Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 1
Шрифт:
– Психи, что ты хочешь! Наверное, заступился за Мишеля… Да, но кто умер, тот умер. А вот каково бедняжке Луизе!
– А что с ней?
– Как - что? Обгорела вся. Волосы сгорели, лицо все обожжено. И вообще она сама не своя. Врачи говорят - нервный шок, но это по-научному, а попросту это называется: горе…
– Разве она так любила мужа?
– Не в муже дело, чудак. Она не мужа кинулась спасать, а своего красавчика Раймона. А он на нее теперь и глядеть боится. Зайдет, постоит у порога, а сам смотрит в сторону. У него палата вся цветами заставлена, как оранжерея, а любовных записок - полон столик. Каждый
Альбер отвернулся. Счастливый Роже, ему в общем-то совсем безразлично, что на его глазах погиб целый мир, фантастический, невероятный мир, созданный волей, воображением, нечеловеческой энергией одного гениального человека. «Профессор Лоран умер от горя. Я сам не знаю, что со мной делается. Я бы тоже хотел умереть, слишком все это тяжело. А Роже думает о том, какие шикарные поклонницы у Раймона. Это проще. Лучше жить проще. Но как же это сделать, если всю жизнь будешь помнить лабораторию профессора Лорана?..»
– Этого нельзя забыть!
– сказал он вслух.
– Нельзя, это верно, - согласился Роже.
– Я как закрою глаза, так все и вижу перед собой. Умирать будешь - и то вспомнишь.
– А чего ж ты всякую чепуху болтаешь?
– Чудак ты! Чтобы поменьше об этом самом думать!
– снисходительно пояснил Роже.
– А то ведь и свихнуться недолго.
В палату вошел Раймон. Он побледнел, похудел, глаза стали больше, это ему очень шло, и даже большое красное пятно ожога на левой щеке не портило его, а скорее придавало какой-то романтический вид. Плечо у него было перебинтовано и залито гипсом, но двигался он свободно и, по-видимому, чувствовал себя неплохо.
– Привет, друзья!
– сказал он, садясь на табуретку у койки Альбера.
– Как дела?
– Ничего дела, - пробурчал Роже.
– Не хотите поговорить с моими коллегами? Они жаждут подробностей, сами понимаете…
– А мы ничего такого не жаждем, сам понимаешь, - сказал Роже.
– Ну, как хотите, - мирно проговорил Раймон.
– Я думал, вам будет интересно поговорить, рассказать людям, что видели…
– Ты лучше расскажи нам, как дела Луизы, - сказал Роже.
– Луизы?
– Раймон вдруг заинтересовался своими ногтями.
– Что ж Луиза? Она понемногу выздоравливает…
– А дальше как?
– Дальше? Ну, я пока ее не спрашивал. Она столько пережила…
– Вот именно!
– сказал Роже.
– А все-таки?
– Что - все-таки?
– Раймон начал сердиться.
– Я не понимаю, чего вы от меня добиваетесь!
– Ничего мы от тебя не добиваемся. Просто жалеем Луизу.
– Я тоже ее жалею, поверьте… - Раймон встал.
Роже посмотрел на него, презрительно хмыкнул и отвернулся.
– Что вы хотите, ребята?
– Раймон вдруг заговорил совсем иным тоном, гораздо более серьезным и искренним.
– Я понимаю, вы считаете, что я обязан… ну, словом… Но вы можете, меня понять, вы сами все это пережили… Как я погляжу на Луизу, так у меня в памяти встает эта кошмарная ночь, и… ну, просто ужас охватывает, бежать хочется куда глаза глядят… Вы не можете сказать, Роже, что я себя плохо вел тогда…
– Я и не говорю… - сказал Роже.
– Ну вот, а теперь мне страшно. Меня
хватает на то, чтоб, стоя на пороге палаты, говорить с Луизой… и все… Я ничего не могу с собой поделать! Неужели вам это непонятно?– Нам это понятно, - сказал Роже.
– И это, и еще кое-что.
– А именно?
– уже резко спросил Раймон.
– Именно то, что ты на этом деле хорошо заработал, как и рассчитывал. А накладные расходы никому не по вкусу. Вот и все.
– Я отказываюсь продолжать разговор в таком тоне, - заявил Раймон.
– Нужен ты мне очень, - сказал Роже, не поворачивая к нему головы.
– У меня, понимаешь, тоже нет охоты с тобой разговаривать.
Раймон остановился у порога:
– Мне, право, очень жаль, что вы так настроены… Альбер, может, вы объясните Роже, что я…
– Выкатывайся, да поживей, - сказал Роже не шевелясь.
– Нечего мне объяснять, я не маленький.
Раймон выразительно развел руками - мол, снимаю с себя вину, - и ушел.
– Чего ты к нему привязался, в самом деле?
– морщась от головной боли, сказал Альбер.
– Что ты хочешь: чтоб он женился на женщине, которую не любит? Кому от этого будет легче, спрашивается?
– Я хотел бы, чтоб на свете было поменьше сволочей. Вот чего я хотел бы, - сказал Роже.
– А вообще мне на него плевать. Пускай делает свой бизнес, как говорят американцы.
– А ты бы мог жениться на женщине не по любви, а из жалости?
– спросил Альбер.
– Ты считаешь, что это правильно - так поступать?
Но с Роже, как всегда, было нелегко разговаривать.
– Без любви?
– спросил он.
– Почему это без любви? Да я бы ее любил, вот и все!
Под вечер молоденькая сиделка принесла громадный букет темно-красных роз.
– Это вам посылает мсье Лемонье, из четвертой палаты.
– Она сияла.
– Он такой добрый, такой милый, этот мсье Лемонье!
Роже встал и, склонив голову набок, с интересом осмотрел букет.
– Дорогая мадемуазель Анриетта, - торжественно сказал Роже, - я рассчитываю на ваше доброе сердце. Если вы действительно хотите осчастливить нас, ваших восторженных поклонников с этой минуты и до самой смерти, то умоляю вас… - он сделал театральную паузу, - умоляю вас, подметите этим шикарным веником нашу скромную палату!
– Мсье шутит?
– пролепетала сиделка.
– Вовсе нет. Просто я всю жизнь мечтал, что буду ступать по розам. Или хотя бы по лепесткам роз. Но все не приходилось, дорогая мадемуазель, поверите ли!
– Он нарочито шумно вздохнул.
– И вдруг - такой случай! Ну, осчастливьте же нас!
Сиделка начала пятиться к двери. Роже расхохотался:
– Слушайте, Анриетта, вы зря пугаетесь. Возьмите лучше себе эти цветы. А доброму, милому мсье Лемонье передайте, что он просто ошибся адресом…
Раймон натянуто улыбнулся.
– Он большой шутник, этот Роже Леруа. Не обращайте внимания, Анриетта. Просто я забыл, что у Альбера до сих пор очень болит голова и такой большой букет он не сможет держать в палате. В самом деле, возьмите себе эти цветы, вы доставите мне удовольствие.
«В сущности, какое мне дело до этого грубияна Роже?
– думал он, медленно расхаживая по палате.
– Просто нервы растрепались от всей этой истории… Да, но игра стоила свеч! Сенсация на весь мир! Нашу газету из рук вырывают…»