Безмятежность

 - И что ты такая любопытная? Своих дел нет?

– Совсем нет, – вздохнула я. – Мамочка и папочка целыми днями судятся. Такая тягомотина!

 Мальчик вдруг обмяк и сказал уже спокойнее.

 - У меня тоже. Разводятся. Уже пол года. Имущество делили. Теперь меня делят.

 Я ужаснулась:

 - Разве можно делить живого человека? Тебя резать будут?

 - Уж лучше бы резали! – снова завелся мальчик.
– Они уже столько наговорили друг другу, что мне обоих их видеть противно. Уйду от них, куда глаза глядят!

 Я задохнулась от жалости к нему. Как же можно жить, без семьи? Положила руку на плечо:

 - Как же мне тебя жаль, мальчик!

 Он сбросил мою руку, вскочил и заорал в самое лицо:

 - Тоже мне, «мамочка»! Не надо мне никакой жалости! Ненавижу всех! Лучше сдохнуть под забором, чем жить с такими!

 Он ещё что-то кричал, но уже на испанском и я не поняла.

 Он орал, брызгал слюной, вырвался из рук подскочившей полицейской, отшвырнул в сторону стол. Рассыпались разноцветные фломастеры, бумага разлетелась по комнате стаей белых птиц. И вдруг он упал на ковер и зарыдал. Полицейская бросилась из комнаты, а я присела рядом с мальчиком на корточки и осторожно стала гладить его по голове. Сначала он завыл сильнее, потом затих у меня под рукой и только судорожно всхлипывал.

 Я запела песенку на ирландском языке, какую мне часто пела мама:

 Солнце с красными лучами  Убежит за небосвод,  Успокойся, милый мальчик,  Сладкий сон к тебе придет.  Завтра мы пойдем на пристань,  Только солнышко взойдет  Корабли домой вернуться,  Их молитва приведет.

 Когда в комнату вошли полицейские, врачи, какие-то мужчины и увели мальчика с собой, он уже не буянил, а шел с ними сосредоточенный и угрюмый. Он оказался высоким, выше меня на две головы. В дверях он обернулся и посмотрел на меня долго и пристально. Глаза у него были голубые и пронзительные. В них было столько горя, что я не выдержала и отвела взгляд.

 Я потом много думала об этом мальчике. Как его поделят? Как он будет жить дальше? Он сказал «убегу». Может быть он прав? Я вспомнила тот день, когда мои родители поссорились, и я хотела уплыть от них за горизонт. Если бы мне пришлось выбирать между мамочкой и папочкой, я бы лучше умерла. Я люблю их вместе. Их нельзя делить!

 Ещё я впервые задумалась о смерти. Ведь папа запросто мог умереть. И мы с мамой тоже, если бы не подошла береговая охрана с Пуэрто-Рико.

 А что бы там было, после смерти? Мы были бы все вместе или каждый в отдельности? Я обязательно сказала бы Богу, что нас нельзя разлучать, потому, что мы любим друг друга так сильно…

 С той страшной ночи, когда мы чуть не потеряли наши жизни, у папы остался сломанный нос и шрам на животе, который всегда оставался белым. А у мамы лицо снова стало красивым, но стали серебриться волосы у висков. Она злилась и выдергивала их пинцетом у зеркала, а папа шутил, что если и дальше так пойдет, то Гленн останется и вовсе без волос и придется сделать её иудейкой. Ведь они бреются наголо и носят парики.

 - Ты и сам теперь похож на еврея! – парировала мама. – С таким-то носом.

 - Ну, уж нет!- смеялся папа.- У меня есть аргумент, что к иудеям я не принадлежу.

 - Я сейчас как стукну по твоему аргументу! – сердилась Гленн.

 - Попробуй сначала догони!

 И они начинали носиться и, в конце концов, забыв, кто кого догоняет, падали на палубу, утомленные весельем. Я веселилась вместе с ними, мне было радостно видеть папочку снова здоровым, а мамочку – красивой. Все стало по-прежнему.

 Вот только по ночам я внезапно просыпалась и в навалившейся со всех сторон темноте, слушала бешенный стук своего сердца.

8. Роберт

 Если описывать нашу жизнь дальше в подробностях, то выйдет довольно интересный и красочный путеводитель по разным странам и островам. Мы петляли, словно запутывая следы. Теперь я понимаю, что это так и было.

 Я слышала, как ещё в здании суда, папа говорил, что собирается пройти Панамским каналом и обосноваться в Калифорнии. Но шли мы на юго-восток, снова через Атлантический океан, и первая земля, которую мы увидели после долгих дней пути, был небольшой остров.

 Святая Елена оказалась приветливой землёй. Мы остановились, чтобы пополнить запасы и переждать полосу штормов, о которых папа узнал по рации. «Ника» тоже требовала ремонта. Она оставалась в доке с папой, а мы с мамой на велосипедах катались по острову, побывали во всех интересных местах и знакомились с местными жителями. Мама представляла меня, как Софи Берто, а сама называлась почему-то Элен Берто. Для местных жителей мы были французскими туристами на отдыхе. Вот тогда мы и пользовались французскими документами, так я узнала, что у меня есть другое свидетельство о рождении.

 На Святой Елене я вволю попила молока, а наши с мамой ежедневные упражнения с велосипедами по холмам и горным дорогам, сделали наши тела крепкими и сильными. В это время папа не занимался со мной ни математикой, ни другими науками. Он велел мне узнать о том великом человеке, что покоится в этой земле. В местной библиотеке я взяла две книжки: английскую и французскую. Английскую читала я сама, а французскую мне читал папа. Они оказались про одно и тоже. Те же события, те же факты, но как по-разному они были истолкованы! Словно речь шла о разных событиях и разных людях.

 - Он ведь хотел объединить Европейские страны! Как сейчас! – расстраивалась я, отбросив английскую книжку. – И он никогда не возвеличивал одну нацию над другой! – горячилась я. – Почему о нём пишут так зло?

 - Ты у меня слишком умная для десяти лет.- Утешал меня папа. – Давай, лучше почитаем сказки. Твою любимую, про невесомую принцессу. Или про белую кошечку.

 - Как можно читать сказки, когда вокруг такая несправедливость!?

 - Я уже и не рад, что ты прочитала эти книжки, – говорил папа. – Несправедливости в мире предостаточно.

 Наполеон Бонапарт. Просто Наполеон. Он родился на Корсике, там же где и мой папа. И прожил такую блистательную и великую жизнь!

 Позже я поняла, почему мой папа хотел, чтобы я узнала о Наполеоне. Именно его насыщенная жизнь вдохновила меня на постоянное обучение, чтение разнообразных книг и самодисциплину.

 «Мы – корсиканцы!» - думала я, - «И мы можем всё. Надо только захотеть.»

 После Святой Елены, мы взяли курс на юго-восток. Держась вблизи Африки, папа не рисковал подходить к её берегам. Я в это время читала Жюля Верна.