Без Отечества…
Шрифт:
— Например — о том, что Европа аннулирует долги Царской России, но Россия — не аннулирует долги европейцев перед ней! Непоставка оплаченных снарядов — вопрос не только и не столько денежный, сколько политический! Подняв его позже, можно будет настоять на пересмотре многих невыгодных пунктов в международных договорах! По крайней мере — отыграть свои позиции на международной арене.
На этот мой пассаж премьер, остро глянув на меня, будто просветил рентгеном и стал смотреть как-то иначе. Серьёзней.
— А уж выставить оппонента в дурном свете… — пожимаю плечами, не договаривая очевидного.
Сглотнув
— … не мне вас учить! Юрист вы прекрасный, да и политик не самый скверный, так что играя в долгую, вы сможете переиграть Извольского.
— Н-да… — усмехнулся премьер, — метко! Не самый скверный…
— Как уж есть, — пожимаю плечами, зеркаля усмешку, — Я, уж простите, не ваш поклонник.
— А если надо будет, — проговариваю я, чувствуя уплывающее сознание, и видя перед собой уже не Керенского, а приближающийся пол, — валите всё на меня…
— … переживу.
[i]Гофмейстер (нем. Hofmeister) — как правило, управляющий монаршим двором (с теми или иными отличиями в разных странах).
[ii]Тройственный союз — военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившийся в 1882 году, который положил начало разделу Европы на враждебные лагеря и сыграл важную роль в подготовке и развязывании Первой мировой войны (1914—1918).
[iii] В Отель д'Эстре на улице Гренель с 1863 располагалось посольство Российской Империи. После завершения строительства нового здания Посольства СССР на бульваре Ланн в 1977 г. «Отель д'Эстре» становится резиденцией посла СССР и высоких гостей, прибывающих во Францию.
Я посчитал уместным «переехать» посольство в 16 округ, отдав Отель д'Эстре под резиденцию Керенского, раз уж он обосновался в Париже.
Глава 16 В которой всё у нас — хорошо! Но не сразу
Подперев голову рукой, бездумно гляжу на крохотного паучка в углу окна, спускающегося на тоненькой паутинке. Паучок деловит, деятелен, и, не догадываясь о скором приходе служанки с апокалипсической тряпкой, пытается выстроить свои сети для ловли мошек в месте, для этого не предназначенном.
Паучок устраивается раз и навсегда, на всю свою короткую жизнь, не думая, не догадываясь даже о силах, высших по отношению к такому крохе. Он просто живёт, следуя своим инстинктам.
В дверь спальни тихо, но настойчиво постучали, и созерцательное настроение рассыпалось на тысячи сверкающих, колючих осколков. Всё вдруг стало серым, обыденным и неопрятным, будто припорошенным пылью обыденности.
— Да, — нехотя размыкаю губы.
— Месье… — вошедшая служанка, без особого почтения изобразив подобие книксена, окончательно разрушила тот тихий, покойный, созерцательный и бездумный мирок, в котором я пребывал последние несколько часов.
Разом навалился груз проблем и ответственности, от которого подгибаются ноги и заходится сердце. Мир окончательно выцвел, посерел, и кажется, даже физические законы стали хоть чуть, но иными. Сила тяжести, по крайней мере, ощутимо прибавилась…
Дёрнув щекой, я вышел в гостиную,
не мешая служанке убираться.На журнальном столике высится чуть покосившаяся пачка газет и журналов, ждущая меня, и от этого настроение, и без того отвратительное, дало опасный крен. Захотелось чего-нибудь этакого, деструктивного…
Благо, девушек нет сейчас дома, а то, опасаюсь, настроение оказалось бы испорченным не только у меня.
Ещё раз покосившись на прессу, потом на дверь спальни, я, вздохнув, поплёлся на кухню делать кофе. Не то чтобы мне его так сильно хочется. Так… хоть чем-то себя занять, лишь бы не читать. Не прямо сейчас.
Пишут… разное, и, как правило — нелестное. Утечка информации не то от Керенского, не то от самого Извольского, случилась четыре дня назад.
Полыхнуло так, что ей Богу, в политическом эквиваленте это показалось мне чуть ли не Хиросимой. Не знаю... но мне это сравнение кажется вполне корректным, притом без всякой натяжки.
Прозвучало… громко. А последствия и их поражающий эффект, боюсь, будут ничуть не меньше, чем от радиации в Хиросиме и Нагасаки. Даже, пожалуй, больше…
Писать, кажется, бросились решительно все! Наверное, сложно будет найти в России человека, хоть как-то причастного к общественной деятельности, политике и управлению государством, и не высказавшего бы в эти дни свою позицию.
Статьи в газеты… Да чёрт подери! Я из первых рук знаю, что в редакциях происходит чёрт те что, и они просто не знают, кого из написавших публиковать!
Не могу себе даже представить муки выбора редактора, у которого номер уже свёрстан, притом первоклассным материалом, и выкинуть ничего нельзя! А почтальон приносит очередной мешок писем, и газетчики, разбирающие их, копаются в них с восторженными воплями.
« — От Великого Князя Михаила!» — вопит один из кладоискателей, потрясая конвертом и выдавая подобие дикарского танца.
« — Савинков!» — восторженно орёт коллега, сидящий напротив, держа над головой письмо от террориста номер один.
Звучат имена прославленных генералов и террористов, членов Государственной Думы и революционеров, бывших министров и писателей, поэтов…
… и я, чёрт подери, нисколько не преувеличиваю!
Даже какая-нибудь мелкая провинциальная газетёнка, для которой интервью с вице-губернатором — большая удача, бывающая не каждый год, ныне, заходясь от восторга, перебирает такими именами, что дух захватывает!
Революция и Гражданская, чёрт бы её побрал, пусть даже нынешняя, вялотекущая, разбросала по городам и весям всю ту столичную пену, ранее не видевшую жизнь за пределами Петербурга и Москвы. И все, решительно все спешат высказаться!
Кто помоложе и побоевитей, добирают своё митингами, собраниями, выступлениями во всевозможных кружках и сообществах. В России, во Франции…
… везде, где есть выходцы и Российской Империи! А они, то бишь мы, кажется, есть теперь решительно везде!
За…
Против…
Общество раскололось на части, и эти части — на фракции, партии, движения, группы и группки.
Есть те, кто видит в Российской Империи пресловутую «Тюрьму народов», а вот дальше…
… начинаются различия!