Без права на ошибку. Дочь олигарха

Бля, нашел время!

— Ему я не могу помочь, но тебя вытащу живой, если будешь слушаться, — в ее взгляде все еще сомнение, но мозг – как для бабы – нормально функционирует. Не стала истереть и обвинять меня.

Оглядывается, будто может найти ответы в пространстве. Сомневается. Не доверяет. Неудивительно, меня она видит первый раз в жизни. Дать пощечину, чтобы отмерла и начала шевелить ногами?! Понимаю, что даже ради спасения наших жизней не смогу ее ударить.

— У тебя три секунды, чтобы дать ответ, потом я ухожу один, — вздрагивает, словно я ее ударил.

Самое дерьмовое, что я не уйду. Я только что трахал одну телку, а спасать кинулся другую. Могу оправдывать себя тем, что Леську никто убивать не собирался, но оправдание слабое. По всем фронтам не прав. Тут ведь на каждом шагу камеры, мне еще прилетит от руководства, что засветил свое… лицо! Все мои действия изучат под микроскопом и вынесут предупреждение – это в лучшем случае. О том, что погонят из спецназа, думать не хочется. Из родной семьи было легче свалить, чем из братства.

— Хорошо, — выдыхает Юна. — Я иду с вами.

— Вопросов не задавать. Выполнять все мои команды, говорю «ложись» – ты падаешь на землю, говорю «ползти» – ты ползешь и не жалуешься. Все понятно?

— Вы кто? — блеска в глазах стало больше. Только не реви! Терпеть этого не могу!

— Конь в пальто. Никаких вопросов, — дергаю ее за руку и веду за собой. Не сопротивляется, но быстро перемещаться не может из-за каблуков.

— Другой обуви у меня нет, извините, — поймав мой недовольный взгляд, сделала правильные выводы. — Я могу попытаться оторвать каблуки.

— Оставь, твои ноги так ох@но смотрятся в туфлях, что я готов потерпеть наше медленное передвижение. Чем будешь расплачиваться за спасение? — я мудак, конечно, но не до такой степени, как сейчас обо мне думает Юна. А она думает, так громко думает, что у меня уши начинают гореть.

Лучшее средство от слез – переключить ее внимание. Я переключил. Если бы у нас было время, остановился бы и понаблюдал, как на ее хорошеньком лице эмоции водят хоровод. Убойный коктейль там, можно кончить. Ее злость заводит не меньше, чем хорошенькие ножки.

— Думаешь, я альтруист, который бежит спасать смазливых телок за просто так? — поторапливая, чуть сильнее дергаю за руку, чтобы бежала за мной.

— Мой отец вам заплатит, — высокомерно. Бесит ее тон.

— Неинтересно. Отсосешь мне? — она упирается ногами в пол, пытается выдернуть руку, но я упорно тащу ее за собой.

— Ни за что! Вы омерзительны! Да как вы?.. — я ее даже не слушаю. Она тихим голосом пытается сравнять меня с землей, только мне пофиг.

Ее губы на моем члене – мечта, которой не суждено осуществиться. Просто мне нужно, чтобы она думала о чем угодно, только не о том, что сейчас произойдет.

— Ложись! — бросаю ее на пол, накрываю собой и начинаю стрелять в открытое пространство двери. Взрыв не долетевшей до коридора гранаты оглушает на несколько секунд…

Глава 4

Юна

Ощущение нереальности происходящего. Скованное страхом, непослушное тело, обжигающий холод внутри и снаружи, который не исчезает – вот то, что я чувствую. Удивительно, что я еще способна на чувства. Я – будто не я, словно попала в параллельную вселенную, где все еще хуже, чем в моей реальности.

Мне до последнего хотелось верить, что Мишка-дурак решил меня растормошить и устроил розыгрыш. Я отказывалась верить, что мои гости лежат убитыми, легче было обманывать сознание и убеждать себя в том, что они знали о розыгрыше. Знали и подыгрывали.

Миха…

Его больше нет! Меня топят истерика и боль, но я из последних сил держусь, скорее всего, включились резервные возможности организма, по-другому я объяснить свое поведение не могу.

Не хотела… Как же я не хотела отмечать свой день рождения! Видеть радостные лица друзей, отвечать улыбкой и делать вид, что все хорошо. Двадцать один – шикарный возраст, чтобы наслаждаться молодостью, познавать новые горизонты, устроиться на классную работу, путешествовать, любить…

Только для меня двадцать один – приговор!

Мне нечего отмечать, я хотела бы отсрочить свой день рождения лет на тридцать, а лучше, чтобы он никогда не наступал. Теперь Гаранин не примет никаких отсрочек. У меня осталось несколько недель свободы, которые я должна прожить в установленных женихом рамках, которые действуют в отношении меня уже пять лет. Именно столько лет назад Игорь увидел меня и сказал отцу, что женится на мне, если они будут выполнять требования Гаранина и строго следить за моим воспитанием, не допустят никакого скандала, связанного со мной, а в первую брачную ночь я окажусь неопытной девственницей. Намекая, что никакие шалости с мальчиками недопустимы. Гаранин во всем должен стать первым. Стоит обо всем этом начать думать, как меня передергивает.

Он спас нашу семью от банкротства. Папа считает, что я должна быть благодарна Игорю. За что благодарить? Он ведь не на добрых началах кинулся помогать нашей семье, Игорь преследовал определенную цель – в обмен на поддержку в бизнесе он потребовал меня.

День рождения – это праздник, мои дни рождения после восемнадцати стали пыткой. Я ненавидела их приближение, ведь это еще один шаг навстречу нежеланному замужеству. А время, как назло, ускоряло свой бег. Кажется, вот только мне исполнилось девятнадцать, а уже двадцать один.

В тот момент, когда бандит выстрелил в Мишу, у меня промелькнула предательская мысль: пусть и в меня стреляет, разом избавлюсь от Гаранина, получу наконец-то свободу.

Я не хочу становиться женой Игоря. Все во мне противится предстоящему замужеству. Отец постоянно повторяет, что я ни в чем не буду нуждаться, что Игорь станет мне хорошим мужем, только я не верю. Не могут деньги сделать человека счастливым. Возможно, я так рассуждаю, потому что никогда не знала нужды, но мнения своего не изменю. Мне Гаранин неприятен. Я его боюсь: холодный, деспотичный, придирается к любой, даже самой незначительной мелочи: спину ровно держи, не носи высокие каблуки, тебе не идет, платье короткое, джинсы нужно выкинуть, они слишком сильно обтягивают…

Бесконечные придирки. Но слышу их только я. Когда-нибудь я стану доведенной до совершенства бабочкой, которую он из меня вылепит, а потом наколет на булавку и поставит под стекло. За маской «настоящего мужчины» прячется абьюзер.

Отец этого не видел. Отказывался слышать правдивые жалобы, считал, что я пытаюсь оболгать жениха. Верил, понимал и поддерживал меня только Миша, папа в жесткой манере пресекал любое мое недовольство будущим мужем.

— Девушка должна быть при муже, — повторял он. — Свобода плохо влияет на женский разум, развращает не только ум, но и тело. Игорь не даст тебе ошибиться, с ним ты будешь счастлива, — когда папа начинал эти разговоры, я сразу вспоминала маму. Она ведь не просто так все бросила и ушла от отца? Они редко ругались, но мамины глаза все больше тускнели, а однажды она уехала в салон и не вернулась. Сначала я считала ее предательницей. Обижалась, клялась, что никогда не прощу, но с годами стала понимать. Невозможно всю жизнь прожить под чужим давлением и не сломаться.