Без пути-следа

Повисла неуклюжая пауза. Слова «выборы» и «баллотируется» прозвучали как-то неуместно — у Генриха, Вити-Вареника и у Люси на лицах отразилось некоторое напряжение. Будто к ним внезапно обратились на незнакомом языке. Олег многозначительно посмотрел на Митю. Митя встал, следом встал Олег, и они пошли к выходу. Люся подала ему вдогонку пальто.

— Холодно там.

Парочка за столиком перед подиумом потягивала красное вино. Мужчина пытался говорить. Пепельница была полна.

На улице оказалось действительно холодно, но зато спокойно. Настал благословенный момент, когда иссяк вечерний час пик, гул и рык сменились размеренным урчанием. Легкие жадно потянули прохладный воздух.

— В общем, дело обстоит так, — сказал Олег. — Все будет готово через неделю. Через неделю пойдем за твоим паспортом в ОВИР.

Митя смачно вдохнул. «Теперь спроси, сколько это будет стоить».

— И сколько это будет стоить? — спросил он, стараясь говорить так, словно уже не раз «решал» подобные вопросы.

— Четыреста, — сказал Олег. — Вообще-то это сейчас штуку стоит. Но поскольку я обратился?

— Я знаю, знаю, — поспешил заверить Митя. — Штуку стоит, знаю.

Митя опасался, что после горячего спора с Генрихом, после ехидной реплики по поводу «проблемоуладчика» ему будет трудно обсуждать с Олегом подобные вещи. Но, к счастью, ничего такого он не чувствовал и довольно легко переключился с рассуждений о русской традиции на разговор о сумме взятки. Олег говорил размеренно, собирал слова, как сложную конструкцию, чертеж которой держал в голове.

— Причем деньги нужны завтра. Завтра днем он ждет меня с деньгами.

Митя по инерции кивнул.

— Завтра.

Олег подтвердил:

— Завтра.

Митя снова кивнул.

— Слушай, — сказал он, немного смущаясь. — А нельзя разве потом деньги, после того, как?.. Ну? утром стулья — вечером деньги?

Олег отрицательно тряхнул головой и стоял, не говоря ни слова, глядя прямо Мите в глаза. Митя смущался еще больше, не выдерживал его взгляда. Сознаться, что у него нет четырехсот долларов и он не знает, где их раздобыть до завтра, было совершенно невозможно.

— Ты в чем-то сомневаешься? — сухо спросил Олег.

— Нет, нет, — сказал Митя. — А ты сам уверен в этом человеке?

— Я? На все сто. — Он порывисто сунул руки в карманы. — Ты ведь не первый. К нам уже обращались с этой проблемой. Но твои сомнения я понимаю. К нам обращались и люди, которых кинули в такой же точно ситуации. И мы им помогали. Да что за примером далеко ходить!

Руки его выпорхнули из карманов брюк, отогнули борт пиджака, вытащили паспорт. Митя рассеянно посмотрел в раскрытый перед ним паспорт. В вечернем синем сумраке он разглядел прямоугольный контур штампа.

— У меня жена, как ты, досиделась, — сказал Олег, пряча паспорт. — Пришлось суетнуться. Свадьба у нас была семнадцатого декабря, а паспорт ей выписали через неделю, но задним числом, шестнадцатым. Схема тут отлаженная. Но я точно так же платил вперед. — Олег пожал плечами, снова сунув руки в карманы. — И Фомичев сказал: «Извини, Олег, но в этом деле своих не бывает. Не я завел этот порядок, не мне и отменять». И он прав: система. Для этих людей нет своих и чужих. Я их отлично знаю. Ты же не стулья, в самом деле, покупаешь.?От столика к столику сновали нанятые по случаю женщины, которые должны перемыть посуду. То тут, то там позвякивали складываемые в горки тарелки и бокалы.

