Безумные короли. Личная травма и судьба народов
Шрифт:
Его маленькому сыну претили воинственная атмосфера двора и суровый, буйный нрав отца. Эдуард II не был маменькиным сынком, он вырос сильным, красивым мужчиной, обожал верховую езду. Он был образованнее, чем большинство магнатов при дворе, любил поэзию и театр. Ходили слухи, что его канцлер и архиепископ Кентерберийский Уолтер Рейнольдс первоначально привлёк его внимание своим талантом ставить драму. Став королём, Эдуард завёл себе маленький оркестр.
По мере того, как Эдуард рос, его занятия всё меньше и меньше казались подходящими для рыцаря, а уж наследника престола и подавно: гребля, плавание и даже подсобные работы, такие как рытьё рвов и стрижка изгородей, — все эти занятия, сами по себе безвредные, считались неподходящими для будущего короля. Королевские счета, например, показывают, что была произведена выплата Роберту, «его шуту», когда Эдуард нечаянно ушиб его во время забавы в воде в феврале, — безусловно, странное время года, чтобы плавать, и во всяком случае не то развлечение,
Ещё более противоестественным и шокирующим было его всепоглощающее увлечение молодым сквайром при дворе его отца, Пьером Гавестоном, отец которого, беарнский рыцарь Арнольд де Гавестон приехал в Англию в 1296 г. и получил королевское покровительство. Пьер был красивый, остроумный, блестящий молодой человек, близкая дружба с которым освободила Эдуарда от ледяного одиночества в королевском доме и, возможно, придала ему некоторую уверенность в себе, которой у него не было. Но хотя Пьер и его отец первоначально были дружески приняты самим королём, их кровь считалась недостаточно благородной, чтобы он стал близким приятелем принца, тем более когда Эдуард и Гавестон демонстрировали свою близость перед двором. Эдуард, замечает сэр Томас Грей, «был слишком фамильярен с близкими друзьями, стеснялся незнакомых и слишком исключительно любил одну личность». «И когда королевский сын его увидал, он настолько в него влюбился, он вступил с ним в долгую связь, и захотел и решил связать себя нерушимыми узами привязанности с ним на виду у всех смертных».
Отношения между его наследником и молодым рыцарем озадачивали и беспокоили короля. Тесная дружба между мужчинами была признанной особенностью средневекового общества. Современник сравнивал дружбу Эдуарда и Гавестона с дружбой Давида и Ионафана, истинное оправдание мужской близости в Писании. Но такая близость, которая, как заявлялось в англо-норманнской поэме «Амис и Амиль», могла быть даже важнее верности к жене, основывалась на полной взаимности и исключала любой намёк на физическую близость. Если существовала физическая близость, в которой один партнёр был активен, а другой пассивен, это составляло противоестественный акт и явное нарушение законов морали. Каковы бы ни были подозрения современников, они едва ли решались высказать их, пока Эдуард был жив. И только после его смерти автор хроники из Мелсы мог категорически заявить, что Эдуард «безудержно предавался содомскому греху, и всю жизнь не было ему удачи и милости».
Каковы бы ни были подозрения Эдуарда I, он хотел избавиться от Гавестона, тем более что вёл переговоры о женитьбе сына на французской принцессе. Когда весной 1307 г. сын его, сильно осмелев, попросил отца даровать его другу графство Понтье, реакция короля была яростной. «Подлец, презренный мальчишка, как смеешь ты, который никогда ничего не завоевал, раздавать земли? Богом клянусь, если бы я не боялся расколоть королевство, тебя следовало бы лишить наследства». Он двинулся на сына, схватил его за голову, вырвал с корнем волосы. 26 февраля он издал указ об изгнании Гавестона из королевства и приказал сыну никогда больше не видеться со своим фаворитом. Через несколько месяцев, 7 июля 1307 г., несдержанный король-воитель умер в последнем походе против непокорных шотландцев.
Эдуард II тут же отменил указ своего отца, чем немедленно вернул своего любимчика Пьера де Гавестона, вызвав его обратно ко двору, сделав графом Корнуэльским (6 августа 1307 г.) и наделив обширными поместьями, среди них и землями, которыми владел министр его отца Уолтер Лэнгтон, епископ Ковентри, который однажды сделал Эдуарду резкий выговор за его непотребный образ жизни.
Из соображений удобства оба мужчины женились. Гавестон — на племяннице короля Маргарите де Клер, сестре молодого графа Глостера, богатой наследнице; она родила от Гавестона дочь. Эдуард женился, как уже договорился его отец, на двенадцатилетней дочери французского короля Изабелле. Эдуард действительно был бисексуален, так как у него от жены было два сына и две дочери и ещё незаконный сын Адам. Однако именно на Гавестона Эдуард изливал свою любовь, причём до такой степени, что люди задумывались, не был ли он жертвой чёрной магии. Гавестон, жизнерадостный и безразличный к неодобрению магнатов, радовался своему новому положению.
