Бездна на двоих. Книга первая
Шрифт:
– Не подходи ко мне! Ты понимаешь, что я всё был готов для тебя сделать?! Я, сука, был готов на руках тебя носить, лишь бы ты не страдал! Да я даже был готов и смириться с тем, что…
Адриан заметил, какую яростную борьбу с собой в этот момент ведёт Марк, чтобы закончить мысль. Он понимал, что сейчас должна прозвучать какая-то сутевая вещь и чуть ли не шепотом спросил:
– С чем?
– Блять, неважно!!
Марк что есть мочи ударил кулаком по столу и, хлопнув дверью, вышел из кухни. На Адриана это произвело до того оглушающий эффект, что даже звук вылетающего из двери стекла отозвался в нём каким-то далёким эхом, словно из другой реальности.
***
– Вы знаете, мне кажется, ни наука, ни наше общество ещё не пришли к тому, чтобы как-то вразумительно охарактеризовать
У Городецкого был какой-то ищущий взгляд. Словно он хотел обнаружить в Адриане ту неприметно торчащую ниточку, за которую сможет потянуть и распутать этот клубок тайн и недоговорённостей.
– Адриан, и всё же, мне хотелось бы знать…
– Мы с ним не спали, если вы об этом.
Адриан произнёс это сбившимся голосом, словно сам боясь своих слов. Казалось, не меньше этих слов почему-то испугался и Городецкий – в этот момент он записывал в блокноте дату и имя пациента, и его рука при фразе Адриана слегка дёрнулась на «Ад…». «Д» получилась какой-то слишком кривой и Максим надавив на шарик, старательно зачеркнул начало слова, написав имя заново.
– С чего вы взяли, что я хотел спросить именно это, – Городецкий не отрывал глаза от блокнота.
Адриан молчал. Максим поднял на него ожидающий взгляд.
Городецкий понял – этот случай не на пару сеансов. Он чувствовал, как много закрытых дверей будет в этой истории. Есть ли возможность подобрать к ним ключи? И нужно ли? Вдруг за ними то, в чём Городецкий не захочет копаться? Просто побоится…
– Адриан, начинайте свой рассказ. Я вас очень внимательно слушаю,– Городецкий тяжело вздохнул, будто готовясь к чему-то гнетущему и неизбежному.
– Ещё бы понять, с чего начать, – выпустив дым, Адриан сосредоточенно посмотрел в окно, словно там крутили слайды из прошлого и среди них должен быть тот самый, который и станет отправной точкой его истории. – Прошло уже почти три месяца, а я до сих пор не могу для себя объяснить – что это было? Случай? Судьба? Если бы в тот день Стас не одолжил у меня машину для понтов перед своей очередной тёлкой, мне бы не пришлось в мыле лететь через весь бизнес-центр, чтобы успеть к 10 на летучку. На тебя мчится толпа тел и тут всего на какой-то миг из людского потока ты выхватываешь эти глаза… Слишком осмысленные, которые въедаются в тебя, словно пытаясь проникнуть в самую суть души. И при этом какие-то добрые, тёплые. Таких глаз в Москве не встретишь. В этом городе мы уже все давно немножко сошли с ума. Живём, не помня себя. А он был ещё не инфицирован мегаполисом. Его нечаянный толчок, взволнованные глаза, лёгкая улыбка, приветственное рукопожатие, такое, знаете, «захват перчатка», и потом неожиданно – странная записка в моей руке. Всего пара секунд и капкан захлопнулся. Но мы это поняли потом, намного позже, когда никто из нас уже не мог что-либо изменить. Или просто не хотел…
Глава 2 «Просто жизнь очень изменчива, Адриан»
Три месяца назад
5:25 утра. В старом доме на Тверской ещё все спали. И лишь в одном окне на третьем этаже со вчерашнего вечера горел свет. На балкон вышел стройный молодой человек, одетый в футболку с камуфляжным принтом цвета хаки и зауженные светло-серые спортивные штаны. В одной руке держа чашку кофе, второй он пытался подкурить сигарету. Отжившая своё зажигалка всё-таки поддалась и Адриан медленно выпустил клубы дыма в бодрящий утренний воздух. В голове ещё продолжал звучать оцифрованный диктофоном голос худрука Гоголь-центра, вещающего о работе над новым фильмом. Без традиционного утреннего союза вишнёвой сигареты и свежезаваренного кубинского кофе Адриан уже не представлял своего утра, особенно если ночь выдалась рабочей.
