Безжалостный обольститель

– Оставь меня! – резко сказал он и закрыл глаза. Через некоторое время он услышал, как тихо закрылась за ней дверь. Взяв графин с вином, он тяжело опустился в кресло и просидел в нем несколько часов, пытаясь утопить в вине ее образ, упрямо всплывавший перед его мысленным взором.

Если бы у Клодии был графин с вином, она бы тоже попыталась утопить в нем свое горе. Она нервно расхаживала по комнате, не в силах поверить в то, что так ошибалась. Неужели она действительно настолько глупа? Прижав сжатые кулаки к вискам, она пыталась прогнать пронизывающую боль, обрушившуюся на нее, как только она покинула столовую.

«До чего же я глупа!» – вновь и вновь мысленно повторяла Клодия с полным отвращением к себе. Ведь она советовала Софи ослушаться Джулиана, не зная всех фактов, даже после того, как муж пытался объяснить ей ситуацию. Она пошла на поводу у своих эмоций! Ей было стыдно и больно... А та записка, которую она тайно засунула в чемодан Софи, с призывом следовать велению сердца! Клодия с трудом подавила рыдания, рвавшиеся из груди.

Но самую большую боль причиняла ей мысль о том, что она абсолютно неверно истолковала порыв Джулиана тогда, два года назад.

Она была настолько убеждена в том, что знает его, что исказила смысл его слов, придумав собственную версию, которая подходила под придуманный ею образ. Он хотел ей помочь. Но она этого не пожелала понять, а ведь при мысли о Джулиане сердце ее замирало от любви. Она обвиняла его во всех смертных грехах, даже в смерти Филиппа.

Но ведь она знала правду.

Знала, как стремительно Филипп катится в пропасть, как теряет положение в обществе. Знала, что за его показным весельем, улыбками, подарками скрывается что-то темное. Однако винила во всем Джулиана.

Так было легче. Его упреки по поводу глупого детского порыва с тем поцелуем, его пренебрежение на балу семь лет назад – разве мог человек его положения увлечься семнадцатилетней девочкой? Но она придумала себе эту историю, развила и начала смотреть на Джулиана сквозь ее призму. Детская влюбленность и обида слишком долго влияли на ее восприятие. Стыдно подумать, до чего ограниченной она оказалась. Как можно было судить о нем, основываясь на детских обидах! Именно с подобными проявлениями она и боролась каждый день. Боролась со слепым представлением о том, каково место женщины в этой жизни, с устарелыми стереотипами!

Она остановилась, прижав ладони к глазам. Никогда она не испытывала такого презрения к себе, как сейчас... Он же любил ее! В памяти всплыли милые, незаметные знаки внимания, которые он оказывал ей в последнее время. Они казались незначительными, но свидетельствовали о многом.

Застонав, Клодия зажмурилась и почувствовала, как горячие слезы потекли по щекам. Она обвиняла его в безразличии, когда он проявил терпимость в совершенно безвыходной ситуации, сносил безропотно ее метания, уступив ее желаниям.

Ну почему все так запутано?

Она опустила руки, уставившись невидящим взглядом в пространство. Неужели он действительно никогда не изменял ей? Ведь она, в сущности, ему не жена в полном смысле этого слова. Даже в те все более редкие моменты, когда он приходил к ней ночью, она закрывала сердце, отдавая ему только тело. Как она сейчас раскаивалась в этом! Она сделала все, чтобы оттолкнуть его от себя. И как она могла винить его в том, что он ищет удовлетворения на стороне? Но самое нелепое то, что ей хотелось делить с ним постель! Матерь Божья, как же ей хотелось просыпаться в его объятиях... но гордость, глупая, бессмысленная гордыня, встала на ее пути.

Горький смех вырвался из ее груди. Ирония была в том, что она считала себя такой сильной, такой независимой, стремясь защищать женщин, а сама почти разрушила свой и без того шаткий брак. Между ней и Джулианом пролегла пропасть.

И Клодия не знала, можно ли ее преодолеть.

Она почти не спала, одолеваемая сомнениями, которые приобрели чудовищные размеры. В итоге, когда Клодия спустилась к завтраку, время близилось к полудню. Тинли сообщил ей, что Джулиан отбыл, как только рассвело.

– Он не сказал куда? Тинли задумался.

– Кажется, нет, мэм, – ответил он, и лакей за его спиной кивнул, подтверждая его слова.

После того, что она сделала с ним и с Софи, ему, несомненно, неприятно ее общество. Он, должно быть, проводит время с повесами. Клодия несказанно удивилась, когда вскоре после ленча приехал Артур Кристиан.

Тинли привел его в гостиную, и по выражению лица Артура она поняла, что тот ожидал увидеть здесь Джулиана. Она отложила письма и поднялась ему навстречу.

– Артур.

– Клодия, рад видеть вас в добром здравии. Э... Джулиан дома?

Она покачала головой.

– Его, к сожалению, нет, – сказала Клодия с извиняющейся улыбкой. – Нам, наверно, придется рисовать Тинли картинки, чтобы он мог запомнить, кто из нас дома, а кого нет.

Артур засмеялся.

– Ну, тогда не буду мешать вам, только оставлю визитку...

– Э... Артур? – торопливо произнесла она. – Могу я вас кое о чем спросить?

– Ну конечно!

Клодия побледнела в ужасе от того, что собирается спросить. Нет-нет, она не может спрашивать об этом мужчину.

– Что-то вас тревожит?

– Да нет, ничего, – сказала она и быстро села, снова взявшись за письма.

Артур с любопытством посмотрел на нее.

– Спрашивайте же, я не буду смеяться, – пообещал он и ободряюще улыбнулся.

Что ж, сейчас или никогда. Она должна спросить: ей нужно знать, есть ли хотя бы маленький шанс все уладить. Не в силах посмотреть Артуру в глаза, она судорожно вздохнула и выпалила:

– Когда... когда вы с Джулианом уходите по вечерам, где вы проводите время? – Ну вот она и решилась.

Артур с удивлением взглянул на нее. Бумага задрожала в ее руках, она даже закрыла глаза, страшась того, что может услышать. Артур откашлялся.

– Мы... обычно мы едем в клуб. Чаще всего в «Уайте», иногда в «Тэм О'Шантер», хотя там стало неуютно после того, как Филипп... короче, мы предпочитаем «Уайте».

– Только клуб? И больше ничего? Артур вновь заколебался.

– Что конкретно вы имеете в виду?

– Вы ездите к мадам Фарантино? – выпалила она. Артур закашлялся.

– Боже милостивый, Клодия, подобные вещи не следует... Она умоляюще взглянула на него: