Безумие на двоих
Шрифт:
Без приключений спускаюсь вниз, еще в школе детально изучив все выступы и выщерблины респектабельного фасада, торопливо выскакиваю за ворота, едва слышно хлопнув калиткой, и прыгаю в Тойоту к рассеянно барабанящему по рулю Кресту.
До сих пор переживаю вспышки яркого удовольствия и не могу не тянуть довольную идиотскую улыбку.
– А знаешь, я даже немного тебе завидую.
– М?
– Ты Сашку любишь, она – тебя. На человека стал похож. Цветы дарить научился, в окна лазить. Глядишь, скоро и кольцо на палец наденешь.
Продолжая расписывать прелести брака, лихо газует Игнат, а я успешно пропускаю половину его
Благодарю друга за то, что подвез. Ложусь ближе к утру, долго буравя невидящим взглядом потолок, и подрываюсь спозаранку. На автопилоте варю себе кофе, строгаю бутерброды и то и дело проверяю молчащий телефон. Добравшись до мастерской, на автомате выполняю привычные функции, каким-то чудом коммуницирую с парнями и нетерпеливо отщелкиваю вязкие секунды до того момента, когда можно будет с чистой совестью закрывать салон.
– Мот, а, может, с нами в бар?
– Как-нибудь в другой раз.
Отклонив предложение, жму руку белобрысому Дане и спустя двадцать минут оказываюсь у себя. Наспех принимаю контрастный душ, пытаясь выветрить из башки поселившийся там плотный туман, и падаю в кресло. Ждать, когда пространство разрежет такой необходимый звонок.
Тупое ток-шоу на большой плазме, купленной недавно в рассрочку. Веселые крики ребят, долетающие сквозь окно с детской площадки. Мерно капающая из крана в ванной вода. Все это заполняет мою реальность до тех пор, пока на пороге квартиры не появляется Баринова.
Отчего-то смущенная, с легким румянцем, горящим на щеках. С лихорадочным блеском в лазурных омутах. С капельками воды, мерцающими в иссиня-черных волосах.
Видимо, на улице идет дождь.
– Можно?
Запутавшись тонкими пальцами в бледно-розовом кашемировом шарфе, она в нерешительности застывает в коридоре и как будто готовится развернуться на сто восемьдесят градусов и сбежать, пока мы с ней ничего не натворили.
Не спалили с помпой мосты за спиной. Не шокировали своим сумасшествием общественность. Не превратили в пепел весь этот гребанный город с уставшими от повседневных хлопот жителями.
– Проходи.
Ненарочно зацепив Сашку боком, я запираю замки на четыре оборота, словно это помешает ей исчезнуть, и швыряю ключи в нижний ящик тумбы. Гоняю воздух с шумом и в тысячный, наверное, раз прикипаю к изящным чертам лица сводной сестры. Задерживаюсь на упрямых заостренных скулах, припухлые губы мысленно очерчиваю и мысленно же их запечатываю собственническим поцелуем.
– Мля, целую вечность по тебе скучал.
С вызовом бросаю ей на ухо и с силой дергаю пальто так, что плотная ткань с оглушительным треском скатывается вниз по рукам. Падает пушистым облаком на пол, только никто из нас не спешит его поднимать. Напротив, Баринова торопливо скидывает белые кроссовки на высокой танкетке и впивается ногтями мне в шею. С хриплым возгласом обвивается ногами вокруг бедер, и вот я уже несу ее в спальню, напрочь забыв о том, что хотел поговорить и расставить все точки над i.
Продираясь сквозь знойное дымчатое марево, я нетерпеливо отодвигаю край кофейного шелкового топа, в который одета Сашка, требовательно скольжу пальцами по мгновенно покрывшейся крупными мурашками коже, и выбиваю из нас обоих рваные судорожные выдохи.
– Я тоже … скучала.
Потерявшись
в цунами нахлынувшей эйфории, едва слышно бормочет сводная сестра и выгибается дугой, когда я распластываю ее на кровати. До боли стискиваю хрупкие запястья, вцепляюсь зубами в жилку рядом с ключицей, на дикого зверя сейчас похожу, не оставляя никакого зазора между нашими телами.И Баринова отвечает мне тем же. Расчерчивает аккуратными ногтями линии-борозды на моих лопатках, оставляет на шее укусы-бабочки, отдает что-то жизненно важное. Отчего ноет внутри, щемит за грудиной, сердце трепыхается на немыслимой скорости.
Хоть убей, не помню, когда успел с себя футболку стянуть и как умудрился оставить Сашку без одежды. Действительность накатывает яркими перманентными вспышками, лишнее из сознания вытирает, заставляет концентрироваться только на главном.
Прислушиваться к дрожащей подо мной девушке. Откликаться на каждое ее даже самое неуловимое движение. Наизнанку себя выворачивать, лишь бы ей хорошо было.
– Люби… пожалуйста…
– Люблю.
Спустя три года снова друг с друга маски срываем, вытаскиваем наружу сокровенное, лишаемся защищавших нас брони и щитов. Предстаем такими беззащитными, что ударишь – кости переломаешь, убьешь.
– Не смогу без тебя… слышишь?
В перерыве между жалящими поцелуями лихорадочно выпаливаю и крепче жмусь к Бариновой, как будто мечтаю сплавить нас в единое целое. Чтобы ни распилить, ни отрезать, ни разделить нельзя было.
Снова к выступающей ключице припадаю, попутно желая донести до Сашки, что все происходящее между нами давно вышло за рамки банальной физики, перевалило отметку «просто секс, и ничего личного», спаяло сильнее, чем стальные цепи.
– Люблю!
В последний раз повторяю, выкрикивая, и вылетаю в пульсирующую неоновыми огнями нирвану, выталкивая за собой сводную сестру. Какое-то время вообще ничего перед собой не вижу и не могу успокоить нарастающий тремор в конечностях, а потом стремительно закипаю, когда, наконец, различаю, что Баринова пытается откатиться на другую половину кровати.
– Саша?
Глава 46
Саша
Пережив ни с чем не сравнимую близость, отшатываюсь.
Потому что Матвей слишком много всего во мне разбудил. Первобытное больше не умещается в тесной оболочке, звериное вытесняет рациональное, под кожей гуляют остатки осколочной, что нас на ошметки чуть не разорвала.
В легких недостаточно кислорода, все тело в красноречивых отметинах, кончики пальцев немеют. Так что я бросаюсь лихорадочно их растирать, жадно хватаю ртом воздух и все равно не могу успокоиться.
Слишком долго воздерживалась. Слишком сильно скучала. Слишком упорно прятала инстинкты под замком, чтобы Зимин вот так свернул его с корнем.
– Саша?
С ледяной интонацией повторяет сводный брат и рывком возвращает меня обратно, впечатывая в твердую грудь. Словно не то что нескольких десятков сантиметров – миллиметра расстояния между нами не приемлет. Колет пронзительным арктическим взглядом, препарирует так, что хочется выложить все на духу, как у следователя на допросе. Признаться в самом страшном преступлении, которого ты не совершала.
А я-таки кое-что совершила, за что мне до сих пор стыдно.