Без единого свидетеля

— Да, не очень-то он любил своего папаню, как я посмотрю, — сказала Барбара.

В дверях появился один из одетых в белое членов команды экспертов-криминалистов.

— Подумал, вам будет интересно взглянуть, — сказал он, протягивая ковчежец, который, судя по виду и размеру, служил вместилищем человеческого праха.

— Что там? — спросил Нката.

— Его сувениры.

Эксперт поднес урну к комоду, на котором стояла неугодная Килфойлу свадебная фотография, и приподнял крышку. Они склонились над содержимым.

Человеческий прах составлял большую часть содержимого, но в нем находилось еще несколько покрытых пеплом комков. Барб первой догадалась, что это такое.

— Пупки, — сказала она. — Как ты думаешь, чей это пепел? Папани?

— Хоть королевы-матери, — заметил Нката. — Мы его уже не упустим.

Теперь можно было оповестить семьи. Никакое правосудие не станет для них утешением. Но это хотя бы поставит точку.

Нката отвез Барб обратно к больнице Святого Фомы, чтобы она договорилась об эвакуации машины в ремонтную мастерскую и ее дальнейшей починке. Там они расстались, при этом ни один из них не взглянул на больницу.

Нката поехал в Скотленд-Ярд. Время уже перевалило за девять часов, и движение было медленным. Он окончательно застрял на Парламент-сквер, когда зазвонил мобильный. Он думал, что это Барб, нуждающаяся в поддержке и совете по поводу машины. Но взгляд на экран телефона опроверг его предположение, потому что высветился незнакомый номер. Поэтому он сказал в микрофон только:

— Нката.

— Значит, вы его арестовали. Сегодня утром слышала новости. По радио.

Говорил женский голос, знакомый, но по телефону Нката его еще никогда не слышал.

— Кто это?

— Я рада, что дело закрыто. И я знаю, что ты желал ему только добра. Желал нам обоим. Я знаю это, Уинстон.

Уинстон?

— Яс! — воскликнул он.

— Я знала это и раньше, просто не хотела думать, что это значит, понимаешь? Я до сих пор не хочу. В смысле, не хочу думать об этом.

Он взвесил ее слова, взвесил тот факт, что она позвонила.

— А хотя бы глянуть один разок сможешь?

Она молчала.

— Один взгляд — это не много, так ведь. Движение глаз, и все. Даже не нужно смотреть на самом деле. Просто бросить один коротенький взгляд. Вот и все.

— Не знаю, — наконец сказала она.

Что было гораздо лучше, чем прежде.

— Когда будешь знать, позвони мне, — попросил он. — Я подожду, сколько надо будет, не волнуйся.

Линли считал, что одной из причин, по которой его заставили задержаться в больнице, было опасение, что он, будучи отпущен, может что-нибудь сделать с Робби Килфойлом. И правда в том, что он действительно сделал бы кое-что, только не совсем то, чего от него, очевидно, ожидали. Нет, он просто задал бы ему один вопрос: зачем? И возможно, этот вопрос привел бы к другим: почему Хелен, а не я? И почему таким образом, в компании с подростком? Что он хотел этим сказать? Показать свою власть? Равнодушие? Садизм? Удовольствие? Чтобы разрушить как можно больше жизней одним быстрым ударом, потому что он знал, что конец неизбежен и близок? Поэтому? А теперь он станет известным, он прославится, вокруг него поднимется шум и суматоха. Он окажется на самом верху, среди лучших, среди таких, как Хиндли, которые вечно будут сиять на небесах преступного мира. Жадные до сенсаций обозреватели криминальных событий будут стаями слетаться на суд, писатели будут документировать его жизнь в книгах, и он никогда не сотрется из памяти рода людского, подобно заурядному обывателю или, раз уж на то пошло, подобно невинной женщине и ее неродившемуся ребенку. Сейчас они оба мертвы и вскоре станут вчерашними новостями.

Скорее всего, вышестоящее начальство считало, будто Линли рванется в атаку, вновь оказавшись лицом к лицу с чудовищем. Но чтобы рваться в атаку, нужна внутренняя жизненная сила, которая только и может двигать человека вперед. В нем такой силы больше нет.

