Без вести пропавший

— Здравствуйте, лейтенант, — ответил Афанасьев по-английски. Он не изменил позы, не взглянул на вошедшего.

Картрайт улыбнулся, снял фуражку.

— А… а! Научились по-английски. Разрешите сесть?

Офицер сел на койку Бэджа, махнул рукой О’Бриену, стоявшему в дверях. Сержант исчез в коридоре.

Несколько минут Картрайт молча с любопытством рассматривал Афанасьева.

— Д… да… — пробормотал он сквозь зубы. — Вы изменились, но узнать вас можно… Кстати, я не лейтенант, а капитан.

— С повышением, — насмешливо произнес Афанасьев. — Ну и подлец же вы, Картрайт!

— Я? — удивился капитан. — Разве я действовал по своей воле? Я хотел вам добра, но полковник…

— Виноват. Вы лакей подлецов!

Картрайт нетерпеливо двинул ногой, хотел ответить резкостью, но сдержался.

— Не ругайтесь! — попросил он. — Знаете ли вы, что я принес вам свободу?

— Что? — не понял Афанасьев.

— Свободу, — не смущаясь повторил американец. — Вы сможете выйти отсюда, вернуться к нормальной жизни.

Афанасьев опешил. «Шутка? Или обстоятельства изменились?»

— Вы серьезно? Я могу вернуться на Родину?

— Жить можно не только в России, — уклончиво ответил Картрайт. — Перед вами откроется вся Европа… И Париж, и Монте-Карло. Все будет для вас… Если вы захотите…

Он сделал паузу. Афанасьев молчал.

«Вот как. Опять какая-то очередная гнусность… Однако надо узнать… дослушать его до конца…»

— Итак, — продолжал Картрайт, не глядя на Афанасьева, — вы можете освободиться, если согласитесь на два условия. Первое: в Россию вы не вернетесь. Нечего вам там делать, да и не можем мы вас отпустить. Второе: вы должны забыть и лагерь, и причину, по которой сюда попали. Словом забыть прошедшее, словно его и не было. Вы дадите нам письменное заявление о том, что отбыли заключение законно. Причину после придумаем… — Американец поднял руку предупреждая возражение. — Слушайте до конца, потом выскажетесь. Теперь я буду вполне откровенен, сейчас поймете почему. Никто не давал нам права засадить вас. Мы поступили противозаконно. Это на свой риск сделал старый дурак полковник. Джекобс — трус и карьерист; он согласился и меня втянул в эту историю. Мы оба сделали подлость, я это признаю. Но теперь хотим ее исправить. На свете нет ничего непоправимого. Давайте мириться! Оставайтесь у нас, и вы не пожалеете! Сейчас открывается иное поле деятельности. Вся Европа будет для вас открыта. Вы получите деньги, у вас будет вилла, автомобиль… женщины. У вас будет все, если вы станете нашим. Забудьте нанесенную вам обиду! Забудьте Россию, где вас не оценят. Вы будете работать в Венгрии, у ваших недавних врагов. Там широкие воз…

— Вы с ума сошли! — резко перебил Афанасьев. — Советский Союз и Венгрия заключили перемирие. Теперь, возможно, мир. Я не знаю.

— Именно! — подтвердил Картрайт. — Вы оторвались от жизни и не знаете, что в Венгрии возродился фашизм. Там много осталось гитлеровцев. Демократические страны и США в первую очередь должны навести порядок. Вы могли бы очень помочь и нам… и даже вашей Родине!

«Лжет… — гневно подумал Афанасьев. — Лжет не краснея! Венгрию освободили наши, там не было американцев. Это похоже на то, о чем рассказывал Майкл. Не новая ли пакость против народной республики…»

— Помочь вам? — Афанасьев ехидно усмехнулся. — Организовать в Венгрии подрывную работу. Этой помощи вы от меня хотите?

— Я вижу мы все так же упрямы и неразумны, — холодно сказал Картрайт. — Мы желаем вам только добра. На родине вас давно считают погибшим и прекратили поиски. Никто не ждет вас там. Ни мать, ни невеста. Для них вы мертвы. Так зачем вам Россия? Соглашайтесь и вы найдете новую родину, которая щедро вознаградит вас.

— У советского человека только одна Родина. Идите к черту!

— Вам мало этого урока? Хотите остаться здесь до смерти? Отсюда не убежишь.

— Знаю!

— И все-таки не хотите получить свободу?

— Такую «свободу»! Не хочу!

— Напрасно… Вы просто не в своем уме, если отказываетесь. — Картрайт поднялся, взял фуражку. — Это ваше последнее слово? Ведь вам нельзя вернуться в Россию.

— Почему?

Тонкие губы американца искривились.

— Потому, что вы долго пробыли у нас. Вас все равно сочтут за шпиона и посадят в тюрьму. Никчемное донкихотство.

Афанасьев не сдержался. Американец показался ему гнусным до предела. Эти слащавые уговоры, эти угрозы и цинизм! Николай вскочил с койки и выкрикнул прямо в лицо капитану:

— Вы бездарный идиот! У нас умеют разбираться, кто шпион, а кто честный человек. Я молчать не стану!

— Мы в этом уверены, — любезно подтвердил Картрайт и наклонил узкую голову, рассеченную пополам ровной ниточкой пробора. — Поэтому и предлагаем вам: либо помириться с нами, остаться у нас навсегда и забыть Россию. Либо быть уничтоженным! Поймите — другого выхода нет. Лагерь скоро ликвидируется. Куда мы вас денем?

— Вы намерены убить меня?

— Нет, зачем? Этакого греха не возьмет на душу даже Джекобс. Есть иные способы… На днях мы отправляем небольшую партию заключенных на строительство в Арктику. Шпионов, убийц и тому подобных… Условия там очень суровые, да очень. Вы попадете в первую очередь… дня через три, если мы не договоримся. И, возможно, умрете там естественной смертью. Во всяком случае пробудете там долго. Теперь вы знаете все. Ваша жизнь в ваших руках.

Чувство омерзения, какое приходилось испытывать на охоте в лесу, встречая гадюку, все сильнее охватывало Афанасьева. Он медленно поднялся, еще не отдавая отчета в том, что сделает. Картрайт попятился к двери.

— Вот что, мистер! — Афанасьев с усилием развел пальцы, сжимавшиеся в кулак. — Убирайтесь отсюда не медля! Не то я забуду достоинство советского офицера и ударю вас!

Картрайт схватился за кобуру, закричал визгливо:

— Угрожать! Мне! Да я вас…

Он топнул ногой, неожиданно рассмеялся гаденьким захлебывающимся смехом.

— Ладно… Я вытащить вас хотел из ямы. Не согласны — туда вам и дорога. Отправитесь на самолете, с комфортом! Когда полетите вблизи Советской зоны, кланяйтесь вашим большевикам.

Последние слова Картрайт выкрикнул из коридора. Дверь захлопнулась, заскрипел замок.

«Какая гадина!.. Напрасно я погорячился, мог бы узнать побольше… Хотя зачем, поздно… Значит снова мука, может быть смерть… Конец… Но… но… Он сказал самолет?.. Полетим близко от Советской зоны оккупации. Самолет. Значит людей немного…»

Афанасьев опустился на койку, глубоко задумался. Луч, сотканный из золотистых пылинок, медленно скользил по шершавой облупленной стене. Николай сидел неподвижно. От дыхания чуть-чуть колыхалась полосатая материя куртки. Светлый луч дополз до угла и исчез. В камере сразу потемнело.

Когда вошел Вэдж, Афанасьев поднял голову, отсутствующим взглядом посмотрел на него, снова подпер щеку ладонью. Вэдж тихонько опустился на койку.

— Николай! Ты здоров?

Афанасьев вскочил. Он улыбался губами и глазами, его лицо, еще недавно серое и безжизненное, вновь стало живым и выразительным.

— Майкл! Я боялся, что ты не вернешься!

Вэдж с шумом выдохнул воздух.

— Вернулся. Но с дурными вестями. Меня отправляют на Север. На какие-то базы. И скоро. Похоже, что это крышка.