Без суда и следствия

«Моя милая, нежная девочка…»

Существует вполне определенный цвет крови. Но иногда, растворяясь, этот цвет меняет окружающий мир. И ты замечаешь красные, уносящие чью-то жизнь капли в отражении серых домов напротив, в занавесках, в деревьях, в так привычно окружающих предметах, что небо прямо над твоей головой постепенно меняет свой цвет. И превращается в запекшийся сгусток потемневшей от времени крови. Небо цвета грязной крови. Мой цвет. Сколько еще нужно смертей для того, чтобы наконец-то осознать непреложную истину: мы ничего не значим во всем этом мире? Сколько нужно отчаяния для того, чтобы от меня навсегда ушла смерть?

Мне казалось: я живу в каком-то необъяснимом аду, где, стоит случиться одному убийству, тут же следом за ним происходят все новые, новые… Но мне было плевать на них, как, наверное, будет легко наплевать на собственную смерть. Самым важным и самым страшным было другое. То, что в окружающем враждебном и злом мире меня подло и больно предал самый близкий на земле человек. И боль этой утраты посильней любых человеческих страданий — даже от пролитой крови.

По ночам, застывая в сгустившейся над городом тишине, я прижималась к теплому плечу и, слушая дыхание спящего рядом со мной любимого человека, понимала ясно и отчетливо, что это и есть счастье. Счастье — просто тихонько прижаться к родному плечу и блаженно замереть в кольце обнимающих тебя рук. Самое драгоценное, простое и самое непрочное на земле… Но что-то произошло, и на месте родного плеча осталась только пустота и глубокая, саднящая боль, и ветер в окнах вместо дыхания спящего любимого. И — калечащее открытие: все твои вымученные иллюзии — всего лишь предательство и боль. И за какие-то десять минут весь окружающий мир превращается в кровоточащую, глубокую рану…

«Моя милая, нежная девочка…»

Это было самой обыкновенной историей. Я внимательно изучила все письма — до мельчайших подробностей. Первое было самым нежным (именно эти слова ранили меня больнее всего). В остальных страсть постепенно угасала. Где-то к середине в письмах появился равнодушный, холодный тон, после которого сразу пошли угрозы. Эти угрозы становились все сильней, все откровеннее — вплоть до предпоследнего письма, где угроза была выражена уже явно. Последовало признание в убийстве. Постепенно передо мной вырисовывалась какая-то картина. В жизни Андрея появилась женщина, в которую он влюбился и вступил в связь. По всей видимости, эта страсть продлилась недолго. С течением времени она начала ему надоедать, теряя всю свою привлекательность и новизну, а постепенно совсем угасла. Женщина решила, что, оставив жену, Андрей на ней женится. Делать это он никогда и не собирался. Разобравшись, что она его больше не интересует и он хочет от нее избавиться, она принялась угрожать. Очевидно, вначале он пытался договориться с ней мирным путем. В одном из писем пробовал откупиться от нее деньгами. Но женщина ничего не хотела слушать и не собиралась отступать.

Тогда ему ничего не оставалось, кроме как… пойти на убийство?

Тут мои мысли делали скачок и проваливались в черную космическую дыру. Мое воображение не способно было представить Андрея в роли убийцы. А кроме того — для какой цели ему потребовалось убивать ее? Как, где и когда он это сделал? Во всех письмах ни разу не упоминалось ее имя. А сами письма представляли вырванные из тетрадки листы без конвертов и каких-либо указывающих на адрес получателя надписей. Кто она была? И для чего он ее убил? Может быть, она ждала ребенка? Но не было даже ни слова, намекающего на это. Тогда зачем? Прожив со мной несколько лет и прекрасно зная мой характер, Андрей должен был понять, что, поплакав и попереживав, я его прощу и не стану отказываться от нашего брака. Даже если б эта женщина заявилась прямо ко мне и рассказала все об их связи, я не стала бы выгонять Андрея и подавать на развод. Ее признание не разрушило бы нашу семью. Но если все выходит именно так (и Андрей не мог об этом не знать), тогда зачем ее убивать? Для чего? Для какой цели? Пытаясь разобраться, я натыкалась на сплошное белое пятно. Думать об этом было все равно что разгадывать головоломку или играть в шахматы.

