Без поцелуя на прощание
Шрифт:
Марк подается вперед и обнимает ее трясущиеся плечи. Черт возьми, она хороша. Выступление, достойное чертова «Оскара». Мой муж ест с рук этой лживой стервы.
– Как ты не видишь, что она все выдумывает? – умоляю я. – Марк, почему ты веришь ей, а не мне?
– Потому что доказательства здесь, – говорит он, швыряя мой телефон на стол с такой силой, что его задняя крышка отваливается.
Соленые слезы обильно струятся по моему лицу, но Николь могла бы составить мне серьезную конкуренцию. Она завывает как маленькая потерянная сиротка. Доктор Хэммонд достает платочки из коробки, стоящей на подоконнике, и протягивает их нам обеим.
Я без устали пытаюсь
Наконец, когда я окончательно вымотана и теряю способность спорить дальше, я презрительно бросаю Николь извинение. Я выхватываю рецепт на снотворное, принимать которое у меня нет ни малейших намерений, из рук доктора Хэммонда и сердито запихиваю его в свою сумочку. Чувствуя себя совершенно униженной, я умоляю Марка отвезти меня домой.
Николь лучезарно улыбается: она даже не пытается скрыть своего удовлетворения. Мой муж и мой врач теперь подозревают, что я не в своем уме, а Николь получает еще больше власти над Марком и моими детьми. Эта женщина опасна, и я единственная, кто это видит.
Глава десятая
Проходит почти неделя, прежде чем я снова покидаю дом, и когда это происходит, я более чем осознаю, что мое тело трясется, по мере того как мы медленно едем, минуя большие вечерние пробки, в сторону Найтсбридж-отеля.
Я пристально смотрю в окно и игнорирую вибрирующий у меня на коленях телефон.
– Ты не собираешься ответить? – спрашивает Марк, отрывая взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня.
– Нет.
– Это может быть важно.
Я игнорирую и Марка, и звонящий телефон и продолжаю смотреть в окно.
Я узнаю номер. Это глава комитета, устраивающего бал. Тот же человек, который звонил мне три дня назад, чтобы сообщить, что благотворительные сборы с бала в этом году отойдут Ирландской ассоциации инвалидов-колясочников. Она вежливо предложила мне стать приглашенным докладчиком на вечере. Полагаю, она решила, что будет политкорректно чисто символически вытащить калеку на сцену. Я отказалась, разумеется, уверенная, что меня воспримут скорее как музейный экспонат, нежели как оратора.
Марк был в ярости. Он умолял меня поучаствовать, но я категорически отказалась. Он сказал, что нуждается в публичности, потому что это будет очень хорошо для его бизнеса. Если бы люди знали, как тяжело идут дела у нас дома, они бы покупали вещи для ремонта в строительном магазине Марка вместо сетевого отдела ниже по улице.
Я потратила почти три часа на подготовку к балу, но сейчас, придирчиво осматривая каждый миллиметр своего лица в плохо освещенном зеркальце на козырьке от солнца, я чувствую себя столь же неуверенно, как если бы вышла из дома в пижаме. Я более критична к своей внешности, чем обычно, и знаю, что это отражает мой ужас перед этим вечером. Я пристально смотрю на линии и складки, которые время терпеливо вышило на моей коже. Каждая тонкая морщинка – напоминание о многих годах счастья, которые привели меня к этому странному периоду в жизни. Никакого консилера не хватит, чтобы спрятать мешки под глазами из-за беспокойных ночей, заполненных снами. Я сосредоточилась на том, чтобы нанести тягучую черную тушь на и без того густо накрашенные ресницы, в надежде, что смоки-айс отвлечет внимание от темных кругов под глазами.
Я знаю, что моя склонность к излишнему анализу действует Марку на нервы. Слышно, как он сжимает челюсти. Он не может пилить меня за то, что я придираюсь к себе,
потому что мы не разговариваем. Мы не разговаривали всю неделю. Я все еще злюсь на него из-за того допроса в кабинете доктора Хэммонда, а он отказывается извиняться. Он все еще твердо верит россказням Николь. Меня предали, мне больно, а его это как будто не волнует.Я продемонстрировала невиданную сдержанность и даже не спрашивала его, как Патрисия справляется с детьми. Я несколько раз звонила ей домой, чтобы самой спросить, но каждый раз отвечала Николь, так что я просто вешала трубку.
Все парковочные места для инвалидов, расположенные рядом со входом в отель, заняты, так что мы кружим по парковке по меньшей мере десять минут, прежде чем находим свободное место, наиболее удаленное от главного входа.
– Только этого не хватало! – говорит Марк, глядя на проливной дождь в лобовое стекло.
Я чуть было не отвечаю, но вовремя спохватываюсь. Я категорически отказываюсь сдаваться первой. Марк должен приползти ко мне, моля о прощении, и даже в этом случае мне будет нелегко удовлетворить его просьбу.
Несколько мгновений мы сидим в гнетущей тишине, но, решив, что дождь не собирается прекращаться, Марк быстро выпрыгивает из машины. В боковое зеркало я наблюдаю за тем, как он прокладывает себе путь к багажнику, где копается в попытках найти зонт-трость. Ему с трудом удается удерживать зонт, одновременно пытаясь вынуть мою тяжелую коляску. Попытки раскрыть кресло оборачиваются полной катастрофой, и я чувствую укол совести.
Адам случайно паркуется недалеко от нас и, заметив, что у Марка проблемы, спешит на выручку. Сгорая от стыда, я быстро тянусь за мобильным. Мне отчаянно хочется отвлечься от драмы, развернувшейся позади машины. Я смотрю на экран и замечаю пять пропущенных звонков от Эйвы: четыре текстовых сообщения и одно голосовое.
Во всех сообщениях написано одно и то же: «Позвони мне, как только сможешь». Я как раз собираюсь нажать на кнопку вызова, когда Марк открывает дверь авто.
– Давай! – командует он.
Я на автомате обхватываю руками его шею и жду, чтобы он вытащил меня из машины. Я научилась группироваться так, чтобы меня легче было нести. Марк все больше и больше привыкает меня поднимать, и я вижу, как у него на руках начинают появляться твердые бицепсы.
Из-за машины, оказываясь в поле зрения, выходит Адам и машет мне. Я машу в ответ. Хотя он идет рядом с нами совсем недолго, но атмосфера уже становится для него слишком некомфортной.
– Ой, я оставил билет в машине. Сбегаю за ним, – говорит он. – Вы идите вперед. Увидимся внутри.
– Он лжет, – говорю я.
– Зачем ему лгать? – огрызается Марк.
– Затем, что он не тупой. Очевидно, что ты в ссоре со мной.
– Я не в ссоре с тобой, Лаура. Я просто не понимаю тебя, и проще промолчать, чем рисковать, что ты взорвешься, если тебе не понравится что-то, что я сказал.
– Это снова насчет Николь? Я уже сказала тебе, что злилась из-за того, что ты принял ее сторону. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать?
– Можешь, пожалуйста, говорить потише? Необязательно об этом знать всему району.
– Нет, не могу, – бросаю вызов я. – Сам говори потише! – и тут же понимаю, как глупо это звучит. Марк шепчет, но меня это совсем не волнует. Я готова полоскать все наше грязное белье на людях.
Я продолжаю негодовать в надежде вывести Марка из себя, но с треском проваливаюсь. Напротив, мне удается лишь заставить его снова замолчать. Его сдержанное поведение раздражает почти так же сильно, как то, что он поверил словам Николь, а не моим.