Безжизненно стучат не любящих два сердца

Управляющего или дворецкого у нас пока не было. Впускать в свой круг чужих людей мне не хотелось. А в открытие и закрытие деревянных створок я не видела ничего позорного. Но мама была против того, чтобы я прислуживала, и уже раздумывала обратиться в контору по найму слуг.

Эром дожидался нас у главных ворот. Двойка запряженных лошадей переставляла в нетерпении ногами, глухо постукивая подковами по мостовой, уложенной каменно-колотыми камнями.

Открыв дверь, Эром помог нам войти в карету. Заняв свои места, мы с матерью переглянулись и одновременно вздохнули, когда повозка медленно тронулась с места. В наш, можно сказать, первый выезд в высший свет мы решили прогуляться по лавкам, расположенным в центральном районе столицы.

Эром остановил карету недалеко от главной площади. Подержав наши руки, помог спуститься со ступенек и, не задавая вопросов, вновь запрыгнул на козлы.

Подхватив Яриму под локоть, я улыбнулась ей, наклонившись, шепнула на ушко:

— Сегодня ты будешь моим гидом.

По взмаху ее бровей поняла, что опять сболтнула незнакомое ей слово.

— Будешь водить меня по лавкам, прицениваться к товарам. А я в уме подсчитывать дебет и кредит. Нужно быстрей понять, на какое время нам хватит выделенных Лавиром денег.

После двух часов хождения по торговым лавкам мои ноги стали изрядно ныть. Да и настроение все больше портилось. Товары стоили неимоверно дорого, да и немудрено — столица. Хочешь в ней жить — плати. Пришло осознание, что мы сильно продешевили. Тысяча золотых. Их едва хватит на обслуживание особняка, а это: магически заряженные камни, уход за садом, корм лошадям, плюс ремонт всех повозок, а их насчитывается три штуки. Также оплата работы слуг. Покупка продуктов питания и одежда. Может, что-то и упустила, подсчитаю, когда приедем домой. Замечтавшись, почти у самого выхода из площади, нечаянно задела рукой добротного телосложения пожилую даму.

— Леди, прошу прощения. Я немного замечталась и нечаянно вас задела, — сама себе стала противна, голосок отчего-то стал тоненьким и пищащим.

Дама была не одна. Ее сопровождала, худющая, с жердеобразной фигурой леди. По виду компаньонка или бедная родственница, те любят полебезить, и эта не отставала.

Пробежав по мне беглым взглядом, перевела взор на Яриму, задержалась с изучающим прищуром и затем опять посмотрела на меня. И принялась быстро что-то нашептывать на ухо толстой незнакомке. К бабке не надо было ходить гадать, и так стало понятно, кого она так красочно описывает.

Лицо толстухи исказилось в пренебрежительной гримасе.

— Ты безродная девка! Не видишь, куда идешь! Кланяться должна, когда перед тобой графиня стоит.

Прошипела она, дожидаясь от меня дальнейших действий.

— Простите мою неосведомленность, но у вас на лбу не написано о том, что вы графиня. А кланяться не могу, спина болит. Ревматизм замучил.

Графиня, видно, не ожидала от меня такого ответа. Лицо ее пошло красными пятнами, а затем и вовсе побагровело.

— Ваша светлость. Вы осторожней должны быть с внутренним негативом. У вас лицо сильно покраснело. А это говорит лишь о сильном притоке крови к головному мозгу. Не ровен час, паралич разобьет. Лекарь не успеет прийти на помощь, а там и погост. А оно вам нужно. Дышите глубже. Полной грудью, а она у вас вон какая шикарная. Повторяйте за мной: вдыхаем розовенькое, выдыхаем голубенькое. И так несколько раз. Самочувствие улучшается. Одним словом, дыхательная гимнастика или то, что доктор прописал.

— Да… да… да…

Было видно, что леди изрядно заело, и тогда я пришла ей на помощь:

— Как ты посмела? Вы это хотели сказать. Вот видите, не послушали моего совета и уже заикаться начали. Если пары не выпустите, паралич обеспечен.

Очнувшись от нашей перепалки, Ярима подхватила меня под локоть и поволокла к нашей карете, стоявшей невдалеке.

— Киара… ты сошла с ума! Это ведь Клэр Маджонская! Склочней старухе во всем государстве нет.

