Бездна Челленджера
Шрифт:
57. Между нами лежат вещества
Макс и Шелби больше не приходят делать игру. Макс вообще ко мне не заходит, хотя до этого только что не ночевал у меня. Он даже избегает меня в школе.
Шелби, напротив, в школе изо всех сил старается поддерживать разговор, хотя я не очень понимаю, зачем. Если бы она правда хотела со мной разговаривать, это не звучало бы так натянуто. Что она задумала? Что она говорит обо мне Максу, когда меня нет рядом? Они наверняка нашли другого художника для игры и вот-вот огорошат меня этой новостью. Или вообще мне не скажут.
Шелби иногда загоняет меня в угол и пытается завести светскую беседу. Подруга всегда больше говорила, чем слушала, и меня это всегда устраивало,
Но сегодня Шелби не намерена это терпеть. Она усаживает меня в кафетерии и заставляет смотреть ей в глаза.
— Кейден, что с тобой происходит?
— Это уже, похоже, вопрос месяца. Может, это с тобой что-то происходит?
Подруга наклоняется к моему уху и понижает голос:
— Послушай, я разбираюсь в таких вещах. Мой брат начал напиваться в десятом классе, и это поломало ему всю жизнь. Я могла бы стать такой же, если бы не видела, что случилось с ним.
Я отстраняюсь:
— Ты знаешь, что я не пью. Ну разве что чуть-чуть пива на какой-нибудь вечеринке, но больше ничего. Я не напиваюсь.
— Что бы ты там ни употреблял, можешь рассказать мне. Я пойму. И Макс тоже, он просто не знает, как это выразить словами.
Вдруг я начинаю шипеть на Шелби:
— Все в порядке! Я ничего не употребляю! Не курю косяки, не нюхаю клей, не дышу веселящим газом и не колюсь!
— Как скажешь, — отвечает подруга, ни капли не веря моим словам. — Если захочешь об этом поговорить, я буду рядом.
58. На голову ушибленный
Во втором классе я знал одного мальчика. Разозлившись, он немедленно начинал биться головой об стол, стену или обо что угодно другое, лишь бы оно было поближе и попрочнее. Всех остальных это очень веселило, и мы старались злить его почаще, просто чтобы насладиться зрелищем. Я и сам в этом участвовал. Понимаете, учитель все время пересаживал его, пытаясь найти место поспокойнее. В итоге он оказался моим соседом. Помню, однажды на математике я отобрал у него карандаш и надавил на него ровно с такой силой, чтобы отломился кончик. Сосед рассердился, но недостаточно. Он злобно поглядел на меня и пошел точить карандаш. Когда он вернулся, я подождал, пока он начнет писать, и выдернул у него листок, так что карандаш оставил на бумаге длинный след. Он разозлился, но все еще не настолько. Так что я выждал еще, а затем так сильно пнул парту, что его учебник математики упал на пол. Это добило его. Сосед поглядел на меня безумными глазами, и, помнится, я сказал себе, что зашел слишком далеко: теперь он набросится на меня, и я вполне это заслужил. Но вместо этого он начал биться головой о парту. Весь класс засмеялся, а учителю пришлось обездвижить парня, чтобы тот остановился.
Штука в том, что мы никогда не видели в нем человека, одного из нас, только повод посмеяться. Потом я однажды увидел его на детской площадке. Мальчик играл сам с собой. Он был вполне доволен жизнью, и я понял, что его странное поведение лишило его друзей. Настолько, что он даже не знал, как может быть иначе.
Мне хотелось пойти и поиграть с ним, но я боялся. Не знаю, чего. Может, его битье головой было заразно. Или его отсутствие друзей. Хотелось бы мне знать, где он сейчас, чтобы я мог сказать ему, как я его понимаю. И как легко вдруг очутиться одному посреди детской площадки.