Мысли постепенно выходили из амёбного состояния и нехотя собирались в тугой комок задач на сегодня. Планёрка, собеседование нового кандидата, обзор готовящихся столичных премьер, интервью с Безруковым, составление вопросов для нового интервью… Установленный на 6 утра будильник ещё не сработал, а Адриану уже казалось, что предстоящий день
не закончится никогда. Но также он знал, что в конце 12-часового марафона его ждёт бокал немецкого рислинга. На этом же балконе. Адриана иногда пугало, что единственный мотиватор прожить наполненный заботами день – это бокал вина и сигарета в вечернем одиночестве. Иногда он мог часами в полном безмыслии сидеть на этом балконе и курить одну за другой. Но, как правило, это уже была запредельная степень усталости. В менее сумасшедшие дни после работы из его AirPodсов звучали диалоги персонажей британских сериалов. Чистая английская речь действовала на Адриана успокаивающе.Та тонкая соломинка, за которую сейчас цеплялся его истощённый рассудок – маячащий на горизонте отпуск. В какой части света провести этот сентябрь, Адриан для себя ещё не решил. К 22 годам он собрал в Облаке своего айфона коллекцию фотографий почти со всех материков. Кроме Антарктиды. Была мысль рвануть туда. Когда количество людей в пространстве Адриана выходило за допустимые пределы, грели мечты именно о таком антисоциальном отпуске. А иногда почти допитый Markus Molitor с его цитрусовыми нотками рисовал перед ним картины какого-нибудь крохотного европейского городка, где он осенью заляжет на дно. Будет читать, пить и в сумерках слоняться без дела по узким разноцветным улочкам.
В комнате супругов Лебедевых сладко заверещал будильник телефона. Надо завершать сеанс дымной медитации. Ещё одна затяжка. И как раз глоток, чтобы запить эту вкусную псевдовишню. В стекло балконной двери постучали. Помедлив, Адриан нехотя повернулся, словно его оторвали от слишком важного ритуала и бросил в сторону стучащего усталый взгляд-одолжение. Но почти тут же по его лицу пробежала едва заметная улыбка. Коротким кивком он пригласил маму войти.
Казалось, чёрный шёлковый халат и её осиная талия были созданы друг для друга. В свои 45 Марина Лебедева обладала образцовой фигурой и Адриан уже давно не мог отделаться от ощущения, что эту победу в войне с генетикой мать несёт по жизни как флаг. Но в её странной утренней привычке – старательно утягивать пояс халата, словно это ещё больше сузит талию – было своё очарование. В редких чертах лица Лебедевой улавливалось слишком многое: и лёгкий налёт аристократизма, и какая-то шальная беспечность ни в чём не нуждающейся женщины, и непоколебимая стать светской львицы, и вечная внутренняя стихия большой актрисы, буквально вгрызающейся в свою профессию. Адриан обожал этот «коктейль» и, безусловно, его распирала гордость, что лучшую свою часть он взял от матери. А ещё о таких женщинах говорят: траур ей к лицу. Но сыну хватало этого маминого «траура» на сцене. Любить жизнь и быть любимой этой женщине шло куда больше. Эта женщина была Создателем задумана для любви. Но вероятно она об этом уже давно забыла…
– Привет, – в голосе Марины оказалось куда больше мягкости, чем в лице, ещё видимо борющегося с остатками сна.
– Привет.
– Очередная рабочая ночь?
– Такие рабочие ночи уже давно вошли в привычку.
– Не бережёшь ты себя, – Марина осторожно взяла сигарету, зажатую между белыми тонкими пальцами сына и после продолжительной затяжки отправила её в пепельницу.
– И это тоже привычка. Ничего, мам, скоро у меня отпуск. Буду отсыпаться и напиваться где-нибудь на юге.
– Ну со вторым только не увлекайся, – Марина с полуулыбкой взглянула на Адриана и он увидел, как по её лицу всё ещё неспешно разливается ленивая полудрёма, делающая её непривычно мягкой и лёгкой.
– Разберусь мам. Это был сумасшедший рабочий год. Я просто дико устал.
– Представляю. Сегодня придёшь ко мне на премьеру?
– Ты же знаешь, я не люблю ходить на первые показы.
– Порой мне кажется, что ты вообще охладел к театру. Давно не читала твоих рецензий. А у тебя ведь хорошо получается.
– Мам, в Москве более 150-ти театров. Если я буду писать рецензию на каждую премьеру, то… я, наверное, сойду с ума. Хотя, одно время я жил в таком безумном ритме и чуть потом не угодил в больницу с нервным срывом.
– Да, я помню. Мы тебя тогда с отцом еле уговорили не увольняться из редакции.
– А теперь у меня в подчинении есть молодые акулы театрального пера, готовые разнести в пух и прах и режиссёра, и его приму. Я так никогда не умел.
– Зато у тебя великолепный литературный слог, знание театра. Тебя интересно читать. А писать скандальные рецензии – много ума не надо.