Без работы

— Павел Крючков, — сказал Павел, пожал крепкую, словно гранитную, руку и хотел было уточнить имя. Собеседник опередил Павла:

— Лев Троцкий. Меня так зовут. У вас есть другие вопросы?

— А если бы эти враги не помешали строительству, вышло бы лучше? — спросил, не скрывая иронии, Павел.

Троцкий ткнул пальцем в плакат на теле Крючкова:

— Разве не видно, что нас продали по дешевке. Растоптали все светлое. Наши ракеты первые вырвались в космос. Наша промышленность легко могла состязаться с Америкой.

А теперь? Посмотрите, во что превратились страна и народ. Посмотрите же на себя. Ответьте, что значит жить на вокзале? Носить на себе и внутри себя это… Наверно, считаете, что речь о временной жертве, но это и есть ваше будущее.

— Я не знаю. Никогда не думал об этом, — чистосердечно признался Крючков.

— Для того чтобы осознать, достаточно честно, без страха, без смятения заглянуть в свою душу. Ее вы еще не продали, верно? Я обязательно разыщу вас.

Более ничего не сказав, незнакомец развернулся и, оставив Павла в глубокой растерянности, зашагал к старинным дубовым дверям метро и скоро исчез за их массивными створами.

— Пирамиды, ракеты… Привиделось, что ли? — подумал Крючков. Он внимательно осмотрел опустошенный стаканчик из-под растворимого кофе. Потом плюнул, бросил стаканчик в контейнер для мусора и, следуя предписанию, продолжил гулять вдоль Садовой.

Конечно, Крючков не хотел зацикливаться на копеечных приработках. Он не желал работать «ходячей рекламой». Не затем он приехал в Москву. Он мечтал стать клерком, иметь рабочее место в благоустроенном офисе. Он мнил себя будущим яппи. И надеялся, что все будет, как он задумал.

На следующий день его ждали в крупной торговой компании. Поэтому, выслушав предложение распорядителя потаскать плакаты и завтра, Павел ответил: «Извините, у меня завтра дела».

Вечером на вокзале бомж Геннадий кряхтел в конопатое ухо Крючкова:

— Паря, будешь держаться меня, без работы не останешься. У меня есть хороший товар. Осталось найти хорошего продавца. Хочешь подзаработать?

— А чего надо продавать? — поинтересовался Крючков.

Старик внимательно оглядел зал ожиданий и, не заметив какой-либо угрозы, расстегнул молнию спортивной сумки. Крючков заглянул в нее. Там лежало около сотни коробок с CD-дисками. На белых листах самодельных обложек было что-то написано. Крючков взял несколько штук и прочел: «Влажные пещерки Ирены и ее стройных сестренок», «Голубой баклажан в общежитии страсти», «Потаскуха, или В гостях у двустволки».

— Это что, порнография? — спросил Крючков.

— Все думают, что там сиськи, жопы, голубой баклажан, который прет всех подряд. На самом деле они пустые. Там нет ничего.

— То есть как ничего нет?

— Да чистые они, — раздражаясь на тугодумие Павла, сказал бомж Геннадий. — За распространение настоящей порнухи отпетрушат мало не покажется. А здесь почти все легально.

— И кто же их покупает?

Старик ухмыльнулся:

— Всякие. И гастарбайтеры, и бизнесмены, и профессура. Главное, подкатить к скучающему в ожидании поезда дятлу и вежливо спросить: не интересуют ли его фильмы с разнообразным интимом? Если интересуют, суешь диск с подходящим названием, берешь двести рублей. Сто рублей возвращаешь, а сотню в карман. Прибыльно. В день до нескольких тысяч загрести можно.

— Так-так-так… — наморщив лоб, стал соображать Крючков. — За такой обман поймают и побьют.

Геннадий состроил на своем заросшем лице кислую мину:

— Местным не продавай, тогда не побьют. Короче, хорош мне мозги канифолить. Хватай сумку и давай сюда паспорт.

