно скоро в землю. Ты мне скажи! Что бы ты сделал?

Честно говоря, я об этом не думал. К тому же никаких признаков прерванного полета мой жизни не наблюдалось. Но он требовал ответа. И я решился:

– Наверное, сделаю то, что всегда боялся делать. Или запрещал самому себе. Или не мог по каким-то другим причинам.

– А точнее, – вытягивал он.