Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 1
Шрифт:
Мишель подошел к постели и протянул профессору Лорану стакан с золотисто-коричневым раствором.
– Пора принимать, - сказал он бесстрастно.
Профессор Лоран взглянул на него и проглотил питье.
– Спасибо, Мишель, - сказал он.
– Ты точен, как механизм.
Мишель молча ушел. Профессор Лоран проводил его взглядом:
– Тогда он, вернее, его мозг лежал опять отдельно, в питательной среде. Я просил Шамфора держать его на определенной «диете» до моего возвращения. Это все, на что меня хватило. Я думал, что никогда не смогу вернуться к этим опытам… Я был близок к самоубийству… Но в Бретани я немного отошел… стал думать, что обязан продолжать опыты, хотя бы в память о Сент-Иве. А вскоре я встретил Луизу… и… ну, вы сами видите, каков результат этой встречи. Луиза дала мне деньги для устройства новой лаборатории и для того, чтоб не заботиться
Наступило долгое молчание. Альбер, кусая губы, глядел на порыжевшие носки своих ботинок: он не знал, что сказать.
– Ну, а в этих условиях, вы сами понимаете, мне пришлось заботиться прежде всего о практических результатах, - после паузы сказал профессор Лоран.
– Не в том смысле, в каком этого хотел Демаре и другие, но… Видите ли, если б не деньги Луизы, я вынужден был бы устраиваться на работу, а это страшно замедлило бы темп исследований… К тому же в университет меня вряд ли приняли бы снова, и куда мне удалось бы устроиться, бог знает. Луиза избавила меня от этой печальной необходимости. Но не мог же я спокойно тратить ее деньги… да и не так уж их много было, этих денег, а сейчас они подходят к концу. Мне необходимо было обогнать самого себя. Вы, надеюсь, поймете, что дело тут совсем не в честолюбии. Будь я богат и молод… - Он опять замолчал, потом отрывисто проговорил, глядя в потолок: - Постарайтесь забыть все это. Просто я слишком долго жил в одиночку и молчал…
Сказав это, он снова схватил записи Мишеля. Альбер взялся за книгу, но читать не мог. Он встал, пошел к Раймону - тот читал детективный роман, поглядывая на спокойно лежащего Поля, - посмотрел, как Мишель ходит вдоль лабораторных столов, делая записи, и снова вернулся к профессору Лорану. Тот по-прежнему шуршал листами; лицо у него было напряженное, побелевшие губы так сжались, что стали еле заметны.
– По-моему, вам надо отложить это чтение до тех пор, пока вы не окрепнете, - мягко, но решительно сказал Альбер.
Профессор Лоран ничего не ответил. Подошел Мишель и некоторое время молча смотрел на него.
– Лечение не даст никаких результатов, если вы будете так перенапрягаться. Чтение записей вам сейчас не по силам, - сказал он наконец тоном учителя, делающего замечание шаловливому школьнику.
– Оставь меня в покое, - пробормотал профессор Лоран, не поднимая глаз от рукописи.
– Сейчас вам надо выпить шоколаду, принять микстуру номер четыре и постараться заснуть, - настаивал Мишель.
– Хорошо, - продолжая читать, сказал профессор, - я выпью.
Альбер неслышно вошел на кухню и очень удивился. На табурете у окна сидела Луиза, в черном кимоно с серебряными цветами и алыми птицами.
– О, вы в самом деле так думаете, Роже?
– смеясь, спрашивала она.
– Готов поклясться! Не будь я Роже Леруа!
– азартно кричал Роже.
Увидев Альбера, Луиза принужденно кивнула, поплотнее запахнула полы кимоно и ушла. Роже с неудовольствием посмотрел на приятеля.
– Сейчас я тебе подогрею шоколад, - сказал он ворчливо.
– Сидите там, наверху, как проклятые, а бедная девочка скучает. И за все должен отвечать Роже Леруа!
– Действительно, тяжелая для тебя нагрузка - болтать с хорошенькой женщиной!
– засмеялся Альбер.
– Ну, надо же как-то помочь малютке! Она и так измучилась, а тут еще волнуется за своего красавчика из редакции. Что я, по-твоему, должен делать?
– Ты что, нуждаешься в моих советах по этому поводу?!
– Альбер изобразил крайнюю степень удивления.
– Без тебя справлюсь, ясно, - ухмыльнулся Роже, наливая шоколад в чашку.
– Вот, и еще пускай профессор съест кусок бисквита… Эх, если б не этот долговязый Раймон…
– Ты, по-моему, совсем забываешь, что Луиза - жена профессора, - огорченно сказал Альбер.
– Как-то нехорошо все это выглядит…
– Да иди ты!
– Роже повернул его за плечи к двери, сунул в руки поднос.
– Я тебе вот что скажу: у такого мужа всякий порядочный парень просто обязан отбить жену.
– Почему?
– серьезно спросил Альбер.
– А вот потому. Я ж тебе говорил, какое у меня правило: не оставлять женщину без защиты. Понял?
И Роже подтолкнул его к двери.
Профессор Лоран покорно отложил рукопись, выпил шоколад, проглотил микстуру и лег на спину, закрыв глаза. Через некоторое время он начал дышать ровнее и глубже, лицо его стало спокойным.
В открытую форточку пахнуло ветром, листки рукописи с легким
шелестом разлетелись по полу. Альбер, осторожно двигаясь, стал подбирать их, складывать по порядку. «Первая, вторая… ага, вот где третья… теперь подряд: десятая, одиннадцатая, двенадцатая… где же четвертая? Нет, это седьмая…»На одной странице он запнулся. Он уже не мог оторваться:
«Меня окружает хаос света и теней, неясных форм и линий, бесконечное разнообразие цветов. Это неприятно и утомляет. Я пробую понять, что это такое. (Так примерно я ощущал окружающее тогда, в первые дни после того, как получил зрение. Сейчас мне трудно полностью воссоздать свои тогдашние ощущения: они хаотичны, смутны и лишены ощутимой логики. Главное - они не выражались в словах, и потому особенно трудно уловить и передать их.)»
Альбер опустился на стул, продолжая читать. Что-то заставило его поднять глаза, он встретил взгляд профессора Лорана и, мучительно покраснев, выронил листок.
– Ничего, читайте, это интересно, - безучастно сказал профессор Лоран и снова закрыл глаза.
Альбер, приложив руки к горящим щекам, с минуту смотрел на него: он, по-видимому, заснул. «В самом деле, ведь это научные записи, что тут такого, - сказал он себе.
– Плохо только, что я заранее не спросил разрешения…»
Но, прочитав еще десяток-другой страниц, он понял смысл загадочных предупреждений Мишеля: «Я записывал все подряд». По мере того как мозг Мишеля получал все больше информации от внешней среды, его способность анализировать возрастала. Это, должно быть, отчасти походило на ощущения грудного ребенка - конечно, лишь отчасти, потому что мозг Мишеля к тому времени, к которому относилось начало записей, был неизмеримо более развит, чем мозг новорожденного, а вместе с тем он вначале не имел зрения, да и слух, по-видимому, получил не сразу. Было необычайно интересно следить по этим педантичным записям, как постепенно познается мир - очень ограниченный, тесный, но полный неисчерпаемого разнообразия для того, кто впервые начинает слышать, видеть, говорить, потом медленно и неуверенно передвигаться.
И вот, по мере того как сознание Мишеля развивалось, по мере того как он, оставаясь еще неподвижным и безгласным, стал многое понимать, в записях начали появляться такие фразы, читая которые Альбер смущенно поглядывал на профессора Лорана - может быть, это ему не следовало читать… Но тот спал, а материал был слишком необычайным, и Альбер, поколебавшись, продолжал читать:
«Сегодня близко от меня разговаривали двое. Я знаю, как их зовут. Высоким звучным голосом говорит Мадлен. У Клода голос ниже, глуше, он мне приятней. (Я тогда еще не понимал разницы между полами. И ничего не понимал из их разговора. Это - чисто механическое запоминание и воспроизведение. Когда звуки удалялись, я переставал их воспринимать. Поэтому я помню только разговоры, происходившие вблизи от меня.) Мадлен и Клод, очевидно, смотрят на меня, я их вижу плохо, как смутные цветовые пятна. Клод говорит: "Анри и Жюльен напрасно занимаются этим. Даже если можно вырастить вполне нормальный мозг отдельно от всего организма, которым он призван управлять, то как можно присоединить его потом к чужой нервной системе, и без того жестоко травмированной? Как восстановить нервные пути? Да и главное - ведь в нервной системе необратимые изменения начинаются уже через три-четыре минуты после наступления клинической смерти. Какой же смысл проделывать сложнейшую операцию, если она заранее обречена на неуспех?" Голос Мадлен: "Все-таки это чудо, то, что они делают. Но, по-моему, у них какие-то другие цели, не те, что у всех нас". Клод: "Мне тоже иногда так кажется. А ты не пробовала спросить?" Мадлен: "Я ведь почти не вижу Анри за последнее время. Он часто остается на ночь здесь вместе с Сент-Ивом, а утром, когда он приходит, я уже тороплюсь в клинику… И вообще мы мало говорим". Клод: "Я многого не понимаю в тебе, Мадлен… Если все это так…" Мадлен: "Не стоит об этом говорить. У нас у всех общая цель. И лучше всего пока молча работать… Посмотри, ведь по размерам это уже мозг взрослого человека. И большой вдобавок". Клод: "Неполноценный. Мозг, почти не имеющий рецепторов, лишенный речи и движения, с неразвитой обратной афферентацией, - разве это мозг? Годовалый ребенок, еле научившийся ходить и лепечущий первые слова, - бог перед этой неподвижной немой нервной тканью. Нет, это нелепая затея, Мадлен, и наш долг - убедить Анри и Жюльена бросить свою сепаратную линию. Они ведь стали манкировать общими опытами, это уже всем заметно".