Без гнева и пристрастия

И самое главное — что делать мне?

Схлопотать пулю из пистолета — совсем не то, что подставиться под выстрел револьвера. Сущность я переварю, а вот пуля просто вышибет мозги.

Так не для меня ли предназначалось оружие?

Я беззвучно выругался, несколько раз зажмурился, а когда глаза вновь привыкли к темноте, осторожно двинулся к черному ходу ювелирного салона. Сразу подниматься на низенькое крылечко не стал, прошел мимо и наткнулся там на второго наблюдателя. Тоже — застреленного.

И вот это было уже по-настоящему странно. Сол обещал не привлекать к делу полных идиотов, а его подручные — ни один, ни другой — даже не успели достать оружие. Пусть пистолетный выстрел гораздо тише винтовочного, но не расслышать его в тихом переулке просто невозможно. Соседи еще могли не придать значения странному хлопку, но только не тертые жизнью жулики.

Так что же здесь произошло?!

Сердце застучало как-то слишком неровно, но я заставил себя успокоиться и подступил к двери черного хода. Осторожно потянул на себя ручку — не заперто. Осматривать замок, проверяя его на предмет взлома, не рискнул и осторожно проскользнул внутрь с револьвером на изготовку.

В узком коридоре было еще темней, чем в переулке, но вскоре он уперся в комнату со стеллажами, где сгустился уже не столь непроглядный полумрак. Через опущенные жалюзи туда проникали отсветы уличных фонарей, и все казалось бесцветно-серым и плоским, словно вырезанные из бумаги силуэты вещей.

Какое-то время я стоял на пороге, не решаясь пройти к лестнице и подняться на второй этаж, потом все же тихонько ступил внутрь…

И вот что интересно — частенько полицейских оскорбляют, обзывая ищейками и легавыми, а сейчас жизнь мне спас именно острый нюх. Острый нюх и нелюбовь к пахучим одеколонам и лосьонам после бритья.

Откуда-то со спины вдруг пахнуло терпким ароматом, и прежде чем до меня донесся тихий шорох, я метнулся за ближайший стеллаж. Негромко хлопнуло, в другом конце комнаты раздался звон разбитого стекла. Не теряя времени, я перекатом ушел в сторону, и в тот же миг прозвучал новый хлопок, а дверца шкафа над моей головой прыснула во все стороны острыми щепками.

Промахнулся! Промахнулся второй раз!

Звякнули на полу вытряхнутые из двуствольного пистолета гильзы; я выскочил из-за стеллажа и повел револьвером, выискивая тень, чуть более темную, чем все остальное вокруг.

Злую шутку сыграла непривычная к оружию левая рука. Будь оружие в правой — большой палец отработанным до автоматизма движением заранее оттянул бы на себя спицу курка, и тогда у взломщика не было бы ни единого шанса. А так, вынырнув откуда-то сбоку, он неуловимым движением перехватил револьвер, прежде чем прозвучал выстрел. Но выстрел не прозвучал — спусковой крючок заел на середине хода, когда чужие пальцы ловко отжали кнопку и вытолкнули из рамки барабан.

Зазвенели под ногами высыпавшиеся из камор патроны; я выпустил разряженное оружие и врезал взломщику левой — боковым в челюсть. Пропущенный удар заставил того отлететь к стене, но парень оказался не промах: он тотчас шатнулся обратно и толкнул меня в грудь. Позади как на грех оказался какой-то чемодан; я споткнулся и навзничь завалился на пол. Успел прижать подбородок к груди и только поэтому не приложился затылком о доски, но и так из-за боли в отбитых ребрах перехватило дыхание.

Взломщик ухватил со стеллажа попавшуюся под руку бронзовую статуэтку и бросился в атаку; я уперся подошвами в злосчастный чемодан и резко передвинул его навстречу злоумышленнику. Парень запнулся о неожиданное препятствие и рухнул рядом, но не растерялся и сразу приложил меня массивным основанием статуэтки. Не сумей я отдернуть голову — и удар размозжил бы череп, а так острая грань с хрустом вгрызлась в доски.

