Безмятежность и доверие

Как только она сошла с подиума, она сразу направилась к Гордону, небольшая группа аплодировала ей.

Гордон поднялся и обнял ее, и все остальные начали подниматься с мест, кто-то направился к Сэди, а кто-то просто к столу с закусками.

— Мне необходимо посмотреть, ушел ли он или просто вышел на улицу в попытке перевести дыхание и немного успокоится.

— Я знаю, всезнайка. Иди, — Гордон легко подтолкнул ее рукой к двери.

Ее отец сидел в своем «Мерседесе» на парковке — двигатель уже работал, но он просто сидел там. Сэди несмело подошла к пассажирской стороне и постучала в окно. Он разблокировал дверь, и она открыла ее, усаживаясь рядом с ним. Кондиционер работал на полную мощность, распространяя по машине холодный воздух, от чего ее кожа на руках покрылась мурашками за считанные секунды.

— Прости меня, папа.

Он покачал головой, уже не плача, но, не смотря на это, его голубые глаза были слегка припухшими, а белки глаз красными

— Проси меня, милая, что я вышел.

Его руки расслабленно лежали на коленях. Сэди протянула руку и накрыла ладонью его ту, что была ближе всего к ней.

— Все нормально. Я понимаю, что это не твое. Спасибо за то, что попытался.

— Я всегда пытался. Я всегда пытался сделать так, чтобы ты чувствовала себя хорошо. Я думал, что я делаю все правильно.

— Я знаю это, папочка. Это не твоя вина. Ты всегда все делал правильно. Ты очень хороший отец, ты самый лучший.

Они проходили через весь период реабилитации вместе, как и было предписано семейным психологом. Она говорила ему сотни, тысячи раз, она пыталась доказать ему, предоставляя множество доказательств, что это была не его вина. Но он упорно не верил ей.

Но неприятная сторона этого дела в том, что его непосильная ноша вины вбила между ними еще больший клин, чем ее наркозависимость. Ее отец был ее единственной семьей, а она была единственным родным человеком на всем свете для него. Ее мать и отец были детьми, когда потеряли своих родителей. И у них было двое детей: Сэди и Бен. А теперь остались в живых только Седи и ее отец. И было ужасно больно, настолько, что боль разбивала ее на части, потому что он больше не мог смотреть на нее без чувства вины и боли в глазах.

Когда он не ответил ей ничего, даже не посмотрел в ее сторону, все его внимание было сосредоточено на руле, Сэди печально вздохнула.

— Ну что ж, кажется, мне пора возвращаться обратно. Там торт с моим именем, и вероятнее всего они попросят меня разрезать его. Тебе следует поехать домой. Увидимся позже папочка, хорошо?

Он кивнул, обнял ее крепко и оставил поцелуй на щеке.

— Я люблю тебя, папочка.

Она была уверена, что он вернул ей те же слова, но было темно, и она просто не смогла разглядеть движение его губ. Она просто не могла думать по-другому.

Глава 3

Шерлок

Шерлок застонал и потянулся рукой к ночному столику, где разрывался его телефон, отчаянно требуя внимания. Мужчина пошарил рукой по поверхности тумбочки, пока не нащупал гребаный, мать вашу, телефон и не заткнул его, нажав кнопку «ответить».

— Да.

Голос Барта пронзил слух Шерлока, от чего его головная боль от простой пульсации перешла к неистовой барабанной дроби.

— Мужик, ну ты где? Время на часах перевалило за два, и у нас есть работа, которую нужно сделать до Собрания. А мы просто сидим с Триком, ожидая, когда ты, наконец, соизволишь притащить свою задницу сюда.

Время уже перевалило за два? Он открыл глаза и попытался сморгнуть неясное видение, затем убрал телефон от уха, чтобы убедиться в правдивости слов Барта, — и да, мать вашу, время на часах уже перевалило за два.

— Бл*дь. Хорошо. Буду на месте... примерно через тридцать минут.

Он совершенно забыл о том, что Трик вернулся со своего роскошного медового месяца, который проводил в Никарагуа и Греции, и для него у них припасено несколько новостей.