59. Как угорелые
Я ни разу не прогуливал уроки. За уход из школы без разрешения нарушителю грозит остаться после уроков или что похуже. Я никогда не нарываюсь на наказания. Но есть ли у меня выбор? Повсюду знаки. Они окружают меня. Я знаю: что-то случится. Что-то плохое. Не знаю, что это будет и откуда придет, но оно явно принесет с собой страх, боль и слезы. Ужасно. Просто ужасно. Теперь их полно — этих типов
с плохими намерениями. Я постоянно натыкаюсь на них в коридорах. Сначала он был один, но зло распространяется, как заразная болезнь. Как плесень. На переменах они посылают друг другу тайные сигналы. Они что-то замышляют — а поскольку я их раскусил, я и стану жертвой. Первой из многих. Или, может, заговоры плетут не дети, а учителя. Нельзя сказать наверняка.Но я знаю, что стоит мне выйти из центра событий, как все утихнет. Что бы они ни замышляли, этого не случится, если я уйду. Этим я спасу всех.
Звенит звонок. Я выбегаю из класса. Не знаю даже, что это был за урок. Учитель говорил по-тарабарски. Сегодня все голоса звучат глухо сквозь такую толщу жидкого страха, что никто даже не заметит, если я утону в ней и уйду на дно какой-нибудь бездонной впадины.
Мои ноги по привычке хотят идти на следующий урок, но другая, более могущественная сила направляет их к главному выходу. Мои мысли бегают, как угорелые.
— Эй! — кричит мне вслед учитель, но это растерянный, бессильный оклик. Я выберусь отсюда, и никто меня не остановит.
Я перебегаю улицу. Ревут клаксоны. Меня не собьют. Силой мысли я отодвигаю машины со своего пути. Слышите, как скрипят тормоза? Это все я!
Наискосок от школы стоит торговый центр. Рестораны, зоомагазин, забегаловка с пончиками. Я на свободе, и все же нет. Потому что за мной плывет кислотное облако. Что-то плохое. Плохое. Не в школе — о чем я думал? Это с самого начала не касалось школы. Нет, у меня дома! Вот где это случится. С мамой, папой, сестрой. Они задохнутся в дыму пожара. Их подстрелит снайпер. Машина потеряет управление и протаранит нашу гостиную. Только это не будет случайностью. Или будет. Я ничего не знаю наверняка, кроме того, что случится какая-то беда.
Нужно предупредить семью, пока не стало слишком поздно. Но в моем телефоне внезапно сел аккумулятор. Это они разрядили его! Они не хотят, чтобы я предупредил родителей.
Я мечусь из стороны в сторону, не зная, что делать, и вдруг обнаруживаю, что стою на перекрестке и умоляю каждого прохожего одолжить мне телефон. У меня все внутри промерзает от мертвых, пустых взглядов, которыми меня одаряют. Никто не реагирует, только некоторые ускоряют шаг — наверно, видят застрявшее в моей голове стальное копье страха, вонзившееся в самую душу.
60. Говорят
Моя тревога улеглась. Невыносимое ощущение, что случится что-то непоправимое, утихло, хотя и не исчезло совсем. Родители не знают, что я ушел из школы раньше времени. Нам пришло автоматическое голосовое сообщение о том, что некий «Ка-ден Бош» пропустил не меньше одного урока: программа не может правильно произнести мое имя. Сообщение я удалил.
Я лежу на кровати и пытаюсь как-нибудь упорядочить хаос, заглянуть в загадочную пепельницу с остатками моей жизни.
Не то чтобы я себя не контролирую. Не то чтобы я хочу думать эти мысли. Они просто со мной, как некрасивые и ненужные подарки ко дню рождения, которые нельзя отдать обратно.
В голове бегают мысли, непохожие на мои собственные. Почти голоса. Они что-то говорят мне. Когда я выглядываю в окно, голоса в голове утверждают, что водитель проезжающей машины желает мне зла. А сосед, возящийся с разбрызгивателем, вовсе не ищет протечку. На самом-то деле каждый шипящий шланг — замаскированная змея, и он собирается науськивать их на всех домашних животных округи — в этом даже есть какая-то извращенная логика, потому что я слышал, как он жаловался на собачий лай. Голоса в голове меня даже развлекают — ведь никогда непонятно, что они скажут дальше. Иногда я не удерживаюсь от смеха, и люди вокруг любопытствуют, над чем это я смеюсь, но я не хочу им говорить.