От такого заявления я остановилась, как вкопанная. Постепенно до меня дошел смысл услышанного. Да и по выражению лица матери поняла, с кем мы повстречались.

— А яблоко от яблони недалеко упало. Гнилые корни издалека вид…

Договорить я не успела от оглушительного вскрика, разнесшегося по центральной площади.

— Доченька!

Я дернулась. Мое тело самопроизвольно отозвалось на голос Флави Корхарт. Мать Ливин сейчас стояла в трех шагах у меня за спиной. А я не представляла, что делать. Врать. Выкручиваться. Но я не могла во второй раз разбить материнское сердце.

Посмотрев на побелевшее лицо Яримы, я улыбнулась ей одними уголками губ, выразив взглядом, чтобы она не беспокоилась, медленно повернулась. В воспоминаниях Ливин ее мать была скромной, забитой женщиной, обожавшая своих детей и не любившая мужа-гуляку. Решение проблемы пришло спонтанно. И я сделала шаг навстречу графине, затем второй. Остановившись напротив нее, постаралась принять искренность во взгляде.

— Леди, прошу меня извинить, но вы ошиблись. Я — дочь Яримы Барванской и Рихарда Корхарт, — сказала это как можно громче, чтобы все зеваки успели хорошо расслышать и поделиться новостями со своими близкими и знакомыми. И, не дав опомниться Флави, подхватила ее под руку и повела в сторону матери, говоря с лаской в голосе: — Пройдемте в карету. И уже вместе обсудим этот вопрос в нашем особняке.

Женщина, которую я поддерживала под руку, едва шла. И ее можно было понять. Хоронить родную любимую кровиночку, а потом увидеть живой. Я бы сама с ума сошла, если бы со мной такое произошло. А здесь очередной нож в сердце от моих слов. Флави сейчас была не краше моих призраков. Смертельно-бледное лицо, дрожащая нижняя губа и пелена слез на глазах рвали мою душу. Не выдержав, наклонилась и шепнула:

— Не делайте резких движений. Я должна скрываться.

Графиня остановилась. Посмотрела на меня глазами, наполненными болью, коснулась пальчиками моего лица.

— Ты не Ливин, но очень на нее похожа.

— И да, и нет. Лучше пройдемте в карету, и я расскажу вам, почему должна так себя вести.

Посадка в карету не вышла без приключений. По всей видимости, у Флави отказывали ноги, и она никак не могла встать на ступеньку. Эрому пришлось подхватить леди на руки и посадить на сиденье. Лицо графини нужно было видеть. Видно, бедняжку первый раз на руки взяли. Понимаю. Незабываемые впечатления, хоть бы на минуту почувствовать сильную мужскую грудь, а не хилое плечо гуляки-мужа.

Перед тем, как войти в карету, я оглянулась и с ухмылкой осмотрела собравшихся зевак. Хотела фак показать, но решила попридержать свои амбиции. Эх, как из меня перло! Едва себя сдержала. Моя женская психика с трудом сохраняла терпение. Сначала зловредная старуха, потом встреча с матерью.

Войдя в карету, я села рядом с Флави. Подхватив ее руку, удивилась ледяным пальчикам и сама не поняла, почему по моим щекам потекли слезы. Повозка тронулась. Нас стало медленно раскачивать. А меня душили слезы. Рыдания вырывались из моей груди. Сквозь пелену слез я смотрела на Яриму и видела в материнских глазах ласку и поддержку.

Графиня Барванская встала, сделав шаг, обняла меня. А я уткнулась ей в живот и, наконец, дала волю слезам. Я выла, как раненый зверь. Рычала, вновь переживая насилие и смерти. Снова мою душу рвала тоска и беспомощность что-либо изменить.

От плача Флави мое сердце обожгло раскаленной лавой. Грудь сжало от горечи и любви к женщине. Отстранившись, от Яримы, я посмотрела на мать Ливин. Наблюдала, как по ее щекам текут слезы одиночества и тоски по родной девочке. Понимала, что материнская любовь к кровиночке рвет ей душу. Да и можно ли обмануть материнское сердце? Оно чувствует, что рядом с ней сидит ее малышка, любимица, которую она носила под сердцем все девять месяцев. Разговаривала с ней, пела, ждала появления на свет. И я не могла противиться воспоминаниям Ливин и тяги к материнской груди. Не выдержав терзаний, шепнула: