Безумие на двоих

Не туда смотрела, наверное. Вечно тонула в его невозможных омутах.

– Пойдем.

Торопит меня Мот, и я покорно выкарабкиваюсь из Марковника и переплетаю наши пальцы в безотчетном жесте. Жду, пока Матвей наберет нужный код домофона, и вскоре оказываюсь в невзрачном подъезде без консъержа.

Выкрашенные в серый стены не раздражают зрения, а похабные надписи внутри лифта так и вовсе воспринимаются, как глоток свежего воздуха. Разительно отличаясь от стерильной показухи и пафоса, к которым я успела привыкнуть в последнее время.

 – Это старая мамина квартира. Досталась ей в наследство от бабушки.

Негромко сообщает Зимин, помогая мне снять пальто, я же вздрагиваю от его осторожных касаний и гулко дышу через раз. Грежу о несбыточном-неуместном и торопливо щелкаю выключателем, чтобы ровное белое сияние скорее осветило прихожую.

Не Моту не доверяю – себе.

– Здесь уютно.

Искренне говорю Матвею, с какой-то особенной теплотой рассматривая немного обшарпанный комод, потертый в нескольких местах паркет и старомодное трюмо, очень похожее на то, какое было когда-то у нас. От каждого предмета здесь веет семейным уютом и тихим умиротворением, чего нет и в помине в особняке Сергея Федоровича, как бы сильно моя мама ни старалась это исправить.

– Здесь ванна, можешь взять любое полотенце. Спать будешь в спальне, я лягу на диване на кухне.

– А переодеться во что-нибудь дашь?

Без задней мысли я трогаю Зимина за рукав и в следующую секунду цепенею, напарываясь на нечитаемый взгляд темнеющих глаз, напоминающих штормовое небо со свинцовыми облаками и лихо закручивающимися вихрями. Низ живота судорогой сводит, пальцы ног сами поджимаются, язык прилипает к нёбу.

Неуместные фантазии снова заполоняют беспокойный мозг. Ладони Матвея на моих бедрах. Его губы, скользящие вниз по шее и оставляющие невидимый пылающий след. Болезненно-сладкие укусы, от которых кожа крупными мурашками покрывается.

– Моя майка устроит?

Прочистив горло кашлем, спрашивает сводный брат и не мигает, расщепляя мое существо на мельчайшие частицы. Я же вцепляюсь в серую без принтов футболку, как утопающий – в спасательный круг, и лихорадочно киваю, не в силах вымолвить ни единого слова.

– Хорошо. Я пока чай сделаю.

Прервав наш странный опосредованный контакт, Зимин скрывается в коридоре. Ну, а я зарываюсь носом в мягкую хлопчатобумажную ткань и, как наркоманка, торчу от знакомого аромата с пряными сандаловыми нотками.

Насытившись дурманящим запахом, я избавляюсь от своей одежды, аккуратно складываю ее стопочкой на стуле и ныряю в принадлежащую Матвею вещь. Выуживаю из валяющейся рядом сумочки резинку, собираю волосы на затылке, оставляя шею обнаженно-незащищенной, и иду на звук суетливых шорохов.

– А тебе идет.

Сводный брат моментально оборачивается, стоит моим шагам раздаться у него за спиной, и напрочь забывает о кипящем чайнике. Испытывает мои нервы на прочность и заставляет лихорадочно сглатывать, потому что кожа в тех местах, где ее касается его взор, нещадно печет.

– Спасибо.

Сиплю полузадушено и мелкими перебежками передвигаюсь к столу, чтобы устроиться на одном из двух стульев. Кое-как пережидаю бушующее внутри цунами и с опозданием отправляю маме лживое сообщение.

«У меня все хорошо. Останусь у Ани с ночевкой. Сладких снов».

Глава 43

Мот

– У Ани?

Мазнув взглядом по экрану Сашиного телефона, я давлюсь беззвучным хохотом и отчетливо представляю Веру Викторовну, успокаивающуюся от подобного послания и тут же проваливающуюся в сладкий сон.

– Стандартная отмазка. К Марине Марковне в больницу я тоже с «Анечкой» ездила.

Небрежно роняет Баринова, пока я бахаю перед ней заварником и расставляю кажущиеся игрушечными в моих руках фарфоровые чашки. Из давно пылившегося на антресолях сервиза, распаковать который не было подходящего случая.

– И часто ты ей врешь?

– Осуждаешь?

Сводная сестра отвечает вопросом на вопрос и вся подбирается, словно выпустивший колючки ежик. Сооружает между нами огромную кирпичную стену размером с двадцатипятиэтажный дом и тяжело выдыхает, царапая аккуратными ногтями столешницу.

– А, знаешь? Плевать! Я задолбалась оправдывать чьи-то ожидания! Всем я что-то должна. Сергею Федоровичу – быть идеальной падчерицей, чтобы он не стыдился представить меня друзьям и партнерам по бизнесу. Маме – прислушиваться к ее мнению, хорошо учиться, дружить только с определенным кругом людей. Илье – мило улыбаться и лишний раз не показывать характер…

Молчу. Не поддакиваю и не перебиваю. Потому что, единственное, что нужно сейчас Сашке – выговориться, иначе случится полномасштабный взрыв, последствия которого будут непредсказуемы.

– Держи спину ровно. Не поджимай под себя ноги, это не культурно. Не общайся с Игнатом, он плохо на тебя влияет. Удали эту фотографию из социальных сетей, она слишком вульгарная. Запишись на прием к психологу, он поможет справиться с посттравматическим синдромом. Да что угодно помогло, кроме этих пустых бесполезных бесед длиной в три часа!

Набирая обороты, выкрикивает уже на повышенных тонах сводная сестра и осекается от обилия слез, наворачивающихся на глаза и стекающих вниз по щекам. Всхлипывает тонко, закашливается и сама не осознает, что в шквале эмоций меня топит.

– Ну-ка, иди сюда.

Подняв Баринову со стула, как пушинку, я возвращаюсь в мягкое немного продавленное кресло и устраиваю девчонку у себя на коленях. Запутываюсь пальцами в ее волосах, позвонки с трепетом пересчитываю, вытираю ненужную влагу с кожи, отчего сердце заходится тупой болью.

А потом мы долго пьем остывший чай, не отлипая друг от друга, пока Саша рассказывает, как переживала отголоски той страшной аварии. Как поначалу шугалась автомобильных клаксонов и вздрагивала от резких остановок и крутых поворотов. Как читала специализированную литературу и медленно избавлялась от укоренившихся страхов прежде, чем позволить Крестовскому положить стрелку спидометра на скоростной трассе.

– Мне было бы проще справляться, если бы ты был рядом.

– Даже, если я тот еще моральный урод и законченный эгоист?

– Даже, если так.

Контрольный в голову. Знаю, что серьезно тогда налажал и давно уже смирился со старыми косяками. Но от проникновенного Сашкиного шепота на душе все равно кошки скребут, и чувство вины хлещет с новой силой.

Правда, сводная сестра не замечает моего замешательства. Прижимается носом к шее, странные узоры подушечками пальцев на груди вырисовывает и больше не походит на тикающую бомбу с готовым сработать в любую секунду механизмом.