Углубляясь все больше и больше в дебри мучающих меня вопросов, я постепенно отрывала свое лицо от ковра. Усевшись, почувствовала, что в глубине моей души становится меньше боли. По одной простой причине: вся эта история была сплошной неувязкой. А если так… Если все лишено смысла и логики, я хочу узнать истину до конца. Я хочу узнать конец так, как узнала начало. У меня достаточно свободного времени, чтобы чем-то себя занять и отвлечься от страшных мыслей. Может быть, разгадка этой истории станет каким-то стимулом, который вырвет меня из оцепенения и из постоянного кольца замкнувшейся вокруг боли. Поднявшись с ковра, я поплелась в ванную (несмотря на то что мне по-прежнему было больно), чтобы умыться холодной водой. И впервые без страха посмотреть на свое отражение. Черт возьми! Женщина, ради которой идут на убийство (судя по письмам, чтоб не потерять ее уважение), чего-нибудь да стоит! По крайней мере, больше, чем та, которую пришлось убить. Намного больше.

Вернувшись в комнату, я взяла в руки первое письмо — для того, чтобы еще раз внимательно вчитаться в его текст. Что-то мне подсказывало, что именно в нем мне следует искать разгадку.

«Моя милая, нежная девочка! Сегодня, блуждая по городу, я вдруг вспомнил, что не видел тебя уже сорок восемь часов. И острая волна боли подступила к моему горлу…» Стоп. Зацепка первая. Ключевые слова: «блуждая по городу». На письмах совершенно не было указано время, когда все произошло, — ни чисел, ни месяцев, ни года. Судя по состоянию бумаги (пожелтела) «великая страсть» началась несколько лет назад. Значит, давно, в самом начале нашей семейной жизни, именно в те годы… А из этого следует, что во мне появляется еще больше азарта в точности все узнать. В мире нет женщины, которая не попыталась бы выяснить о своей сопернице все подробности — вплоть до размера ее бюстгальтера. Но большинство женщин делают это для того, чтобы в глазах мужа или любовницы соперницу очернить. Я же сделаю для того, чтобы понять, почему существование этой женщины вынудило моего мужа пойти на убийство. И действительно ли он его совершил. Способен ли он убить… А когда я это узнаю (когда я узнаю все), это поможет мне в будущем. В чем именно поможет, я боялась думать, даже не могла бы в точности сказать… Но что-то вроде надежды поселилось в тот момент в моей душе. Если (я сама поправляла себя) на поминках уместно это слово. Итак, ключевой момент: блуждая по городу. Дело в том, что Андрей был обладателем новенького красного «БМВ» (в то время как я предпочитала ездить на белой «Тойоте»). Когда у Андрея появились первые деньги (за проданные картины, галереи еще не было), он сразу же купил себе машину (его первой машиной были синие «Жигули») и с тех пор навсегда прекратил блуждать по городу. Потом он постоянно менял машины и разучился ходить пешком. Прогулки по городу (бесцельные блуждания вдоль улиц) были его привычкой в первые годы нашего брака, когда он поступил в училище и мы только-только расписались. Мы были молоды и бедны и жили в Юлиной квартире. Значит, эта связь началась, когда Андрей учился в училище. Уже есть что-то.

Зацепка вторая: сорок восемь часов.

Так как в самом начале я установила, что письма были написаны потому, что женщина жила в другом городе, то эти «сорок восемь часов» явно рассказывают мне о том, что она приезжала сюда либо временно жила здесь. Приезжала к Андрею…

Читаем дальше. Зацепка номер три: обращение «девочка». Так не обращаются к зрелым женщинам даже в ласкательной форме. Значит, либо его ровесница, либо намного моложе. Она вполне могла учиться вместе с ним в училище… Да, но тогда он не жаловался бы на то, что не видел ее «сорок восемь часов». Он бы видел ее каждый день… Тоже кое-что. Я должна искать девицу, в окружение которой входят художники. Девушку, которая тусовалась в богеме. (Иначе как они познакомились? Во время учебы Андрея в училище — впрочем, и несколько лет после — в его окружение входили только художники и люди из художественной тусовки. Никого кроме.)

Дальше. «Стоит закрыть глаза, и я слышу шум прибоя, слышу, как волны бьются о гальку пляжа, а я ласкаю твое податливое, горячее тело. И через несколько секунд наша страсть будет напоминать море». Бр… Какой отвратительный слог! В жизни не читала ничего омерзительней! Прибой, галька на пляже, море… Стоп. Все, я знаю точно, когда это было. Теперь я знаю точно. Все это было в Крыму. В то время, когда Андрей уехал летом один, без меня, в Крым — Ялту, Феодосию и Коктебель. С компанией каких-то богатых дружков-прихлебателей. В то время у него еще не было машины. Но он уже начал становиться знаменитостью, зарабатывать первые деньги. Именно тогда наши отношения дали самую серьезную трещину. Мне казалось, потому, что две депрессии на одну семью — слишком много. Так мне казалось… Но во всем этом была замешана женщина. Он изменился ко мне потому, что у него была другая женщина! Господи, как грязно, больно и пошло… Пиком их страсти стал Крым. Очевидно, девушка была составной частью той компании. Да, но я знаю (вернее, я помню — это было единственное, что Андрей мне сказал), что все те, уехавшие с ним в Крым, были очень богаты. Компания золотой молодежи. Детки, имеющие богатых родителей или родственников. Таким образом, эта девушка была богата. Тоже кое-что. А может, этот фактор послужил главным, что подогревало страсть Андрея? Тогда у нас не было ни достаточного количества денег, ни перспектив на будущее… Помню, что после того, как мы с ним помирились (тогда мне совершенно не казалось странным, что наше примирение произошло так же быстро и внезапно, как и сама ссора), он не показал мне ни одной крымской работы… Я всегда была единственным человеком, которому он показывал свои картины после того, как их заканчивал. Я видела их все. За исключением привезенных из Крыма.

Тогда я думала: он не показывает мне крымские работы потому, что это неприятно напоминает ему о нашей ссоре. Сентиментальная, наивная дура! Он спрятал картины потому, что на них была изображена та женщина! Он боялся, что я ее увижу…

Вот та реальность, которая у меня уже есть. Крымские работы. Когда я найду их, я увижу ее портрет. Тогда мне будет легче понять, что с ней случилось.

На следующее утро я позвонила Юле.

— Ты действительно нормально себя чувствуешь? Ты даже не хочешь, чтобы я приехала?

Очевидно, моя сестра решила, что после ее шокирующего открытия я буду биться в истерике или срочно решу покончить с собой. Но, как ни странно, боль поражения вернула мне силы. Во мне словно бы открылось второе дыхание (азарт охотника или жажда борьбы, то, что я сама не могла объяснить и чему не могла придумать название). Поэтому ее поразил мой жизнерадостный голос. К сожалению, именно ей, Юле, моей сестре, я ничего не сумела бы объяснить.

— Я чувствую себя прекрасно. Я вылечилась. Ты была права. Мой муж всегда был подонком и убийцей. Теперь я знаю об этом. Именно поэтому я хочу поскорее уничтожить все его вещи. — Не помешает немножечко сладкой лжи. — И у меня к тебе большая просьба.

— Я рада! Правда! Очень! Что нужно сделать? Говори! Я от радости все для тебя сделаю!

Рада! Ну еще бы.

— Посмотри, пожалуйста, в кладовке, в стенном шкафу и в ящиках, в комнатах, на кухне, не осталось ли там старых рисунков. Меня интересуют спрятанные где-то в квартире картины и рисунки Андрея. Хорошо?

— Да, я посмотрю и сразу же тебе перезвоню.

Через два часа она мне позвонила.

— К сожалению, я ничего не нашла. Я облазила всю квартиру — по закоулкам и углам, но ничего не нашла. Наверное, когда вы переехали, он все забрал с собой.