Звенящая тишина была ответом на слова Шерлока. Затем через мгновение Барт откашлялся и проговорил:

— Ты вообще в порядке, брат? По-моему, это превращается в привычку.

— Пошел ты. Это не так, — Шерлок перекатился и уселся на краю кровати. Так как комната начала опускаться и подниматься, он со вздохом опустил голову в ладони. — Я буду на месте через полчаса. Тебе нужно что-нибудь еще?

— Только ты, трезвый и способный здраво мыслить.

— Пошел на хер, — повторил он, затем быстро положил трубку, прежде чем Барт успел бы что-то сказать ему в ответ. Он положил телефон обратно на ночной столик и рухнул на подушки.

Он не мог позволить бессознательному состоянию захватить его, какой бы привлекательной не была эта темнота. У него была работа, которую необходимо сделать, и если даже Барт назвал то, что ним происходит «привычкой», то, мать вашу, ему необходимо было собраться. А это было не так-то просто.

Правда была в том, что последние две недели выдались у него очень тяжелыми. Даже, возможно, весь последний месяц или около того. Со времени последней ссоры с Таррин — и особенно с того момента, как он получил смс от этой сук... от нее примерно пару недель назад: «Проблема решена».

И он не имел ни малейшего понятия, почему это так сильно подкосило его. До этого, если быть честным с самим собой, у него даже и мысли не возникало о том, чтобы стать отцом, и он также не думал, что Таррин была образцовой матерью. Ее срывы на детей повторялись частенько, что сильно изматывало и бесило его. И он вообще не любил ее. Она была чертовой катастрофой в том, что касалось мужчин, — никогда не могла решить, чего же на самом деле она хочет. Отец Дилана и Челси был ее третьим мужем, прежде чем ей исполнилось тридцать. Но при этом они уже успели пару раз сойти и разойтись, даже еще до того момента, как Шерлок умудрился вклиниться в их отношения и закружиться в карусели постоянных расставаний и воссоединений. Она хотела принимать все решения в обычной жизни, но совершенно не желала этого в кровати. В кровати ей больше нравилось быть ведомой. Даже в роли простой любовницы с ней было слишком много проблем. И Шерлок поймал себя на мысли, что он подустал от этого.

Смотря сквозь призму реальности, он прекрасно осознавал, что она приняла верное решение, и он только выигрывал от этого. Им обоим это было на руку.

Но он не мог просто так выбросить из головы, что у него почти мог быть ребенок. Это заставляло его чувствовать себя... невыносимо одиноким. Он ужасно скучал по Дилану и Челси, по их совместным ужинам, по его «заимствованной семье». Даже несмотря на их прежние расставания, он никогда не чувствовал себя таким одиноким и скорбящим, потому что раньше он всегда был уверен, что она первая ему позвонит, или же он в конце концов наберет ее номер, и они, в конечном счете, снова сойдутся.

Возможно, она вновь позвонит ему — хотя он сомневался, но кто знал. Но теперь он уверен, что не вернется обратно. Та последняя ссора стала для него последней каплей. Он бы уже не смог смотреть на нее по-прежнему. Она сказала те вещи, которые уже не забрать обратно, а если бы и можно было как-то наладить и замять сказанное, то он не смог бы забыть сказанное, он чувствовал себя как идиот, который все время околачивался рядом, позволяя дергать ей его за ниточки, словно куклу-марионетку, туда — обратно. Он даже не осознавал, почему позволял ей так с собой обращаться? Тем более из-за семьи, которая даже не была его… Шерлок чувствовал себя измотанным, он хотел иметь рядом человека, который бы нуждался в нем, ценил его, хотел его помощи, его покровительства, но, кроме этого, он хотел, чтобы этот человек принимал его вместе со всем, что ему нравится делать. По многим причинам это было невозможно. Еще ни разу за всю жизнь он не встречал ту, которая бы принимала его всецело. И это было печально. Только сейчас на него обрушился весь неподъемный груз слова «одиночество».