Люся пристально смотрела в Митин профиль. Он заметил, но так и сидел, уставившись в зал. Единственным человеком, у кого Митя мог бы занять денег, была Люся. Она копит на квартиру — у нее есть.

Каждый разговор с Олегом все больше разжигал его. Возможность получить наконец вожделенный паспорт наполняла его томлением, похожим на сексуальное томление юности: лучше, если бы за этим нужно было куда-нибудь бежать, лезть, карабкаться, состязаться в троеборье, что ли, — это казалось организму более естественным. Вот и желание паспорта пробуждало в нем точно такие же позывы: лучше бы за ним нужно было куда-нибудь лезть и карабкаться.

— Что он сказал? — спросила Люся, придвигаясь к его плечу.

— Все нормально.

Вслед за думками о паспорте приходили другие — о Ване. У него, должно быть, теперь совсем мужское рукопожатие. В последний раз, когда он держал его руку в своей руке, это было в Шереметьеве, он слишком сильно ее сжал, пальчики сбились в кучу, Ваня поморщился. «Пока, сынок». — «Пока». — «Смотри, не забудь позвонить, когда мне тебя встречать». — «Да, папа». Ваня стоял возле матери, как стоял бы возле любой чужой тети. Потом Митя пожал руку Марине. Она смотрела на него каким-то очень настойчивым взглядом — пыталась перехватить его взгляд, но он не поднял глаз. Быть может, собиралась что-то сказать. Сейчас он жалеет о том, что смотрел тогда в пол.

Стас принес водки с тоником. Они с Генрихом затеяли спор о том, европейцы мы или азиаты.

— Ну что? — снова спросила Люся, подсев поближе. — Колись. Что он сказал?

— Сказал, деньги надо отдать вперед. Завтра днем.

Они посидели некоторое время молча. В зале совсем стихло, гости расходились.

— Я пойду, Мить, спать охота. — Люся погладила его по колену. — Петь сегодня уже не придется.

Она поднялась, показала жестом Вите-Варенику: прибери инструменты.

— Погоди… — Митя поймал ее пальцы, поднялся следом. — Пойдем ко мне?

— А твоя что, на выезде? Опять? — Она удивленно подняла брови. — Кажется, в пятницу только вернулась? И снова уехала? Под Новый год?

— Да, отправили. Очистные же где-то на севере области прорвало, ты слышала?

— Н-нет.

— Их лабораторию подрядили пробы отобрать. Так что?

Люся кивнула.

— Пойдем. Ты грустный очень. Или уставший?

Стас вдруг развернулся к ним.

— Ох, поймает вас когда-нибудь благоверная. Геологини, они, знаешь, какие решительные? Мощные!

Люся перевернула у него над головой стакан. Стас втянул голову, но стакан оказался пустым. Две сиротливые капли легли на его плешь.

— Бесцеремонный ты тип, — сказал Митя. — А еще саксофонист!

— Бесцеремонный, — согласился Стас. — Но только когда пьяный. А завтра мне будет стыдно. Я буду порываться просить у вас прощения. Но не попрошу, еще чего! И буду играть как бог.

— Специально приду послушать.

Они оделись и вышли. Люся взяла его под руку:

— Можно? Никто не засечет, как в прошлый раз?

Люсина грудь сквозь его и ее пальто прижалась к Митиному локтю. Стены домов, слева и справа от них растущие к темному небу, погружающаяся в чернила перспектива прямого и длинного проспекта? Как можно было бы насладиться всем этим, если бы было между ними по-другому, по-настоящему, без паразитирующей на его жизни ностальгии. Безумные мысли толкались в голове: закончить дурацкую игру, взять и рассказать ей правду, сознаться, что нет никакой Марины, рассказать про Ваню, про Кристофа, про Осло? Митя плотнее прижал ее руку локтем, подумал: «Люська, Люська, прости меня. Заблудился я совсем». До припаркованного на углу такси было недалеко. Через несколько шагов она вдруг сказала: