Безумный Макс. Поручик Империи

До первых же немцев добрались уже в темноте. Врубили фары и перли буром, потому что здесь ситуация была немногим лучше, чем на русской стороне. Даже останавливаться «по нужде» было рискованно.

Разгром штаба корпуса и слухи об окружении вынудило немецкие части отступать самостоятельно. А растерянность, вызванная потерей командования, породила натуральный хаос. Новое ведь руководство даже назначить не успели. Старого же уже не было. Более того, немцы, не привычные к таким вот столпотворениям, оказались в непривычной для себя среде. И это подействовало как дополнительный негативный фактор, усугубляющий и без того знатный бардак.

Если бы дело было днем – все дороги были бы загружены людьми и подводами. А так – целые караваны стояли на обочине. Лошади паслись. Костры горели. Личный состав же в основном спал. Поэтому колонна шла легко. Лишь изредка постовые, заметив генеральский автомобиль, отдавали честь. Аккурат наглой морде ефрейтора Сапрыкина, с довольным видом, развалившегося на заднем сиденье легкового автомобиля.

Впрочем, немцам это было не видно. Они просто воспринимали этот автомобиль как «повозку для начальства». В условиях неразберихи – важная вещь. Фактически их надежда на благополучный исход дела. Никто даже не попытался тормознуть колонну да досмотреть. Едут себе и едут. Значит так надо. Кто там за стеклом ночью не разберешь. Основной же контингент бойцов так и вообще располагался в бортовых кузовах грузовиков, укрытый брезентовым тентом. В темноте даже наличие там людей можно было скорее угадать, чем разглядеть.

Максим на это и рассчитывал, опасаясь, впрочем, появления у немцев каких-то блокпостов на дорогах и КПП. Совершенно не ясно, как они отреагировали на дела его группы. Если, конечно, успели это сделать. Времени-то прошло всего ничего…

Тем временем в штабе 1-ого корпуса, несмотря на глубокую ночь, кипела жизнь.

Генерал Артамонов смотрел осоловевшими от усталости глазами на стол с бумагами и никак не мог сосредоточиться. Он оперативно переслал в штаб фронта Германа фон Франсуа с его людьми и документами. Так что теперь был вынужден расхлебывать всю эту кашу. Хотя, положа руку на сердце, он из-за этого не переживал. Приятные хлопоты. Во всяком случае – много приятнее пустого оправдания за отступление. Там ведь и под трибунал могли отправить или того хуже …

В целом, обстановка теперь выглядела не очень плохо. Однако Леонида Константиновича волновал вопрос – куда пропал этот контуженный.

– Ваше высокопревосходительство, - произнес адъютант, входя.

– Вы нашли его?

– Нет. Но удалось выяснить куда он делся.

– Докладывайте.

– После инцидента с интендантской службой поручик собрал своих людей и уехал в ближайший город. Там он продал трофеи еврейской общине и сдал автомобили коменданту.

– Все?

– Нет. Один грузовик он продал общине. Тот, что согласно рапорту, принадлежал поляку. Еще два грузовых и один легковой автомобиль оставил за собой. Топливо с переданных в комендатуру автомобилей слито.

– Ясно, - нахмурился генерал.

– После завершения дел в городке он куда-то уехал. Но уже вечером его видели на дороге, ведущей к немцам.

– В городе что еще он делал? Кроме посещения комендатуры и торговли с евреями?

– Отряд видели возле отделения банка, на рынке и возле телеграфа.

– Вот неугомонный… - тяжело вздохнув, произнес генерал и потер щепотью пальцев глаза с переносицей.

– Максим Федорович отправил телеграмму генералу Ренненкампфу. Вот текст, - произнес адъютант, доставая из папки листок.

– Мда-а-а-а-а… - только и смог сказать Леонид Константинович, пробежавшись глазами по тексту. Всего несколько строк. А оперативная обстановке на фронте передана очень точно и предельно ясно. Текст сухой, лаконичный, емкий. Но главное то, что этот странный поручик знал больше, чем генерал.

– Ваше высокопревосходительство? – Вопросительно произнес адъютант после чрезмерно затянувшейся паузы.

– Жилинский, Самсонов и Ренненкампф запрашивают сведения о том, кто такой Максим и какими силами располагает.

– У него двадцать семь человек, пять пулеметов и три автомобиля, - начал на автомате отвечать адъютант.
– Не считая винтовок, пистолетов и ручных гранат.

– Хоть что-то ясно в этом деле, - саркастично отметил генерал. – А вот куда он отправился? И зачем? Мда. Вам удалось установить его личность?

– Никак нет.

– Что, совсем ничего?

– Я поднял списки поручиков всего нашего корпуса. Нашел несколько Максимов. Но они живы и здоровы. Возможно портсигар – подарок близкого человека. И его зовут как-то иначе. Либо он не из нашего корпуса. Но тогда не понятно, что он делал на территории дивизии.

– Это плохо, очень плохой… - покачал головой Артамонов.

– Я опросил раненого полковника.

– Андрея Петровича?

– Так точно.

– И что?

– После его рассказа Максим мне не видится обычным пехотным поручиком.

– Вот как? И почему же?

– Прекрасно образованный. Уровень образования намного превосходит выпускников наших военных училищ. Уверен в себе. Жесткий. Циничный. Решительный. Такие качества у поручиков обычно не встречаются. Кроме того, у Андрея Петровича сложилось впечатление, что Максим воевал.

– Ха! – Не удержался генерал от столь очевидной игры в «капитана очевидность». – Судя по результатам его действий, это безусловно. Вот только где?

– Полагаю, что он мог в последней войне на Балканах поучаствовать.

– Он православный?

– Креста на нем полковник не видел. Хотя поручик, умываясь, снимал тельную рубаху. Но он мог и потеряться, как и документы. В любом случае Максим изредка крестится, по православному обычаю.

– Кстати, а как там Андрей Петрович?

– Неплохо. В лазарете сказали, что его рану кто-то недурно обработал. Со слов самого полковника, это сделал лично Максим Федорович, предварительно обложив матом тех, кто накладывал ему повязку. Дескать, рана была забита кусочками ткани и прочим мусором из-за чего могло развиться воспаление. Работал поручик на живую, ничуть не смущаясь того, что Андрей Петрович выл от боли и извивался едва удерживаемый нижними чинами. Прочистил рану, извлек осколок, промыл все и забинтовал. Врач сказал, что если бы поручик этого не сделал, то у Андрея Петровича безусловно уже шло тяжелое воспаление и спасти его не было бы никакой возможности.

– Что-то еще? – Задумчиво спросил генерал. У него в голове пока не очень укладывалось то, что он слышал. Прямо и жнец, и чтец, и на дуде игрец.

– Андрей Петрович передал со слов Максима, что это была его первая операция. Никогда не практиковал. Просто видел и примерно представлял себе, что нужно делать.

– Импровизация?

– Так точно, - кивнул адъютант. – Импровизация.

– Мда… - покачал головой Леонид Константинович, адъютант же продолжил: