Без пощады 3

Машина…

Киборг.

Боевой киборг, если точнее.

В последние годы нахождения в приюте повзрослевший Нортис мечтал не о плащах, а огнестрельном оружии и киборгизации. Он сотни раз представлял себе потрясение на лицах тех долбанных ублюдков, неверующе смотрящих как крохотный пацан с красными глазами робота из древних ужастиков убивает их всех одного за другим, не дав прикоснуться к родителям. Если бы он тогда был киборгом, существом из стали, а не из жалкой слабой плоти… все бы в тот день пошло иначе. Эти мечты о стальных конечностях наложились виртуальной галлюцинацией на его реальные обрубки и так в его голове начал слагаться тот частично реализованный план мести. Он продумал каждый свой шаг, поставил цели и… достиг уже много. И сейчас он испытывал радость и воодушевление — ведь он стал еще сильнее, еще… искусственней. В нем стало больше от машины и меньше от человека. И это хорошо — ведь как человек он уже проиграл, допустив гибель всей семьи, а вот как машина, как живучий киборг, он победил уже несколько раз, а когда вышел из строя — его просто починили и усилили.

Была и еще одна причина для радости — та же самая, что являлась и одной из главных для него угроз.

Дознаватели.

Раз они здесь, раз они заинтересовались террористом Вертинским, то занялись и его предысторией. Начали копать. Начали проводить допросы и задавать вопросы. Начали изучать личности тех, кого он так жестоко убил — раскаявшийся монах, накрытый наркотой рыжий ублюдок, искалеченный лейтенант полиции… Сколько у них времени уйдет на то, чтобы выяснить о их тесной дружбе в не столь уж далеком прошлом? Как быстро они узнают о полном составе ублюдочной компании и кто был лидером этих мразей? Сколько ниточке не виться — а конец будет.

И поэтому Вертинский улыбался все шире и шире. Так или иначе, но он добился своего. Возможно суровый взгляд истинного правосудия, что так долго не обращался к темным улицам коррумпированного корпорационного города на задворках вселенной, теперь отыщет виновных и покарает их — но только в том случае если он сам не успеет раньше или хотя бы не умрет в попытке. Других вариантов он не рассматривал. Что ему еще делать? Просто жить без всякой цели? Он давно уже не умеет ничего подобного. Бесцельное существование кончилось в оборвавшемся детстве, когда его швырнули в лазерный измельчитель и тогда же в обжигающем мареве огненной боли родилась яркая четкая цель — отомстить. Понял он это не сразу, но достаточно быстро…

Следующую переборку парень открыл тем же способом — грубой силой. Перешагнув отлетевшую скобу, он дождался въезда АКДУ, опустил за собой створку и в кромешной тьме двинулся дальше по крутому ребристому спуску — сейчас они проходили под одной из главных улица двенадцатого сектора. Через несколько минут он сменит направление, поднимется и там придется пересечь узкий пешеходный коридор, что-то вроде переулка, идущего вдоль заброшенных жилмодов, некогда населенных шахтерами и их семьями. Сейчас там обитают только подыхающие наркоманы с прогнившими мозгами. Единственные из кое-как держащихся существ этого района — разве что мутанты, которые, если верить бродящим по внутренней сети ужастикам, выживают на крысином мясе. А крысы жрут трупы наркоманов. Как все они — муты, наркоманы, крысы и трупы — отнесутся к визиту одинокого гостя? Этого Нортис не знал, но рисковать не собирался — он пройдет окольными путями, надеясь, что имеющаяся карта достаточно верная.

Он не ищет себе лишних проблем и стычек.

47.

Глава 7

47.

Безымянное место, приютившее всех сползшихся сюда умирать отверженных и ненужных жителей, встретило Нортиса влажным хрустом толстого слоя мусора, которым был завален весь коридор. Хрустели не кости и не черепа — как могло бы оказаться в дешевом сериале — а пластиковый и стеклянный мусор. Еще несколько шагов и Вертинский остановился у первой серьезной преграды — горы мусора, высотой ему по пояс. Пришлось потратить некоторое время, чтобы расшвырять верхний слой, после чего парень отступил к стене, а АКДУ, казалось бы, без всякой отданной ему команды, двинулся вперед, навалился стальными гусеницами на заскрипевший мусор и попер дальше, вдавливая трескучую массу под себя. Еще одно весомое доказательство в пользу гусеничной платформы — здесь бы не прошло ни одно колесное средство передвижения. Попросту увязло бы в заплесневелом вонючем мусоре, где хватало и органики — крысиное дерьмо, какая-то слизь, засохшие бурые разводы на стенах. Чуть позже не обошлось и без дешевой «сериальщины», когда гусеницы раздавили первый попавшийся уродливый череп с неправильными пропорциями. Судя по размерам — детский. Похоже, в этот коридор сбрасывали все ненужное — пластиковый мусор, выплескивали экскременты, а затем в этой же массе хоронили умерших людей, зная, что крысы быстро избавятся от гниющей вкусной плоти. Острые стеклянные осколки пасовали перед стальными траками, а Нортиса защищали от их угрозы не только крепкие ботинки с высокими голенищами, но и собственная сталь искусственных конечностей. Шагая, поскальзываясь, раз за разом оправляясь и выпрямляясь, он на ходу изучал новые возможности своего тела и каждый его следующий шаг, и движение были чуть увереннее.

На стенах, помимо грязных разводов и пятен, встречались какие-то почти неразличимые слова, отдельные буквы и цифры. Нортис не вчитывался. Зачем? Это место потерял свое имя, когда много десятилетий назад городская администрация объявила его негодным для проживания и подлежащим реновации — запланировал ее на «когда-нибудь». Он продвигался среди мусорных завалов и длинных вонючих луж, изредка лавируя, чтобы обойти непроходимые препятствия — и тогда он шел совсем уж узкими крысиными лазами с низкими потолками и множеством выходящих в них крохотных дверных проемов, открывающими вид на пустые замусоренные комнатки. Тут когда-то жили люди. По этим крысиным лазам носились дети.

Сотни жилых клетушек, некогда бывших вполне полноценным жильем для первых переселенцев, ставших рабами НЭПР, опустели, когда прекратилась внутренняя разработка астероида, а дети шахтеров превратились в наркоманов или же им удалось убраться из города и наняться на частные мелкие астероидные шахты. Целый район превратился сначала в трущобы, а затем его попросту стерли с официальных карт. Это место ни разу не было упомянуто в сводках о происходящем в секторе мятеже. И что показательно — сюда не совались и сами бунтовщики и по вполне резонной причине — они здесь никому не были нужны. Здешние обитатели твердо знали, что лучшей жизни им не видать, а из перспектив лишь мучительная смерть от болезней, голода, передоза или мутаций. Поэтому за жизнь они не держались, смело идя на смерть и не боясь убивать. Поэтому же сюда не совались копы и безопасники. Сюда не заглядывали бандиты одиночки и ОПГ, сюда не совали носа мафиозные семьи, хотя иногда оставляли у входов подарки со старой одеждой и пищевыми пайками, причем довольно регулярно и гордо оповещая в социальных сетях. Это же делали и полицейские, оставляя на ночь большой контейнер со всяким условно съедобным дерьмом и шмотьем, а на следующий день забирая его пустым. Все по законам природы — корми зверя, если не хочешь, чтобы он вышел из клетки и начал сам искать себе пропитание.

Большая часть межкомнатных переборок была из дешевых пластиковых блоков и их давно разобрали, проломили или сожгли. Хотя с огнем здесь вряд ли что получится — тут очень влажно. Системы вентиляции не работают, дышать тяжело, а коснись висящих на стенах гроздьев бурой плесени — и они исторгнут из себя струи воды. Царящая здесь разруха добавила вариантов маршрута, но Нортис не забывал об осторожности, раз за разом выбирая пусть более сложный, но ведущий обратно к транзитному крайнему коридору. Ему не хотелось углубляться в заброшенный шахтерский квартал — туда, где коридоры становились чуть шире, потолки чуть выше и где раньше располагались магазины, зоны общего досуга и все то прочее, что позволяло здешним обитателям хоты бы отчасти чувствовать себя людьми. И именно там скорей всего и теплится сейчас слабая жизнь. Именно там и бьется умирающее сердце этой клоаки. От этого «сердца» его отделяют высокие мусорные завалы — и пусть так и остается. Он не собирался даже заглядывать в этот мусорный хрустящий и звенящий лабиринт, где каждый шаг будет услышан за много метров — что и ему на руку.

Впрочем, и здесь на краю заброшенного многоуровневого квартала — а он движется примерно посередине, на так называемом уровне «ватерлинии» — тоже есть жизнь. Хищная подлая жизнь, мечтающая убить, чтобы жить.

Очень крупное «нечто» он увидел заранее — благодаря своим новым глазам. Красное с желтым пятно притаилось внутри выпотрошенного остова древнего кухонного комбайна, наискосок замершего в середине очередного дверного проема. Вертинский даже шаг не замедлил. Лишь перехватил тесак удобней, а другую руку положил на рукоять плотно сидящего в открытой кобуре игольника. Шаг… еще шаг… из засады показывается оскаленная морда и ей в пасть тут же ударяет лезвие. Тесак не меч, но, когда он зажат в мощном стальном протезе, то пробьет любую кость. Упавшая к его ногам бьющаяся в агонии старая трехлапая седая крыса была размером с достаточно крупную собаку. Половины зубов нет, вместо одного глаза заросшая мясом дыра, на зияющей проплешинами шкуре многочисленные язвы, а из-под хвоста тянется гирлянда черных гниющих кишок. Крыса уже отбегала свое и приползла сюда умирать. Но почуяв добычу не смогла совладать со своей натурой и бросилась в атаку… И ведь идущий впереди АКДУ она проигнорировала.

Вертинский отошел едва ли на десять шагов, а сзади уже послышался многоголосый писк, скулеж и громыхание мелкого мусора. Обернувшись, он увидел набросившихся на труп несколько крыс поменьше. Одна из тварей приподняла окровавленную морду, взглянула на смотрящего на нее человека… и снова вернулась к жратве. Логично — надо жрать что дают, а за другой добычей можно пойти и позже. Нортис двинулся дальше, но теперь он оборачивался куда чаще. Дойдя до относительно хорошо сохранившихся меток на стене крохотного трехлучевого перекрестка, он ненадолго остановился. Выведя на экран браскома старую и вряд ли достоверную карту заброшенного квартала, киборг определил свое местоположение, убедившись, что не сбился с пути. Через триста метров узкий коридор вольется в улочку пошире раза в три — куда стекались все дорожки из квартала. И эта улица, прямая и короткая как жизнь корпорационного шахтера, приведет к одному из входов в шахты.

Еще одно живое существо встретилось ему на пути в десятке метров от той улицы. На мокром от ее крови мусоре, среди раздавленных банок и рваных кусков пластика, лежала умирающая женщина, зажимающая распоротый живот. Она услышала тяжелые шаги подошедшего киборга, но в темноте не увидела его пока он не зажег фонарь, чтобы она могла его рассмотреть. Задыхаясь, она приподнялась, глянула мутными глазами и снова уронила лысую голову в мусор, почему-то скаля изъявленные беззубые десны в широкой радостной улыбке.