Безумие на двоих

– Но как…?

– Легко. Мама сама все подписала. Доверенности, соглашения, документы там всякие. Обоюдное желание, хороший адвокат, энная сумма в нужные руки – и нет больше штампа в паспорте. Нет проблемы, нет бремени. За лечение ее в реабилитационном центре, разве что, платит, а так…

Иронично тянет Матвей и замолкает. Смотрит на меня пристально, как будто приговора ждет, а я медленно погибаю от ядовитого коктейля противоречий, попавшего в желудок и разъедающего его стенки.

– А самое хреновое знаешь в чем, Саша?

– В чем?

– Это я во всем виноват! Я!

Выкрикивает сводный брат на весь ресторан, надрывая голосовые связки и привлекая к нам всеобщее внимание. Я же захожусь крупной дрожью и ничего не различаю перед собой, кроме лица Мота.

– Ты?

– Конечно, я! Это ведь она ко мне ехала. Ко мне!

Продолжает нагнетать обстановку Зимин, утопая в бескрайней бездне самобичевания, в то время, как я не нахожу ничего лучше, чем поцеловать его. Поймать губами его губы, запустить пальцы в чуть отросшие густые волосы, скользнуть по шее вниз и оставить на бронзовой коже алые полосы-метки.

Придвинуться ближе так, чтобы между нами нельзя было втиснуть и лист бумаги. Атаковать Матвея с отчаянной дикой страстью и ощущать на языке солоноватый привкус от собственных слез.

Чувствовать прикосновение чужих горячих ладоней к оголенной пояснице, терять связь с внешним миром и вести себя, как плохая девчонка из того американского фильма, который мы смотрели сначала с Латыповым, а потом с Мотом в кино.

– Сашка…

Сипло роняет сводный брат, когда мы, наконец, отстраняемся друг от друга. Обнимает крепко, утыкаясь носом мне в висок, и дает старт маршу мурашек вдоль моего позвоночника. И я готова сидеть так целую вечность, жмурясь от накатившей на нас обоих эйфории. Пропитываться терпким мужским парфюмом и прятать руки у Зимина под толстовкой. Только у кармы к нам определенно свои, весьма и весьма внушительные счеты.

– Ну, здравствуй, Матвей. И Александра? Верно? Твоя сестра.

Вздрагиваю от звука низкого голоса, ломающего наше уединение, и едва не подпрыгиваю вверх на полметра. Пытаюсь отсесть подальше от Мота, но он не дает. Не выпускает из своих загребущих лапищ и уж точно не парится по поводу общественного мнения.

Ухмыляется самодовольно, кривит полные губы и явно не испытывает никакого дискомфорта, в отличие от меня.

– Добрый день.

Я же пытаюсь быть вежливой и осторожно рассматриваю из-под полуопущенных ресниц импозантного мужчину лет сорока-сорока пяти. Задерживаюсь взглядом на безупречном белоснежном поло и темно-синем стильном блейзере, высоко оцениваю модную стрижку и дорогие механические часы с классическим ремешком из темно-коричневой кожи.

И не сразу замечаю стоящую рядом женщину, одетую в элегантный брючный костюм насыщенного фиолетового цвета. Ее поза выражает крайнюю степень неодобрения, каблук острой шпильки норовит пустить по напольной плитке извилистые трещины, а суровые зеленые глаза прожигают у меня во лбу дыру размером с метеорит. И это мне совсем, вот ни капельки не нравится.

– Здравствуйте, Андрей Вениаминович. Саша – моя сводная сестра.

Делая акцент на некровном родстве, расставляет точки над i Зимин и не спешит жать протянутую ему руку. Так, что взрослому зрелому мужчине приходится импровизировать и прихватывать пальцами лацкан блейзера, оттирая с ткани несуществующее пятно. И выглядит это до покалывания под ребрами смешно.

– Кто они?

– Родители Латыпова.

Шепчу Моту на ухо интересующий меня вопрос и обмираю от полученного ответа. Бывший спокойным пульс стремительно разгоняется, а внутренности холодеют, стоит мне только увидеть Илью, материализующегося в проходе.

Пасмурный, как весенняя грозовая туча, он приближается к нашему столику, и я с легкостью могу изучить последствия вчерашней тусовки даже в царящем в ресторане полумраке. Ужасная черно-лиловая гематома красуется у парня на левой скуле, ярко-алая борозда прочерчивает подбородок и спускается вниз по шее, а правая рука уныло болтается на перевязи.

От осознания масштабов случившейся у нас дома драки становится дурно. Зрение расфокусируется, удушливая тошнота подкатывает к горлу, ладони начинают потеть. И я махом опустошаю стакан Матвея с ледяной колой в надежде хоть немного остудить простирающуюся внутри раскаленную пустыню Сахару.

– Извинись.

Выдаю я на уровне ультразвука, только Зимин вряд ли меня слышит. Этот сумасшедший оставляет смазанный невесомый поцелуй на моем виске и переключается на тарелку с аппетитной дымящейся пастой, которую ему только что принесли.

Псих!

– Вкусно. Будешь?

Мот упрямо игнорирует всех вокруг, кроме меня, с энтузиазмом поглощая спагетти с беконом, а я даже в чем-то завидую сводному брату. Как можно быть таким непробиваемым, когда три человека, находящиеся в радиусе метра, мечтают поджарить тебя на сковородке?

– Нет, спасибо.

Я тихо отказываюсь от еды, будучи уверенной, что не смогу проглотить ни кусочка под пристальным вниманием семьи Латыповых. И гадаю, чем окончится их визит. Некрасивым скандалом? Прилюдными обвинениями? Обещанием обратиться в полицию? Требованием компенсации?

Обдумываю все эти варианты, просчитывая их вероятность, и кардинально ошибаюсь. Илье все-таки удается меня удивить.

– Поехали в другое место. Здесь кухня… испортилась.

Поджав губы, недовольно роняет баскетболист и удаляется вместе с родителями, не вступая с Матвеем в конфронтацию. И, если я расслабленно растекаюсь по диванчику и длинно выдыхаю, то Мот, напротив, подбирается и резко разворачивается ко мне, со звоном швырнув вилку на стол.

– Стыдишься меня?

Глава 28

Мот

Пространство между нами с Александрой подергивается пепельной дымкой, вибрирует и плывет. И мне стоит титанических усилий усидеть на месте и не схватить сестру за запястья, чтобы вытрясти из нее ответ на повисший в воздухе вопрос.

 Киплю, как бурлящая лава в жерле проснувшегося вулкана, а Сашка только глазищами своими хлопает и как будто не понимает, что может одним словом запустить необратимую реакцию. Подорвать этот ресторан вместе с его персоналом и целым городом и похоронить нас под обломками моей вспыльчивости.

Ничего не могу с собой поделать. Бешусь из-за того, что Баринова пыталась от меня отстраниться при Латыповых, до непроизвольного лихорадочного тремора. В мыслях еще раз вбиваю подошву Илье в грудак, а потом сворачиваю шею, чтобы исчез на хрен с нашего горизонта и не отсвечивал никогда.

– Я не стыжусь, Матвей.

Продирается сквозь вязкую пелену моего гнева Саша, я же пытаюсь обуздать вставшего на дыбы внутреннего зверя.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Предельная концентрация.