Бездомный

Однако нет худа без добра. А добро ко мне вот откуда пришло. Когда я в магазинчик ньютоновский на работу пошел, то сразу попал в поле зрения отца Андрея как пилигрим, не соблюдающий монастырского режима. Возвращался к монастырской молитве поздно, да после того, как ящички покидаешь, уже не до Бога, а тут – молись, а потом на кухню – кастрюли на сорок литров мыть. Подумал я тогда, что конец моей монастырской койке и бесплатной миске с супом пришел, и вскоре уходить мне придется на вольные пастбищен- ские хлеба. Однако отец Андрей понимающим монахом оказался, с христианским подходом к человеческим судьбам. Много мы говорили с ним о жизни в России. Он все рассказывал мне про дом их московский, который, когда его еще в живых не было, на Земляном валу стоял, тогда это была окраина Москвы. Даже фотография дома у него сохранилась. О том двухэтажном особняке он в детстве от мамаши много живописных рассказов слышал и на всю жизнь запомнил, как она в Париже горевала, что зря они обменяли окраину Москвы на подвал на Монмартре. На что папаша его возражал, что не окраину Москвы на подвал на Монмартре они обменяли, а спасли верные монаршие идеалы от камеры в Бутырке и расстрельной стенки в ее дворе. И тут я отца Андрея очень понимал и сочувствовал. Все-таки непростой была история нашего отечества, так что отголоски ее до сих пор в американских монастырях слышны. Одним словом, понял отец Андрей, что приехал я в Америку не с духовными приоритетами, а с материальными, и поведал мне, где здесь можно бесплатно жить, да так, чтобы при этом вообще не молиться по ночам. Бумагу мне написал в такое место, где его давний друг со славянским прошлым кладовщиком работает. Добавил при этом, что путь к Богу бывает сложен, но рано или поздно мы все приходим к нему. Так что теперь, Женечка, у меня надежный тыл есть, куда отступать можно, а то ведь я и впрямь подумывал под пастбищенским небом в центре Бостона ночевать после прощания с монастырскими стенами.

Очутился же я по рекомендации отца Андрея в “Доме святого Франциска” – “Saint Francis House”. Попросту говоря, это ночлежка на 98 коек на пятом этаже в двух минутах от Пастбища. И ночлежек таких в Бостоне и окрестностях, оказывается, немало, причем, во многие попасть просто невозможно, потому как на хорошую ночлежную койку здесь очередь, как за колбасой при социализме. Помнишь те времена? Хотя ты тогда совсем маленькой была. Ночлежка эта, впрочем, вполне сносная. Кровати двухъярусные. Койка мне досталась верхняя. Жаль только, что поменять ее нельзя, потому что она закрепляется за тобой на все время постоянного здесь проживания. Есть в ночлежке и “привилегированные” койки. Более привилегированные находятся у окон, на них обитают чернокожие, а менее привилегированные в центре комнаты – для мексиканцев и белых. Впрочем, белых ночлежников тут раз-два и обчелся, так что я даже оказался, в некотором смысле, на привилегированном положении. Двое нас здесь русских, – я и Иннокентий Виссарионович. О нем отдельная страничка. Уж больно меня его история за душу взяла.

В ночлежке Иннокентий четыре года, а всего в Америке тридцать лет. Он приехал сюда из Ленинграда в начале семидесятых, когда СССР на короткое время приоткрыли и выпустили много евреев. Здесь женился на русской, много работал, копил деньги на дом, наконец, купил его, а потом развелся с женой и автоматически потерял, согласно американскому закону, и дом, и половину заработка, и возможность видеться с детьми. Впрочем, как он утверждает, последнюю возможность он потерял, когда провел неделю в федеральной тюрьме за то, что случайно оказался в супермаркете рядом с бездомным, который втихаря набивал карманы консервами. То есть очутился Иннокентий, по его же словам, “in wrong time in a wrong place”, то есть, “не в то время, и не в том месте”. Однако он философ и на свою жизнь смотрит философски. Говорит, что лучше капиталистическая судьба, чем нары на Колыме. Почему он о Колыме заговорил, я понял, когда он рассказал мне о своем участии в самиздате. При этом добавил, что обошлись с ним в КГБ по- божески, по-человечески, а не по-хамски, как с другими самиздат- чиками. Потому и отделался он только пятнадцатью сутками общественных работ за оказание сопротивления представителям правопорядка, когда кричал на всю лестницу кагэбэшным сатрапам, что занимался самиздатом именно потому, что честный коммунист.

Конец ознакомительного фрагмента.