Бей в точку

Я уже был знаком с ее братом, долговязым блондинистым старшеклассником, не вылезавшим из футбольной формы и на удивление застенчивым с учетом того, что он знал полдюжины иностранных языков. Друзья звали его не по имени, Кристофер, а Рово, сокращенно от фамилии Нимеровер.

Родители оказались такими же, как он, долговязыми и блондинистыми. Все трое чем-то напоминали лаек, Магдалина была из породы борзых. [53] Ее отец работал в нью-йоркской подземке мастером смены, хотя в Румынии он был дантистом. Мать трудилась в пекарне их общих друзей.

53

Типичная ромала, то бишь цыганка. Ведь это ж анекдот, что Румыния, одна из самых расистских стран (когда в 1910 году там образовалась партия, основанная на ненависти к евреям, две ранее существовавшие, либеральная и консервативная, уже стояли под знаменем «антисемитизма»), — едва ли не самая этнически пестрая, так как она была перевалочным пунктом всех известных истории армий. Хотя анекдот вроде должен смешить.

На ужин вместо национальной еды подали спагетти — «из вежливости», то бишь желания подчеркнуть, какая пропасть лежит между мной и их дочерью. Столовая, как и остальные комнаты, смахивала на кишку; семья занимала половину вытянутого в длину трехэтажного дома. Все в этой комнате — ковры, старинные деревянные часы, мебель, пожелтевшие фотографии в рамках — поглощало свет. Нас с Магдалиной усадили напротив Рово, а в торцах стола сидели отец и мать.

— И давно тебя потянуло к румынкам? — спросил меня ее отец, не отрываясь от еды. Он был при галстуке и, как мне почему-то показалось, в пристежном воротничке.

— С тех пор как я встретил Магдалину, — отвечаю.

Я старался держаться почтительно и скромно, но из-за отсутствия опыта у меня это не очень получалось. К тому же Магдалина буквально не слезала с моих колен, желая показать родителям, что у нас с ней все серьезно.

— И как же это произошло? — спросил отец.

— На свадьбе, — говорю.

— Для меня новость, что ее квартет выступает на подобных мероприятиях.

Я не стал уточнять, что это был секстет. Не хотелось его поправлять и вообще произносить умные слова в его присутствии.

— Это был секстет, — уточнила Магдалина.

— Вот как.

Мать Магдалины вымученно улыбнулась. Рово закатил глаза. Он все ниже сползал со стула — того гляди, окажется на полу.

— Ты хоть немного говоришь по-румынски? — спросил меня отец Магдалины.

— Нет, — сказал я.

— А кто в Румынии президент, тебе известно?

— Чаушеску? — Я был более или менее уверен в своем ответе.

— Надеюсь, ты просто шутник, — заявил отец.

Я не удержался:

— Да. А Румыния — моя специализация.

— И сарказм, как видно, тоже. Вот что я тебе скажу. Наша Магдолл — это тебе не какая-нибудь американская девица, которая готова заняться с тобой сексом в машине.

Тут Рово подал голос:

— Ну, ты, пап, даешь. Фу.

— Я отдаю себе в этом отчет, — говорю.

— По-моему, у тебя нет ничего общего с моей дочерью, — продолжил отец.

— Ни у кого нет, — отвечаю. — Она одна такая.

— Это правда, — одобрительно отозвалась мать.

Отец Магдалины смерил ее ледяным взглядом.

Магдалина вышла из-за стола и, подойдя к отцу, поцеловала его в лоб.

— Папа, ты выглядишь смешным, — сказала она. — Я ухожу домой, вместе с Пьетро. Увидимся завтра или послезавтра.

Все трое остолбенели.

Я тоже. Но тут меня взяли за руку и увели из этой чертовой западни.

Примерно в это время Дэвид Локано снова пригласил меня на встречу в русских банях. Я еще не вылечил грибок после тех посиделок, но все-таки пришел.

— За то, что вы сказали Скинфлику, будто это я убил Курта Лимми, отдельное спасибо, — сказал я, садясь рядом с ним.

— Я так не говорил. Просто сказал, что к этому делу я не имею никакого отношения.

— А на самом деле?

— И на самом деле. Ходят слухи, что это сделал один придурок, которому Лимми перекрыл сделку по радиотрансляционной башне.

И зачем, спрашивается, я его спросил? Если Локано действительно убрал этого типа, а точнее, нанял кого-то с этой целью, неужто он мне скажет? Да и не все ли мне равно? То, что я отказался убивать Лимми, еще не повод его оплакивать.

— Зачем позвали? — спрашиваю.

— У меня есть для тебя дельце.

— Да?

Я заранее решил: от работы откажусь. Буду говорить «нет» до тех пор, пока до него не дойдет, что я вышел из этого бизнеса.

Магдалина заставила меня пересмотреть свои взгляды. Она, конечно, не знала, что я киллер.

Только что я имел дело с каким-то отребьем. Узнать детали она боялась, что само по себе меня не радовало.

— От такого предложения не отказываются, — сказал Локано. — Мир скажет тебе спасибо.

— Хм...

— Речь идет о редкостных мерзавцах.

— Да, но...

— И это идеальное задание, чтобы взять с собой Адама.

Я уставился на него.

— Вы шутите? — спрашиваю.

— Он хочет стать членом. А для этого надо сделать вступительный взнос.

— Я полагал, вы делаете все, чтобы оградить его от мафии.

При слове «мафия» Локано нервно огляделся:

— Не распускай язык. Даже здесь.

— Мафия, мафия, мафия, — повторил я.

— Хватит! Гос-с-поди.

— Мне это неинтересно, — говорю. — Даже в одиночку. С меня хватит.

— Ты завязываешь?

— Да.

Уф. Я думал, мне будет труднее произнести это вслух. Осталось дождаться, какой будет реакция Локано.

Несколько секунд он смотрел в пустоту, потом вздохнул:

— Для нас, Пьетро, это потеря.

— Спасибо, — говорю.

— Ты ведь не собираешься бросить нас совсем, меня и Скинфлика?

— В плане общения? Нет.

— Хорошо.

Мы посидели молча, а затем он говорит:

— Знаешь что. Я тебе просто расскажу, о чем идет речь.

— Мне правда неинтересно.

— Это я понял, но должен же я использовать свой шанс. Ты готов меня выслушать?

— Зачем?

— Мне кажется, на тебя это произведет впечатление. Я не говорю, что ты обязательно переменишь свое решение, просто мне так кажется.

— Сомневаюсь.

— Ради бога. Но позволь мне все-таки сказать. Помнишь историю с братьями Вирци? Так вот это в сто раз хуже.

У меня было предчувствие, что лучше бы мне этого не слышать, но вслух я сказал:

— О'кей. Но если я отвечу «нет», не обижайтесь.