Ему сказали, что сдадут его с рук на руки родственникам, и, поскольку одежду куда-то спрятали, он был вынужден ждать до тех пор, пока не прибудет кто-нибудь из его семьи. Линли не сомневался, звонок на Итон-террас с информацией о нем и его состоянии содержал и пожелание не торопиться с приездом в больницу, так что неудивительно, что мать приехала уже только поздним утром. С ней был Питер. Такси, сказала она, ждет у входа.

— Что случилось?

Она показалась ему старше, чем в предыдущие дни. Они все сейчас живут в хаосе, и это, понял он, сказывается и на ней тоже. Раньше он об этом не задумывался. Есть ли какой-то особый смысл в том, что сейчас вот задумался?

Позади матери стоял брат Линли, худой и неловкий, как всегда. Когда-то они были близки, но то было много лет назад. Между тем временем и сегодняшним днем маячили, как привидения, кокаин, алкоголь и отказ от братских отношений. Слишком много болезней накопилось в роду, часть из них пожирают тело, остальные — душу.

— Ты в порядке, Томми? — спросил Питер. И Линли увидел, как рука брата тянется вперед, но потом падает безвольно вниз. — По телефону нам ничего не сказали… просто сказали, что нужно тебя забрать. Мы подумали… Нам сказали, что тебя привезли откуда-то с реки. Но там… Какая река? Что ты…

Брат боится, понял Линли. Еще одна возможная потеря в жизни, и Питер не знает, как справиться с ней, не имея привычного когда-то костыля: порошок в нос, укол в вену, глоток из бутылки, что угодно. Питер, может, и не хотел ничего такого, но раз это так легко взять, раз оно так манит, почему бы и нет.

— Я в полном порядке, Питер, — ответил Линли. — Никаких глупостей я не делал. И не буду пытаться.

Однако последнее утверждение, как отдавал себе отчет Линли, не было ни обещанием, ни ложью.

Питер закусил губу по детской привычке. Нервно кивнул.

Линли объяснил, что случилось, двумя простыми предложениями: он встретился с убийцей. Барбара Хейверс выручила его.

— Примечательная женщина, — сказала леди Ашертон.

— Да, — подтвердил Линли.

Он узнал, что Ульрику Эллис переправили в полицейский участок несколькими часами ранее, чтобы взять показания. Она была потрясена, сообщили ему, но больше никак не пострадала. Килфойл ничего не успел с ней сделать, только несколько раз разрядил в нее шокер, заклеил рот скотчем и привязал к доске. Да, неприятные ощущения, но по сравнению с тем, что могло бы произойти, было нелепо переживать из-за их последствий.

В такси он устроился в углу заднего сиденья, мать села рядом, а брат притулился на откидном сиденье напротив.

— Скажи ему, чтобы заехал в Скотленд-Ярд, — сказал Линли Питеру.

На что мать пыталась возражать:

— Ты немедленно едешь домой, Томми.

Он потряс головой.

— Скажи: Скотленд-Ярд, — и кивком указал на водителя. Питер потянулся к окошечку в стенке, разделяющей водителя от пассажиров, и сказал:

— Виктория-стрит. Скотленд-Ярд. А потом Итон-террас. Такси вывернуло на проезжую часть, влилось в транспортный поток и направилось в сторону Вестминстера.

— Вчера мы должны были остаться вместе с тобой в больнице, — проговорила леди Ашертон.

— Нет, — сказал Линли. — Вы поступили так, как я попросил. — Он посмотрел в окно, — Я хочу похоронить их в Хоуэн-стоу. Думаю, она бы тоже так хотела. Мы никогда это не обсуждали. Как-то не приходило в голову. Но я бы…

На его руку легла ладонь матери.

— Конечно, — сказала она.

— Когда… еще не решил. Надо было спросить, когда отдадут… тело. Там масса каких-то формальностей…

— Мы займемся этим, Томми, — сказал брат. — Всем займемся. Разреши.