Парень замахнулся второй раз; тогда я ухватил мускулистое запястье и потянул руку взломщика на себя. Попутно ткнул правой ладонью в замотанное шарфом лицо, но без толку: кисть и отбитые пальцы пронзила острая вспышка боли, а противнику — хоть бы хны.

Он резко дернул статуэтку, не сумел отвести ее для нового замаха и тогда попросту толкнул ее обратно. Мне удалось лишь немного замедлить движение, поэтому тычок оказался довольно силен. Взломщик вновь рванул статуэтку; я, несмотря на сбитое ударом дыхание, вцепился в нее изо всех сил.

Прекрасно понимая, что если так будет продолжаться дальше, меня попросту превратят в отбивную, попытался нашарить рукоять ножа, но ни служебный клинок, ни гильотину для сигар перебинтованными пальцами достать не сумел. Тогда вслепую зашарил по ближайшему стеллажу, и тоже впустую: тот был заставлен картонными коробками. Но вот на полу… на полу под руку подвернулся револьверный патрон — один из тех, что вылетели из откинутого барабана.

Я повел ладонью по доскам и почти сразу подгреб к себе еще два мельхиоровых цилиндра. Пальцы еле ворочались, и пришлось пересилить боль и давление тугой повязки, чтобы стиснуть патроны в кулаке.

Стиснуть в кулаке сразу три патрона.

Вот так, да!

Металлические стенки между каморами барабана не позволяли сущностям револьверных боеприпасов дотянуться друг до друга и вырваться на волю, а вот мельхиоровые гильзы подобной надежностью не отличались. Они удерживали на месте одно порождение Вечности; возможно, могли справиться с парой, но никак не с тремя.

И в руке будто бомба взорвалась. В кулаке забурлил противоестественный сплав мельхиора и обезумевшего времени, а потом слившиеся воедино сущности рванули на волю, за доли мгновения пережигая в ничто дни и недели. Кисть враз потеряла чувствительность и усохла, стремительное старение дотянулось до запястья и поползло вверх к локтю, а кожа покрылась бессчетным количеством морщин, но я не сдавался и продолжал удерживать сущностей.

И растворенное в моей крови время оказалось сильней. Уничтоживший месяцы и годы маятник замер на пике, а потом качнулся в обратную сторону и понесся, все ускоряя и ускоряя движение. Стирая теперь уже не дни и недели отпущенного мне срока, а морщины, пигментные пятна и прочие приметы слишком рано накатившей старости.

Тут бронзовое основание вновь долбануло по грудине; взломщик резким рывком высвободил статуэтку, вскинул ее, намереваясь размозжить мне голову, но я успел ударить первым. Ударить не столько кулаком, сколько стиснутой в руке квинтэссенцией времени.

Попал в челюсть, и парня просто снесло. Он кубарем прокатился через всю комнату, врезался в дальний стеллаж и замер в углу. Но сразу встрепенулся и перевалился на колени.

— Вот черт! — выдохнул я, понимая, что подобным ударом запросто мог пробить стенку в полтора кирпича толщиной.

А этот уже очухался!

Я дотянулся до валявшегося на полу револьвера, подгреб к себе блестевший мельхиоровым боком патрон и вставил его в пустую камору. Затем воткнул в соседнюю камору еще один и защелкнул барабан.

Металлический лязг привел взломщика в чувство, он вскинул голову и наткнулся взглядом на дуло револьвера. Я поспешно нажал спуск, и ударно-спусковой механизм сочно клацнул, когда боек угодил в пустую камору.

Черт!

Парень сорвался с места и метнулся на выход, я повел револьвером и выстрелил прямо через стеллаж. Громыхнуло так, что заложило уши, распотрошенная коробка слетела с полки, а взломщика отбросило к стене, но он тотчас восстановил равновесие и выскочил в дверь. Я пальнул вдогонку; попал или нет, не понял, поскольку злоумышленник уже скрылся в темном коридоре. А только я поднялся на ноги, как осыпалась стеклом витрина.