Без семьи. Приключения Реми
Шрифт:
Месяц тому назад мать и сын выехали из Бордо и, проплыв вверх по Гаронне, попали в Южный канал. Отсюда, проехав целый ряд прудов и каналов, они могли попасть в Сену, доехать по ней до Руана, а там пересесть на пароход и вернуться в Англию.
В первый день моего пребывания на барже, которая называлась «Лебедь», я познакомился только с каютой, где меня поместили. Эта крохотная комнатка имела два метра в длину и около метра в ширину, но в ней помещалось всё необходимое. Меблировка каюты состояла только из одного комода, но что это был за чудесный комод! Верхняя доска комода поднималась, и под ней находилась постель с матрацем, подушкой и одеялом.
Когда я разделся и лег в постель, я сразу заснул как убитый. Насколько эта койка была мягче тех сосновых игл, на которых я спал накануне! Тишина ночи уже не пугала меня, а звёзды, смотревшие в окно, вселяли в меня бодрость и надежду.
Но как ни сладко спалось мне на новом месте, я всё же проснулся на рассвете, так как беспокоился о своих питомцах. Я нашёл их всех на палубе, где устроил накануне вечером. Они спали так безмятежно, словно жили здесь уже много месяцев. При моём появлении собаки проснулись и радостно бросились мне навстречу. Только Душка, хотя у него и был полуоткрыт один глаз, не двинулся с места, а, наоборот, принялся громко храпеть. Я сразу догадался, в чём дело: синьор Душка сердился на меня за то, что я не взял его с собой в каюту.
Рулевой, которого я видел накануне, тоже уже встал и чистил палубу. По моей просьбе он спустил мостки, и я мог сойти со своей труппой на берег.
В играх с собаками и Душкой, в беготне, прыжках через канавы и лазанье по деревьям время прошло незаметно. Когда мы вернулись к «Лебедю», лошади были уже запряжены и ждали только сигнала, чтобы пуститься в путь.
Я поспешил взойти на палубу. Через несколько минут якорь был поднят, матрос встал у руля, погонщик уселся верхом на лошадь, заскрипел блок у каната, и мы двинулись.
Какое наслаждение плыть по реке! Наша баржа плавно и легко скользила по воде. Лесистые берега тихо проплывали мимо, и ничего не было слышно, кроме журчанья воды да звона бубенчиков на шее у лошадей.
Стоя на палубе, я смотрел на высокие тополя и на их листья, трепетавшие в спокойном утреннем воздухе. Длинной вереницей тянулись они вдоль берега, образуя как бы густой зелёный занавес, который, не пропуская ярких лучей солнца, разливал сквозь листву нежный и мягкий свет. В некоторых местах вода казалась совсем чёрной, как будто за ней скрывалась бездонная глубина, в других, наоборот, совершенно прозрачной, и сквозь неё можно было видеть блестящие камешки и бархатистые водяные травы.
Я был всецело занят моими наблюдениями, как вдруг услышал, что меня зовут. Я живо обернулся. Это крикнул Артур, которого вынесли на палубу. С ним была его мать.
– Как ты спал? – спросил он меня. – Лучше, чем в поле?
Я подошёл к нему и вежливо ответил, обращаясь одновременно и к матери и к сыну.
– Где собаки? – продолжал он.
Я позвал собак и Душку. Они подошли поздороваться, а Душка начал гримасничать, как проделывал это всегда перед нашими представлениями.
Но о представлении в это утро не было и речи. Госпожа Миллиган уложила сына в тени и сама уселась с ним рядом.
– Пожалуйста, уведи собак и обезьяну, – обратилась она ко мне, – мы будем сейчас заниматься.
Я
немедленно ушёл со своей труппой в самый дальний угол.Чем мог заниматься этот бедный маленький больной? Я видел, что мать велела ему повторить урок, а сама следила за ним по книге. Лежа на доске, Артур отвечал, вернее, пробовал отвечать, так как он всё время запинался, ошибался и не мог связно произнести и трёх слов. Мать терпеливо, но настойчиво поправляла его.
– Ты опять не знаешь басни, – сказала она.
– О, мама! – с огорчением произнёс Артур.
– Почему ты её не выучил?
– Не мог.
– Почему?
– Не знаю… потому что я болен…
– Голова у тебя не болит. И я никогда не позволю тебе под предлогом болезни расти неучем. Почему ты так огорчаешь меня?
Мне казалось, что госпожа Миллиган была слишком строга, а между тем она говорила ровным и нежным голосом.
– Мама, я не могу! Уверяю тебя, не могу! – И Артур заплакал.
Его слёзы не поколебали госпожу Миллиган, хотя она казалась взволнованной и огорчённой.
– Я хотела разрешить тебе сегодня утром поиграть с Реми и его собаками, – продолжала она, – но теперь ты не будешь играть с ними до тех пор, пока не ответишь мне без ошибки всю басню.
Сказав это, она отдала книгу Артуру и ушла в свою каюту.
Оставшись один, Артур принялся повторять урок: я видел, как шевелились его губы.
Было очевидно, что он старался и работал усердно. Но это прилежание длилось недолго. Очень скоро он начал смотреть поверх книги, и его глаза, блуждавшие по сторонам, встретились с моими.
Я сделал ему знак приняться за урок. Он кротко улыбнулся, как бы благодаря меня за совет, и уставился в книгу. Но скоро снова начал смотреть по сторонам.
– Я очень хочу выучить басню и никак не могу, – обратился он ко мне.
Я подошёл к нему.
– Но она совсем не трудная, – заметил я.
– Напротив, очень трудная.
– Хочешь, я прочту её наизусть? – предложил я.
Он взял книгу, а я стал читать басню. Ему пришлось поправить меня всего три или четыре раза.
– Вот чудеса! Ты её действительно знаешь! – удивлённо воскликнул он.
– Не очень хорошо. Но теперь, мне кажется, я могу ответить её уже без ошибки.
– Когда ты успел её выучить?
– Я внимательно слушал, пока твоя мама читала её вслух, а потом ясно представил себе всё, о чём в ней говорится: овец, ягнят, собак, стерегущих стадо, и пастуха.
– Прекрасно! – воскликнул Артур. – Теперь я их тоже вижу. И, знаешь, я убеждён, что сейчас выучу басню.
И действительно, меньше чем в четверть часа он выучил басню наизусть. В это время госпожа Миллиган подошла к нам.
Увидев нас вместе, она рассердилась, думая, что мы играем, но Артур не дал ей произнести ни слова.
– Я знаю басню, – закричал он, – и это Реми помог мне её выучить!
Госпожа Миллиган посмотрела на меня с удивлением. Тогда Артур, не дожидаясь её просьбы, прочёл наизусть всю басню. Он прочёл её с торжеством и радостью, без запинок и ошибок.
В это время я смотрел на госпожу Миллиган. Сперва её лицо озарилось улыбкой, а потом на глазах выступили слёзы.
– Ты хороший мальчик, – сказала она мне. Я рассказал так подробно об этом случае потому, что с этого дня отношение ко мне совершенно изменилось.