— С чего это я должен давать вам свой паспорт? — возмутился Крючков.

— А если исчезнет товар? Кто ты, откуда? — не знаю. Я тебе сумку, а ты мне сухарь.

За диски залог полагается.

— Нет уж, спасибо. Я на такое пойти не могу, — сказал Павел.

— Тьфу ты. Зачем тогда я перед тобой распинаюсь? — произнес недовольно Геннадий. — Думаешь, у бомжей времени вагон? Ошибаешься, паря.

Некоторое время старик и Крючков сидели не разговаривая. Наконец бомж Геннадий смягчился и стал пояснять, что на вокзале крутится множество всякого бизнеса, в котором участвуют разные силы: коммерсанты, мошенники, сутенеры, бандиты, цыгане. Отдельно Геннадий упомянул о ментах. Все эти, назовем их, сословия представляли угрозу, но также несли в себе неоспоримую пользу и выгоду. С его слов выходило, что привокзальная площадь и прилегающие территории — маленькое, обособленное государство, чьи жители существуют по нигде не прописанным правилам, а точнее понятиям. Местность делилась на зоны влияния. Излюбленным местом воров были здания вокзалов. На «Кресте» чаще других промышляли грабители, нападающие из-за угла. На Казанском вокзале производили и продавали липовые регистрации. У входа в здание Ленинградского вокзала паслись кидалы и проститутки. На площадке перед метро, так называемой «Плешке», функционировала бомж-биржа труда.

Постепенно перед ошарашенным Павлом разворачивалась мрачная, полная страшных опасностей, дикая, какая-то средневековая жуть.

— Положим, ты получил у цыган эти диски, — откровенничал бомж, — и случайно их прохрюкал. Цыгане же успокаивают, мол, не тронем, мол, отработаешь. А на деле берут тебя в рабство. Могут продать.

— И вы хотели, чтобы я взял цыганские диски? — в ужасе округлив глаза, спрашивал Павел.

— Я ничего не хотел, — отвечал бомж Геннадий.

— Так вы же мне только что предлагали.

— Мало ли я предлагал. Тебе говорят, а ты думай. На то голова на плечах.

— Но я вам доверился!

— Доверяй, но проверяй, — ухмыльнулся в свою черную бороду хитрый старик. — У нас тут задача — выжить и, если мозгов хватит, руки нагреть.

— А что такое труба? Где это? — немного успокоившись, задал давно вертевшийся на языке вопрос Павел.

— Труба она есть труба. Вернее сказать, трубы, потому что их много. Находятся они в зоне отчуждения, на задворках Ярославского вокзала. Это последнее место, где можно согреться, когда идти уже некуда. Целый город — столица бродяг.

— Мне столько страстей рассказывали про эту трубу, — сказал Павел.

— Каких страстей? — презрительно хмыкнул Геннадий.

— Ну, к примеру, если там побываешь, то нормальным уже не воротишься. Убить могут ни за что. Да вы же сами мне толковали.

— Ничего я тебе такого не толковал, — рассердился старик. — Да, можно прожечь мясо до кости, если пьяный забудешь расстелить картон на трубе. Она горячая, как раскаленная сковорода. Снизу жаришься, сверху мерзнешь. А убить тебя и здесь могут.

— А как же зловещие призраки? — не унимался Крючков. — Говорят, они выходят оттуда вместе с туманом.

Лицо Геннадия перекосилось, он засвистел кривым носом, затрясся мелкой дрожью от тихого хохота.

— Да вон твой призрак сидит, — старик указал Павлу на грязного цветника, который мирно спал, развалившись на кресле. — Нет там никого, кроме бомжей. Кто-то намерено слухи распускает, народ пугает, чтобы лишний раз не совались. Менты в те места не суются, потому что боятся болезней и беспредельщиков. Конечно, жизнь ничего не стоит на трубе.