Бездна Челленджера
Шрифт:
Но сейчас мои глаза открыты.
Я стою у входа в наш дом, не внутри и не снаружи, а точно между. Вспоминается, как я сказал Максу, что выхожу за пределы собственной сущности. Теперь все еще более странно. Я больше не могу сказать наверняка, что является частью меня, а что нет. Не знаю, как объяснить это ощущение. Я похож на электричество, бегущее по проводам внутри стен. Нет, больше того — я теку по всем высоковольтным линиям в окрестности. Я молниеносно пролетаю сквозь все на своем пути. И вдруг понимаю, что никакого «меня» больше нет. Только общее — «мы». У меня захватывает дыхание.
Знаете, каково это — быть свободным от себя и бояться этого? Ты чувствуешь
Так что ты сидишь за кухонным столом, ковыряешь еду ложкой и глотаешь что-нибудь, только если тебе напомнить, что ты ничего не ешь. Но ты жаждешь не еды. Может быть, дело в том, что и ты больше не ты, а всё вокруг. Теперь твое тело — пустая оболочка, так зачем же ее кормить? Тебя ждут более важные дела. Ты говоришь себе, что друзья избегают тебя, потому что боятся твоего величия. Почти так же сильно, как ты сам.
67. Самая сердцевина
На восходе капитан собирает нас в картографической комнате. Шторм все еще бушует на горизонте, не дальше и не ближе, чем раньше. Мы плывем к нему, а он удаляется.
Мы всегда обсуждаем нашу великую миссию одним и тем же составом: я, штурман, мальчик с костями, девочка с ошейником, синеволосая девочка и пухлый сказитель. Все мы изо всех сил стараемся преуспеть на доверенных нам постах. Нам со штурманом полегче: мои рисунки и его карты никто не отваживается критиковать. Остальным приходится изображать успех. Девочка в жемчугах, наш мрачный и испуганный борец за поддержание боевого духа, научилась, едва завидев капитана, отпускать фальшивые радостные замечания. Повелитель костей читает в брошенных костях все, что капитан хочет услышать, а по словам нашей синевласки выходит, что в затонувших кораблях найдется что угодно, от золотых дублонов до залежей бриллиантов.
А вот сказитель проявляет опасную честность:
— Не могу справиться! — жалуется он капитану на очередном собрании. — Я изучил вашу книгу от корки до корки и все равно не понимаю ни единой руны.
Капитан, кажется, разбухает, как губка в воде:
— Нас интересуют не корки, а только самая сердцевина! — Потом он поворачивается к Карлайлу, который, как обычно, затаился в углу: — Протащить его под килем!
Сказитель, часто дыша, принимается возражать. Вдруг из ниоткуда вылетает попугай и садится на плечо капитану:
— Прочистить пушку! — кричит он. — Заставьте его прочистить пушку! — Капитан отмахивается от птицы, на землю летит несколько ярких перышек, но попугай не сдается: — Пушку! Пушку!
— Прошу прощения, — подает голос Карлайл, — но, по-моему, птица права. Если парня протащить под килем, он либо помрет, либо останется калекой. А пушку давно надо почистить, нам еще с монстрами сражаться.
Налитый кровью глаз капитана злобно уставился на непрошеного советчика: какой-то уборщик оспаривает приказы! Но он сдержался и махнул рукой:
— Делай, как знаешь. Но парень должен быть наказан за свою нерадивость.
Попугай, примостившийся на висячей лампе, встречается со мной взглядом и грустно качает головой над репликой капитана. Я отворачиваюсь: кто знает, хорошо
или плохо оказаться в центре внимания попугая и что скажет капитан.Карлайл и еще два дюжих матроса выволакивают сказителя из кабинета. Тот упирается и верещит. Я пытаюсь понять, почему чистка пушки пугает его не меньше, чем протаскивание под килем. Когда за несчастным закрывается дверь, капитан возвращается к прерванному разговору:
— Сегодня воистину судьбоносный день, — произносит он, — потому что мы испытаем колокол и проверим познания Кейдена.
Меня начинает мутить, и это не имеет никакого отношения к качке.
— Но… это не тот колокол! — возражаю я, чувствуя себя маленьким и беспомощным.
— Надо было сначала думать, а потом предлагать! — раздраженно бросает синеволосая девочка.
— Мы обречены, — добавляет специалист по поддержанию боевого духа.
68. Червяк внутри
Оказывается, ты знаешь все ответы. Твоя голова так забита ими, что готова расколоться. В любой момент она взорвется и на всех обрушится убойная доза радиации. Места, где ты жил, на сотни лет объявят опасной зоной, если ты не ослабишь давление, открыв тому, кто будет готов слушать, известную тебе правду. Видимые одному тебе линии, связывающие все вокруг.
И тебе нужно кому-то рассказать.
Так что ты бродишь по улицам и загружаешь прохожих околесицей, смысл которой понятен тебе одному. Люди странно на тебя смотрят, и даже в их взглядах ты видишь взаимосвязь между ними, тобой и остальным миром.
— Я вижу, что у вас внутри, — говоришь ты женщине, выходящей из магазина с огромной сумкой. — Ваше сердце точит червь, но вы можете выгнать его.
Она смотрит на тебя, отворачивается и спешит к машине, боясь твоих слов. И тебе хорошо. Или нет.
Ты чувствуешь боль где-то внизу и глядишь на свои ноги. Ты вышел босиком. Ты так и разгуливал — ноги все в царапинах, мозолях и крови. Ты не помнишь, когда успел снять ботинки, но все же ты их снял. Это тоже недаром. Теперь твоя плоть касается земли и внушает ей притягивать и тебя, и всех остальных. И вдруг ты понимаешь, что стоит тебе обуться, как гравитация прекратит действовать и всех сдует в космос, а все из-за крошечного слоя резины, отделяющего твои ноги от земли. Ты выключатель для земного тяготения. Знать это совершенно здорово, но твоя власть не может тебя не пугать. К тому же, червь из сердца той женщины каким-то образом очутился в тебе. Ты слышишь не удары пульса, а то, как он прогрызает путь внутри тебя, и тебе никак от него не избавиться.
За супермаркетом расположен офис захудалой турфирмы, мужественно борющейся за существование в век, когда все билеты заказываются через интернет. Ты проталкиваешься через двери:
— Помогите мне! Червь! Червь! Он знает то же, что и я, и хочет меня убить.
Но женщина в спортивном костюме выталкивает тебя на улицу с криком:
— Убирайся отсюда, а то я позову полицию!
Почему-то ты начинаешь смеяться, а твои ноги кровоточат, и это тебя тоже смешит, а на парковке стоит «BMW» с разбитой фарой, и ты плачешь. Ты прислоняешься к стене, сползаешь по ней и выплакиваешь всю душу. Ты вспоминаешь Иону: тот, чудом не переваренный китом, разрыдался на вершине горы, когда червь сожрал укрывавшую его лозу. Тот же самый червь. Ты понимаешь его. Солнце жгло Ионе голову, а он так мучился, что хотел умереть.