В основном большинство магнатов гораздо
меньше думали о Гавестоне и о его влиянии на короля, хотя им очень не нравилось, как он направлял покровительство короля, чем о своих собственных политических правах, которых, как они считали, отец Эдуарда II их лишил и которые они жаждали вернуть. Но Гавестон был тем козлом отпущения, на которого они могли направить свою враждебность. Им удалось вставить новую фразу в клятву, приносимую королём при коронации, в том смысле, что Эдуард обещал соблюдать «законные права и обычаи, которые выберет общественность королевства». Эти слова им нетрудно было истолковать в своих собственных самых заветных интересах. И в качестве прелюдии к нажиму на короля 28 апреля 1309 г. совет потребовал изгнания Гавестона.Эдуарду пришлось решать. Если бы он не послушался баронов, ему могла грозить гражданская война, которую он выиграть не мог. Он был эмоционально привязан к Гавестону, но надеялся, что если согласится его изгнать, то сможет и найти способ его вернуть. Гавестон был удалён от двора 18 мая, но 28 июня назначен наместником Ирландии — пост, на котором должен был себя реабилитировать. В отчаянии от потери компаньона, Эдуард проводил его до Бристоля, откуда Пьер должен был отплыть в Ирландию. Позже Эдуард даже умолял французского короля, чтобы тот помог вернуть его ко двору. Папа Клемент V отвёл от Гавестона угрозу отлучения от церкви, и он вернулся ко двору.
Ни Гавестон, ни Эдуард не умели вести себя прилично. Гавестон вёл себя так же нагло и высокомерно, как и раньше. Он разъярил вельмож тем, что выдумывал для них соответствующие прозвища. «Вот идёт чёрная собака Арден», — произносил он при приближении могущественного графа Варвикского; граф Линкольн назывался «broste bely», граф Ланкастер — скрипач или актёр, граф Глостер — подлец, граф Пембрук — Жозеф-жид. «Пусть, — проворчал Варвик, — он называет меня собакой; когда-нибудь собака его укусит». За собакой действительно осталось последнее слово, или, скорее, последний укус.
После возвращения Гавестона ситуация быстро ухудшалась. Эдуард испытывал большие финансовые затруднения. Кое-кто объяснял их жадностью Гавестона, и король вынужден был согласиться на новую схему ограничения своей власти — назначение двадцати одного барона в качестве «орденеров» чтобы составить план реформы управления, который включал, неудивительно, возобновление требования изгнания Гавестона.
Ещё раз Эдуард был поставлен перед трудностью выбора между фаворитом и магнатами, без чьей поддержки он не мог править. Боясь за его безопасность, Эдуард отправил его в мощную крепость Бэмборо, возвышающуюся над Северным морем, а затем неохотно согласился, что он должен искать убежища в Брюгге, во Фландрии. Но он действительно не мог долго жить без него; Гавестон вскоре вернулся к милости и к новым богатствам.
Для баронов Гавестон олицетворял королевское несогласие с их желаниями. Архиепископ Кентерберийский отлучил от церкви его и его сторонников. Эдуард, не имея должной военной поддержки, бежал с Гавестоном сначала в Тайнмут, а потом в Скарборо, где фаворит остался, тогда как король удалился в Йорк. Следовавшие по пятам графы Уоррен и Пембрук подготовились к осаде Скарборо. Гавестон, вопреки всему надеясь, что его выпустят живым, неосмотрительно решил сдаться. Его приговорили к смертной казни после пародии на суд и казнили на горе Блэклоу 19 июня 1312 г. Разумеется, его смерть была страшным ударом, от которого Эдуард так и не оправился. «Я не помню, — как выразился современник, — слухов, чтобы один мужчина так любил другого». Тело взяли доминиканские монахи, и его в конце концов погребли по приказу короля с пышностью в Кингз Лэнгли, где часовня была превращена в мемориальную святыню. Эдуард не мог простить вельмож, которые довели его любимца до смерти. Его любовь к Гавестону была единственным постоянством в его жизни и обусловила всё, что должно было случиться с ним в оставшиеся пятнадцать лет. Отныне существовала «постоянная ненависть… между королём и графами».
Смерть Гавестона была водоразделом в жизни Эдуарда. Обусловила ли она упадок его умственных способностей и политических возможностей? Если на первый взгляд этому было мало доказательств, то впоследствии всё больше и больше люди приходили к мысли, что Эдуард просто по природе не подходил на роль короля, даже сомневались в его королевском происхождении и не хотели пользоваться обычаем королевского прикосновения — боялись вреда, хотя считалось, что королевское прикосновение лечит золотуху, туберкулёзное заболевание лимфоузлов. Если Эдуард I касался за один год 1700 человек, то его сын, считалось, за всё время коснулся не более 214. Распространился слух, что настоящего принца тайно подменила кормилица после того, как его покалечил дикий вепрь. «Некий писатель по имени Джон, у кого знакомым духом была кошка», появился в Оксфорде и выдавал себя за настоящего короля. «Слух прошёл по всей земле и сверх всякой меры встревожил королеву». После периода примирения отношения короля с супругой вновь сильно испортились. Эдуард, как говорили, «носил нож в своих ножнах, чтобы убить королеву Изабеллу, и сказал, что если у него даже совсем не будет оружия, он разорвёт её зубами». Были некоторые основания думать, что мысли у него путались и что разум его повредился.